Третьяк: В начале матча мне достаточно один раз удачно поймать шайбу, и я приобретаю уверенность. Говорю себе: "Все нормально. Волноваться нечего. Ты справишься". Правда, тут есть одна опасность: от полной уверенности недалеко до самоуспокоения. Очень важно, чтобы не понизился эмоциональный фон, не упала концентрация внимания. Надо найти "золотую середину".
Психолог: Вас расслабляют или, напротив, мобилизуют неудачи, если они случаются в первые минуты игры?
Третьяк: Если гол мне забили в начале матча, то вновь настраиваться, конечно, очень тяжело. Гораздо тяжелее, чем после гола, скажем, пропущенного на 20-й минуте. Получаешь весьма ощутимую психологическую травму. Нападающие это знают и всегда стараются забросить шайбу в первые секунды. "Прощупать" вратаря, как говорится. Что требуется от голкипера в такой момент? Не потерять уверенность в своих силах — это главное. Отвлечься от нежелательной ситуации, не думать о ней. Славится тот вратарь, который и после пропущенной шайбы находит в себе силы сыграть так, словно ничего не случилось.
Психолог: Вы играете в маске. Суживает ли она объем зрительной информации?
Третьяк: Я этого не замечаю. Я настолько привык к маске, что она мне нисколько не мешает. Даже по улице мог бы ходить в маске совершенно спокойно.
Психолог: Можете ли вы передать какие-либо тонкости рефлекторных ощущений, специфических для вратаря?
Третьяк: У вратаря очень много рефлексов, основанных на одном общем побуждении: не пропустить шайбу. Даже если, будучи на льду, голкипер случайно снимет перчатку, а в это время в ворота
бросят шайбу, он станет ловить ее голой рукой. Это рефлекс. Неосознанное, но прочно закрепленное в сознании движение. Словно срабатывают какие-то глубинные механизмы мозга. Бывает, что шайбу изо всех сил бросают в ворота метров с четырех. Никакое сознание, никакая просто реакция здесь уже помочь не может. Нужна реакция выработанная, направленная, что ли… Рука сама, автоматически, пошла на перехват шайбы. Если же ты вначале подумаешь, как отбить шайбу, да чем ее отбить, то безнадежно опоздаешь. К моменту принятия решения за твоей спиной, как сигнал бедствия, будет гореть красный фонарь…
Темп игры в хоккей сейчас настолько возрос, что невольно становишься "телепатом": иногда уже и видеть бывает некогда, важно предвидеть. Мы учимся читать мысли. Правильно прочел — выиграл, неправильно — проиграл.
Психолог: Каким образом вы ощущаете изменение места, времени и климатических условий? Скажем, как переносятся переезды через океан?
Третьяк: Я заметил, что переезды в сторону Канады переносить легче, чем на восток, допустим, в Японию. В 1974 году, во время серии матчей со "звездами" ВХА в Канаде, наши игроки были надолго выбиты из колеи — они не спали, плохо себя чувствовали. Имеет значение и конкретное место игры. Например, в Канаде нельзя не учитывать темперамент местных болельщиков, которые производят шум, сравнимый с грохотом извергающегося вулкана. Мне кажется, что шумовые эффекты на канадских стадионах вызвали излишнее перенапряжение у некоторых наших игроков.
Психолог: Как вы считаете: нужно ли команду заранее приучать к агрессивным шумовым эффектам зала? В США, например, нечто сходное применяют при обучении боевых пловцов. Когда они на учебных занятиях штурмуют острова, через мощные репродукторы к ним доносятся оскорбительные слова. Такая обработка приводит штурмующих в ярость и снимает неуверенность и страх перед трудностями.
Третьяк: Не знаю, может быть, надо попробовать, но только для игры с канадцами, только для них.
Психолог: Какие бы вы могли назвать стимулы, формирующие и поддерживающие активность на всем протяжении тренировочных сборов и игр?
Третьяк: Приятно, не скрою, получать призы и награды за добытую в борьбе победу. Не последнее место занимает и признание зрителей, которые чутко отзываются на нашу игру.
Почему лед соленый
Нет, не все в моей биографии было так безоблачно, как это кому-то может показаться. Случались и горькие поражения, и тяжелые травмы. Неудачи преследовали нас на международной арене в 1976 и 1977 годах. Второе место на чемпионате мира в Польше, третье — на чемпионате мира в Австрии, провал в первом розыгрыше Кубка Канады… Нет, не все было так гладко в судьбе хоккейного вратаря.
В начале апреля 1976 года мы прилетели в Варшаву.
— С кем у нас первый матч? — спросил меня кто-то из молодых хоккеистов, когда мы расположились в отеле. — С Польшей? Ну, это пустяки.
Я прямо-таки опешил. Ничего себе настроение!
— Ты куда приехал? — говорю. — Ты на чемпионат мира приехал. Здесь слабых соперников нет. Выкладываться надо в каждом матче. В каждом, понял?
Он недоуменно пожал плечами и отошел. Не поверил мне. А жаль.
На игру с хозяевами в ворота вначале поставили моего дублера, Александра Сидельникова. Матч начался атаками нашей команды, Михайлов, Якушев, Мальцев выходили один на один с вратарем поляков Ткачем, но все эти дуэли выигрывал голкипер. От обороны наши соперники переходят к острым и умелым контратакам и дважды добиваются успеха — 2:0. Со скамьи запасных мне хорошо видны все ошибки моих товарищей. Защитники стоят на месте. Нападающие вяло перебрасывают шайбу. В действиях команды нет ни свежести, ни задора. Ужас…
Когда четвертая шайба влетела в наши ворота, тренеры заменили Сидельникова. В ворота встал я. Поздно. Мы уже проиграли.
Еще ни на одном первенстве наша сборная не дарила очки командам, которые бы не считались ее основными соперниками в борьбе за первое место. И вот…
В дальнейшем мы так и не смогли найти свою игру. Неудачно провели обе встречи с чехословацкими хоккеистами (2:3, 3:3), проиграли во втором круге шведам (3:4) — словом, очков растеряли как никогда много и в итоге чудом "зацепились" за второе место.
Анализируя причины этой огорчительной неудачи, я пришел к следующему выводу: сборная в том виде, в каком она прибыла на чемпионат, не могла рассчитывать на успешное выступление. Все логично. Тренеры сделали основной акцент на подготовке к зимней Олимпиаде-76. Борьба в Инсбруке отняла у всех нас слишком много сил. Мы стали олимпийскими чемпионами, но какой ценой! Ребята были измотаны и морально, и физически. Многие вернулись из Австрии с тяжелыми травмами. Уже в Катовицах, едва начался турнир, сборная получила еще ряд серьезных "пробоин": из-за травм команда потеряла Шалимова и Мальцева. Кроме того, в ее составе не было Петрова.
Мне кажется, в Катовицы следовало везти молодежный состав:
братьев Голиковых, Балдериса, перспективных защитников… Игроков, которые год спустя все равно вошли в состав сборной. Не хочу сказать, что молодежь обязательно победила бы в Польше, но, наверное, она сыграла бы не хуже. А проверку прошла бы — лучше не придумаешь.
…После отпуска, который мы с женой провели в Крыму, меня вызвали в Комитет по физической культуре и спорту.
— Готовься, — сказали мне. — Возможно, вскоре поедешь за океан, на Кубок Канады.
Откровенно говоря, я испытал двойственное чувство, узнав эту новость. С одной стороны, мне снова хотелось сразиться с профессионалами — этими искушенными мастерами хоккея. Было заманчиво вновь побывать на большом хоккейном празднике, на котором ты не последний человек. Хотелось проверить себя — свое умение и свой характер — все ли как прежде? Но наряду с этим были некоторые обстоятельства, смущавшие меня. И главное — тот состав сборной, который определили для поездки в Канаду.
Летом случилось несчастье с Валерием Харламовым, и наша сборная осталась без лидера.
Не повезло и ведущим спартаковским хоккеистам, которые вместе с армейцами всегда составляли костяк сборной: их роковым образом преследовали травмы, и к началу сезона звено Шадрина оказалось явно неподготовленным.
Возможно, все это окончательно повлияло на решение хоккейного начальства послать в Канаду не первый состав сборной, а так называемый экспериментальный вариант. В него включили несколько малоизвестных и необстрелянных игроков, а управление командой доверили Виктору Тихонову, Борису Майорову и Роберту Черенкову.
Я уже говорил, что обеими руками голосую за то, чтобы в трудных матчах закалять молодежь. Делать это необходимо, иначе мы останемся без смены. Но мне показалось, что не очень-то верили в такую команду посылавшие нас руководители. А это уже плохо.
— Ваша задача — войти в тройку призеров, — напутствовали команду перед выездом.
Можно было эти слова понять и так: "Знаем, что вы не самые сильные, поэтому много от вас не требуем". Вряд ли такое напутствие способствовало поднятию боевого духа у хоккеистов.
Что касается меня, то я чувствовал себя в состоянии принять самый серьезный бой с любым соперником. Да и другие ветераны были настроены решительно.
Турнир начался для нас сразу, без разведки — матчем с чехами. И, увы, тут же оправдались мои опасения по поводу новичков
команды. Они волновались и не показали своей лучшей игры. А главное, они не показали боевого характера. На мои плечи легла большая нагрузка: чехословацкие хоккеисты несколько раз выходили со мной один на один. В нашем тылу не было никакого порядка. Мы потерпели поражение со счетом 3:5.
В сборной ЧССР одинаково хорошо были сбалансированы все линии, а в комплектовании найдена гармония между ветеранами и молодежью. Это был подлинный сплав опыта и молодости, хладнокровия и задора. Взять, к примеру, чехословацких вратарей. Я хорошо знаком и с Иржи Холечеком, и с Владо Дзуриллой. И того и другого по возрасту вполне можно было отнести тогда к ветеранам, но как они играли!
Правда, Дзурилла однажды уже пробовал распрощаться с хоккеем. В 1972 году, после пражского чемпионата мира, его торжественно проводили на отдых. Однако четыре года спустя выяснилось, что сборной снова нужен этот человек — спокойный, добросовестный и надежный. Долго уговаривать Дзуриллу не пришлось, он опять охотно взял в руки клюшку и заиграл, как в свои лучшие годы.