Газета "Нью-Йорк тайме" назвала встречу "триумфом террора над стилем".
Когда тренеры в первом периоде увели нашу команду с катка, не считая возможным продолжать матч в таким условиях, мы были уверены, что больше не выйдем на лед. Ни один хоккеист из ЦСКА не хотел играть с филадельфийцами. Каждого из нас могли ударить сзади, подцепить клюшкой, пнуть коньком — ну какой же это спорт? Это ничего общего не имеет со спортом.
Не забывайте еще и о том, что меньше чем через месяц после Филадельфии нам предстояло участвовать в олимпийском турнире. Тренеры строго-настрого запретили игрокам ввязываться в стычки. Мы должны были вернуться домой в полном здравии, а не искалеченными.
Только после долгих заверений хозяев в том, что игра будет продолжаться в рамках правил, наша команда вернулась на площадку. Вернулась без всякого настроения. У нас словно все погасло внутри, мы не играли, а доигрывали. Филадельфийцы добились своей цели, но разве можно их победу считать справедливой?
Пусть вас не введет в заблуждение мой слишком взволнованный тон. Не думайте, что события на катке "Спектрум" явились для меня каким-то откровением. Нет, мы и раньше сталкивались с грязной игрой профессионалов — и в 1972, и в 1974 годах. Но то, что случилось в Филадельфии, было апофеозом хоккейного бандитизма. Даже много дней спустя я не мог без содрогания
вспоминать об этом. И не только я. В мировой спортивной печати появилось много статей, в самых резких тонах осуждающих тренера Ф.Шеро и его головорезов.
…Суперсерию в итоге мы выиграли. "Крылышки" тоже великолепно сыграли за океаном. И их итог — победный. Наш хоккей еще раз достойно подтвердил, что он был на передовых позициях.
Секретов нет
Чемпионат мира 1974 года проходил в Хельсинки. Начался он с того, что мы крупно проиграли команде ЧССР — 2:7. Настроение было ужасное. Помню, после какой-то игры местный репортер спросил у меня:
— Скажите, мистер Третьяк, стали бы вы вратарем, доведись вам снова начать хоккейную карьеру?
Я пожал плечами, застигнутый этим вопросом врасплох.
— Не знаю.
— Но все же, — настаивал репортер.
— Подумал бы, — уклонился я от прямого ответа.
Я действительно не мог с абсолютной уверенностью ответить на этот вопрос. К тому времени я уже вдоволь нахватал синяков и шишек, через край хлебнул вратарской доли. Скажи мне кто-нибудь тогда, что играть предстоит еще десять лет, — ни за что бы не поверил.
Когда я выступал за юношей, в нашей команде неожиданно заболел один форвард. Это случилось накануне важных игр, а заменить его было некем. Тогда попросили меня, вратаря, надеть форму этого парня и сыграть на его месте под его фамилией. В двух матчах я забил две шайбы. Нехорошо, конечно. Каюсь, ведь это была самая настоящая подставка. Но надеюсь, что за давностью лет буду прощен. Мне тогда очень понравилось атаковать чужие ворота. Однако захотел бы я всегда быть форвардом? Нет, не уверен…
В 1971 году Жак Плант подарил мне свою книгу "Школа вратаря". Он написал на обложке: "Мне кажется, Вы с удовольствием прочтете эту книгу, поскольку мы подружились во время Вашей последней поездки в Канаду. Вы — один из самых лучших молодых вратарей, которые когда-либо приезжали к нам. Желаю Вам играть еще в течение многих лет и стать самым лучшим вратарем в мире". Я действительно с большим удовольствием и пользой для себя прочитал эту книгу. И кое-что даже выписал оттуда. Например, такую любопытную цитату:
"Напряжение — вот имя игре вратаря… Никогда люди не смогут понять, насколько велико оно, это напряжение. Уилф Кьюд (знаменитый профессиональный вратарь. — В.Т.) однажды перед матчем был в таком нервном напряжении, что за обедом швырнул бифштекс в свою жену… Вскоре после этого он решил, что с него хватит, и вышел из игры. Я часто задумываюсь над тем, какой была бы его реакция на изогнутые клюшки и броски с ходу, которые применяются сегодня. А вспомните "мистера Вратаря" — Гленна Холла. Его все еще можно встретить на стадионе — смертельно больного, постоянно сглатывающего слюну. Нервная система Гленна Холла была настолько подорвана, что часто он не мог сдержать тошноты и остаться в воротах до конца игры".
"У вас может разболеться желудок, — пишет далее Ж.Плант. — Вас может трясти как в лихорадке, будто вы продрогли до костей. В большинстве случаев эти ощущения проходят, стоит только начаться игре. Но если они остаются или повторяются слишком часто, вы должны бросить хоккей, как это сделали до вас многие вратари, которых перенапряжение привело к язвенной болезни".
Может быть, Плант несколько сгущает краски, но в общем он правдиво рассказывает о доле вратаря. В последние годы моей вратарской карьеры я испытывал многие из тех неприятных ощущений, которые описывает Плант. Тошнота, бессонница, боль… Кажется, на теле не осталось ни одного живого места.
Читаем дальше: "Временами, сидя в раздевалке, вы будете в недоумении спрашивать самого себя, как вы здесь оказались, зачем избрали долю вратаря. Другие игроки станут смеяться и подшучивать над вашими переживаниями. Они не способны думать об игре так, как вы, они не испытывают такого напряжения. Если полевые игроки совершают ошибку, они, возможно, извинятся перед вами, но это будет слишком поздно. Вы не сможете сказать ни слова в свое оправдание в тот момент, когда судья примется выковыривать шайбу из ваших ворот и все взоры будут прикованы к вам, как бы говоря: "Это твоя ошибка. Почему ты пропустил шайбу?" Болельщики могут освистать вас — будьте готовы к этому. Такова уж ваша работа".
Канадец справедливо утверждает, что большинство тренеров не имеют ни малейшего представления об игре вратаря. О хоккеистах и говорить нечего. "Никто из них, — с горечью замечает Ж.Плант, — не в состоянии понять, что испытывает голкипер перед матчем и в ходе матча. После финального свистка вратарей вынуждают объяснять, почему им были забиты голы. Как правило, они берут вину на себя. Когда же они пытаются указать на ошибки других игроков, их обвиняют в желании найти оправдание своим промахам".
Или вот еще одно мнение — оно принадлежит Бобби Халлу:
"Я бы сказал, что всякий вратарь — играет он в высококлассной команде или в команде начинающих — сделан из особого теста. Даже при моей любви к хоккею я рад, что мне ни разу не пришлось испытывать свое мужество игрой в воротах. Каждый тренер ценит хорошего защитника и хорошего нападающего на вес золота, но хорошему вратарю вообще цены нет".
Однажды мне на глаза попалась газетная заметка, повествующая о том, что один канадский журналист, задавшись целью написать книгу о судьбе хоккейных вратарей, вышел на лед катка в форме голкипера. Этот 50-летний человек в течение пяти минут защищал ворота команды "Бостон брюинз" в товарищеском матче с "Филадельфией". Заметка сообщала, что за пять минут журналист пропустил одну шайбу, зато отразил буллит и парировал три броска. Недурно, особенно если учесть, что тренировался он всего две недели…
Но суть не в этом. Интересен сам факт, свидетельствующий о том, что ремесло хоккейного вратаря является загадкой даже для таких всезнающих людей, как спортивные журналисты. Один из них даже решился подвергнуться пятиминутному "обстрелу", чтобы хоть чуточку понять, каково же приходится во время матчей нам, голкиперам. Вряд ли ему пришло бы в голову выйти на лед, задумай этот журналист написать книгу о жизни форвардов.
Все привыкли: начинается матч, и места перед воротами занимают два спортсмена, уже своим внешним видом резко отличающиеся
от остальных. Их тела закованы в непробиваемые (якобы непробиваемые!) щитки, лица закрыты масками, а в руках клюшка таких размеров, что кажется — их и ото льда-то не оторвать. Все привыкли, а ведь если подумать: что может быть абсурднее зрелища, когда пять человек изо всех сил швыряют тяжелую, будто булыжник, шайбу в шестого, а этот шестой — вот чудак-то! — вместо того, чтобы увертываться, наоборот, ногами, руками, телом ловит шайбу?
Но попробуйте-ка сегодня не выставить на матч вратаря — нет, это невозможно. Голкипер стал едва ли не самой главной фигурой в команде. Его оберегают от нападения слишком азартных соперников, его, как живой талисман, окружают перед матчем, постукивая клюшками по вратарским щиткам (на счастье!), на него с надеждой смотрят, если конкурент силен и меток, — выручай, вратарь! Никому сегодня и в голову не придет вспомнить о том, что когда канадцы придумали хоккей, то вратарей попросту не существовало. Нападающие были, защитники тоже, а место в воротах оставалось пустым. Вот, наверное, результативные матчи были в те годы!
О нашей вратарской доле ходит много досужих разговоров. Правда в них густо перемешана с легендами. Я, к примеру, однажды прочел, что будто бы в одной из канадских профессиональных команд был вратарь, который за 110 матчей не пропустил ни одного гола, а на его лице было свыше 400 шрамов. Наверное, это вымысел. Зато точно знаю другое: мой знакомый голкипер Джерри Чиверс из ВХА на свою маску наносил изображение швов, которые бы "украшали" его лицо, играй Чиверс без маски. Говорят, за восемь лет канадец нарисовал 120 швов. Между прочим, не только он разрисовывает свою маску. В Канаде я видел вратарей, лица которых были скрыты изображениями рычащих львов, кобр, клубных эмблем, флагов…
Конечно, та роль, которую голкиперам исправно приходится играть каждый день, накладывает отпечаток на их характер и образ жизни, но не настолько, чтобы всех, кто стоит в воротах, считать чудаками. Однако могу сказать откровенно: я не встречал среди вратарей плохих людей. Человек неуравновешенный, ненадежный, злой, каким бы талантом он ни обладал, никогда не сможет защищать ворота.
Говорят: вратарь стоит в воротах. Неправда, он не стоит, а играет в воротах. Играет! Бессменно, в течение всего матча он ловит и отбивает шайбы, его толкают и мешают ему, он совершает спринтерские рывки и немыслимые выпады, он весь — внимание и порыв. И он хорошо помнит о том, что вратарю, единственному из всей команды, нельзя ошибаться.