Тут она подняла глаза на кавалера, глянула ему в лицо, прямо в глаза, и словно увидела, узнала там что-то. Торопливо отвела взгляд, перевела его на лоб и свежий шов.
Волков поглядел на Сыча случайно и опять увидел его красные и страшные, без белков, с кровью глаза. И понял, что его собственные немногим лучше, вот женщина от них взгляд и отвела. Не очень-то приятно смотреть на такое.
А она заговорила своим удивительным голосом, чистым, звонким, который хочется слушать и слушать:
– Меня зовут Анхен, я помощница матушки нашей, настоятельницы приюта, благочестивой Кримхильды.
– Я Фолькоф, рыцарь божий. А это люди мои, – слегка растерянно отвечал Волков.
– Рыцарь божий Фолькоф и вы, добрые люди, надобна ли вам помощь? Вижу раны на вас, может, мази и лечения вам требуются? Или благословение матушки нашей? Многие рыцари перед войной приходят к нам за благословением.
– Нет, ничего такого, – медленно отвечал кавалер, позабыв, зачем он тут.
– Может, еда вам надобна? У нас добрая еда, – продолжал этот ангел, ласково ему улыбаясь.
– Нет-нет, не голодны мы, – отказывался от всего кавалер, хотя Сыч бросал на него возмущенно-удивленные взгляды.
– Добрые люди, – теперь благочестивая Анхен улыбалась, словно извиняясь, – ночлега или постоя предложить я вам не могу, это женский приют. Мужчинам здесь останавливаться – не к чести нашей.
– Нет, нам не нужен постой. Мы здесь по другому делу.
Кавалер поглядел на Сыча: тот не смотрел на благочестивую Анхен. А Максимилиан так все еще и стоял с раскрытым ртом: совсем мальчишка обалдел от такой красоты, или даже не от красоты, а света, что шел от этой молодой женщины.
– Что ж вас привело к нам, добрые господа? – спрашивала у него девушка.
И тут Волков почувствовал, что не хочется ему искать здесь Шалаву Вильму, даже говорить тут о ней не хотелось. Но отступать кавалер не собирался. Раз уж пришел – нужно искать, и как бы ни была прекрасна, добра и благочестива та женщина, что стояла перед ним, он спросит у нее то, что требуется спросить.
– Вчера в трактире «Безногий пес» женщина опоила купца, хотела его грабить, а как мы ее остановили, так она позвала бандитов, одного мы убили. Но остальные ушли, и она ушла. Сказали нам, что живет она тут. Зовут ее Вильма. Хочу забрать ее.
– Добрый рыцарь, – отвечала девушка, – Вильма жила с нами, но перед Рождеством мы просили ее уйти. Больше она сюда не приходила.
– Просили уйти? – повторил за ней кавалер. – И что ж, вы теперь не знаете, где она живет?
– Отчего же, знаем, она купила дом. Там и живет. Дом небольшой, но красивый, стоит у городского колодца, что у Северного рынка, сам дом выбелен, а стропила черны. Вы его сразу узнаете.
– А за что ж вы ее погнали? За блуд? Дом купила? – удивлялся кавалер.
Попробуй купи дом в таком богатом городе, как Хоккенхайм. Видно, эта Вильма при деньгах была.
– Нет, мой господин, за блуд мы жен не гоним и не судим, нет среди нас таких, которых сей грех миновал, – твердо сказала благочестивая Анхен, – каждая сама пред Богом за свое ответит, а мы лишь кров и хлеб даем, говорим да уговариваем не грешить. Да смотрим, чтобы к причастию все ходили. А уж как какая жена себе хлеб ищет, то не нам судить. Есть среди нас те, что кухарками работают или няньками, но есть те, что и блудят. Мы не журим, Бог им судья.
«Неужто и ты блудила? – думал Волков, глядя на эту удивительную девушку. – Где же те места, в которых такие ангелы отдаются?»
Ему так неловко от этой мысли стало, что начал он левой рукой по привычке эфес меча искать, тот всегда успокаивал его. А меча-то и не было. Рука как в пустоту упала. Тогда он собрался и спросил:
– А за что же вы Вильму погнали, раз не за блуд?
Благочестивая Анхен глянула на Максимилиана, на Сыча и вдруг положила кавалеру свою руку на плечо и повлекла его в сторону. Отвела на три шага, приблизилась так, что он дыхание ее чувствовал, и заговорила тихо:
– Матушка наша увидела, что нечиста она стала.
– Нечиста? – не понял кавалер.
– Перестала она в церковь ходить, – отвечала красавица, – все отнекивалась, говорила, что недосуг ей.
– А, так вы поняли, что она ведьма, – догадался Волков.
– Тсс, – благочестивая Анхен поднесла палец к губам своим. – Не говорите сие громко. Никто слышать не должен. Большой укор нам, что в доме своем не разглядели мы нечистую.
Волков понимающе кивнул, а девушка продолжала:
– Матушка печалится оттого сильно до сих пор. Я и сама не могу понять, как я не видела ее, а уж поводы думать были. И серебро у нее водилось, и недобрыми мужами она верховодила. И хозяева заведений, кабатчики, люди алчные и нечестные, ее не иначе как «госпожой» величали. Я такое сама слышала. В общем, просили мы ее уйти, а она в ругань, проклинать нас стала, матушку хулить. – Девушка перекрестилась. – Слава Богу, ушла. Но думаю, зло на нас затаила. Вы бы взяли ее, добрый господин, нам бы так спокойнее было.
– Пойду искать ее, – сказал кавалер. – А можно мне вашу матушку поглядеть?
– Конечно, – сразу согласилась благочестивая Анхен. – Думаю, не спит она, благословит вас. Пойдемте, и вы пойдемте, добрые люди, – она позвала Сыча и Максимилиана, – матушка Кримхильда и вас благословит.
Их повели в удивительно чистую и светлую комнату, в которой стояла большая кровать, и все было на ней белоснежным – и перины, и простыни. Рядом с кроватью сидела молодая женщина в таком же платье и чепце, что и благочестивая Анхен, а под периной лежала старуха. От старости лицо ее сделалось темным, нос большой, глаза навыкат, а узловатые, как корни деревьев, руки поверх перины. На матушке была чистейшая рубаха и накрахмаленный чепец.
Анхен подошла к кровати, присела быстро, встала и сказала:
– Матушка, рыцарь божий и люди его ищут благословения вашего.
Старуха уставилась на вошедших мужчин, оценивая их и ничего не произнося.
– Матушка просит вас подойти, – сказала Анхен, – юноша, идите первым.
Максимилиан, волнуясь, приблизился к кровати, благочестивая Анхен опустила его на колено, сняла его берет, наклонила ему голову, и после этого рука старухи легла юноше на темя, провела по волосам.
– Все, матушка благословила вас, – сказала Анхен молодому человеку, – ступайте. Теперь вы, добрый человек, – позвала она волнующегося не на шутку Сыча, – придите.
С ним была проведена та же церемония.
А матушка не поглядела даже ни на юношу, ни на Сыча, она смотрела и смотрела своими старушечьими глазами только на кавалера, словно пыталась в нем узнать кого-то.
– Рыцарь, прошу вас, пройдите к матушке, – пригласила его Анхен.
– Она не говорит? – спросил кавалер, тихо приближаясь к старухе.
– Нет, но все слышит и, когда хочет, сообщает мне свою волю, – отвечала молодая женщина. – Встаньте на колено, господин.
Легко сказать «встаньте на колено», когда ты молод и здоров. А когда у тебя нога болит уже почти год и ты лишний раз это колено ни гнуть не хочешь, ни вставать на него, чтобы боль ненароком не вызвать, то эта задача не так уж и проста будет. Он с трудом опустился на колено возле кровати, а правую, изрезанную руку положил на край перины, склонился. Он ждал, что матушка положит ему руку на голову, а произошло другое.
Случилось удивительное. Старуха схватила его за руку, да так крепко, как не ожидал он совсем от старой женщины. Этого, видно, и благочестивая Анхен не предполагала, она смотрела с удивлением и ничего не предпринимала, выжидая, чем все кончится.
А матушка, не выпуская руку кавалера, стала хрипеть, словно сказать что-то пыталась ему. Глядела неотрывно на него и все сильнее сжимала руку.
Волков не то чтобы испугался, а почувствовал себя как-то неуверенно, неловко. И тут матушка начала кашлять. Анхен стала гладить ее по той руке, которой она сжимала руку кавалера, и приговаривала:
– Матушка, отпустите его, отпустите.
Старуха наконец ослабла, выпустила его руку. Кавалер с трудом встал с колена. Благочестивая Анхен принялась выпроваживать мужчин из покоев, она была взволнована:
– Растрогали вы чем-то матушку, как бы припадка не было, ступайте, ступайте. Пусть поспит.
Волков, Сыч и Максимилиан кланялись старухе уже на выходе.
Анхен проводила их до ворот, но была так перепугана чем-то, что прощалась коротко, а как дверь за мужчинами привратник Михель Кнофф закрыл, так она поспешила вернуться в покои матушки Кримхильды. Стала на колени возле ее кровати, взяла руку старухи в свои руки и заговорила:
– Матушка, скажи, кто это был? Что за человек? Чем страшен он так?
Старуха кряхтела в ответ да косилась на нее. Но девушка словно понимала ее, кивала согласно. Еще одна молодая женщина, что сидела здесь же возле кровати, по лицу Анхен видела, что та все больше и больше волнуется. Наконец Анхен встала с колен и сказала:
– Марта, матушка просит тебя выйти.
Повторять нужды не было, Марта тут же встала и покинула комнату, а Анхен подошла к двери и заперла ее на засов. Старуха все еще что-то хрипела, но красавица не глядела в ее сторону, она стала быстро сбрасывать с себя вещи на пол. Разделась догола и полезла под кровать, вытащила из-под нее ларец, отперла его ключом и оттуда достала красный бархатный мешок, с которым бесцеремонно уселась на кровать к матушке, и из мешка извлекла белый, как молоко, стеклянный шар. И стала в него смотреть, медленно приближая шар к глазам. Старуха все кряхтела и кряхтела, но благочестивая Анхен на нее внимания не обращала, все глубже погружаясь в шар.
Глава 14
Трактирщик из «Безногого пса», Езеф Руммер, замерз в большом сарае. Хоть и отвязал его Сыч перед уходом, хоть и жаровня имелась, и щепок на полу было достаточно, но разжечь огонь оказалось нечем.
Он подошел к двери сарая, стал глядеть в щель между стеной и дверями и увидал лодочника. Клаус собирался варить смолу для большой лодки, и тогда трактирщик стал стучать в дверь, надеясь привлечь его внимание. Он думал просить у лодочника огонь, чтобы согреться, а вышло все еще лучше. Лодочник пришел узнать, кто там у него стучит в сарае, отпер дверь и, увидев трактирщика, немного перепугался: