Только вот не в этом городе. Здесь он чувствовал себя как в крепости осажденной, кольчугу под колет надевал. Туфли не носил, всегда в сапогах был – в туфлях стилета не спрячешь. Садился лицом к двери. И каждый день обедал в новом кабаке. Как тут жить, если думаешь все время, что отравить тебя могут. Нет, точно не в этом городе он хотел бы бездельничать.
Пришел Максимилиан, сказал, что почты не было. Сел за стол, стал от хлеба куски ломать, бобов дождаться не мог. Проголодался. Кавалер попросил снова пива. А что ему еще было делать? Только ждать. Ждать писем и людей. А вот станут ли ждать те, по чью голову он приехал в город, он уверен не был. Скорее всего, они что-то предпримут, одним кольцом отравленным дело точно не кончится. Поэтому и кольчугу он надевал, и с оружием не расставался.
… После завтрака, что стал обедом, он и люди его снова проехались по городу и купили книгу, которую нашел монах. Волкову и самому хотелось нового, интересного чтения, а книга, хоть и стоила огромных денег, оказалась именно такой. Подлец библиотекарь, увидев их в своей лавке, сразу смекнул, что книга им нужна, и ни крейцера не уступил. Как Волков ни торговался с ним, остался непреклонен.
– У меня в Рютте за такие деньги шесть коров купить можно, – раздраженно бубнил Ёган.
– Так то коровы, а то книга! – философски замечал библиотекарь.
– Шесть! Шесть коров! – не унимался Ёган, перст к небу вздымал.
– Так ступайте, сударь, да купите коров, – меланхолично замечал торговец. – Коровы, видно, вам милее книг.
– Дать бы тебе по башке, – сжимал огромный мужицкий кулак бывший крестьянин.
– А сие уже не в рамках допустимой полемики, – говорил торговец и с опаской косился на кулак. – Так можно и в стражу попасть.
– Стражу… самого тебя надо в стражу, ты жулик, – поддержал Ёгана Сыч. – Вон морда какая хитрая. Чего в книжке твоей такого ценного, что аж целых полтора талера просишь?
– Господин монах, отчего у вас такие спутники злые и неразумные? Не хотите книгу брать, так не берите, а зачем же коров тут считать, кулаками грозиться, – искренне не понимал торговец.
Брат Ипполит делал жалостливое лицо и смотрел на кавалера, а тот хоть и злился, что мошенник не уступил ни монеты, но книгу купил, самому она была интересна.
Вернулись в покои, Ёган сходил за пивом и все сели за стол. Монах, светясь от радости, стал читать книгу и показывал в ней картинки, которые всем понравились. Там описывалось, как ловить разную нечисть, и гравюры к текстам просто изумительные.
И Волкову тоже было интересно, да что-то почувствовал он себя нехорошо. Монаху ничего говорить не стал, капель никаких не просил, просто встал да пошел, лег полежать.
И вдруг ногу стало ломить. Хотел перевернуться, лечь поудобней, чтобы ноге спокойно было, а тут так в плече кольнуло, словно иглой ткнули. Разозлился, с чего бы так, весь день все хорошо шло. Сел на кровати и позвал Ёгана, чтобы помог раздеться – сам ни в силах и ногу согнуть. А Ёган и говорит:
– Господин, да никак жар у вас. Огнем от вас пышет.
– Тогда скажи монаху, пусть отвар какой даст. – Волков уже сам понимал, что заболел.
Слуга ушел и тут же вернулся:
– Господин, там девка пришла, что давеча вы в трактире встретили, гнать ее?
– Гони, дай пять крейцеров и гони, – отвечал рыцарь, ему сейчас не до девок стало.
– С чего бы? Не заработала она. Только пришла.
– Дай, говорю, – настоял кавалер, – она свой договор исполнила.
Ёган ушел, что-то бурча, а Волков стал ждать монаха, хотел выпить настой и закрыть глаза, и чтобы утром проснулся, а все уже хорошо. И вскоре монах принес ему такой настой. И был он с сонными каплями, и почти сразу после него Волков заснул, хоть и чувствовал себя плохо.
Глава 26
Давно не видела Ульрика, чтобы Анхен улыбалась. У нее как камень с души упал, когда госпожа вышла из покоев матушки Кримхильды и была весела.
– Молодец ты, – сказала благочестивая Анхен и ладонью своею по щеке Ульрики провела, та даже успела руку подруги поцеловать. – Матушка наша довольна. Хромоногий корчится уже.
Но последние слова прекрасная Анхен говорила так, словно дело еще не доделано – самую малость, но еще осталось.
– Надобно еще что сделать? – спросила Ульрика.
– Надобно, надобно, – продолжала Анхен, внимательно глядя на подругу, – матушка говорит, что крепок хромоногий больно, другой какой так в три дня от послания нашего помер бы, а этот долго коптить будет. А нам ждать, пока издохнет пес, – опасно. Он так две недели пролежать сможет.
Ульрика все понимала:
– Дар нужен.
– Нужен, – продолжала Анхен, – принесем дар отцу и мужу нашему, так дело быстрее пойдет. Приготовь одежду поганую, к камням пойдем на место наше, сейчас же дар принесем. И трех дней не пройдет, как он сдохнет.
Ульрика согласно кивала:
– Сейчас одежду принесу и козла для дара приведу.
– Нет, – вдруг сказала Анхен, – козла маловато. Принесем отцу дар хороший, чтобы точно принял его.
Ульрика остановилась, не понимая, а Анхен изумила ее:
– Девку ту, что в подвале сидит, возьми.
– Девку? Эльзу? – все еще не понимала подруга.
– Да, она хорошим подношением будет, – отвечала благочестивая Анхен абсолютно спокойно.
Ульрика такого не помнила, не случалось еще ничего подобного, поэтому и не сразу поняла просьбу, но раз любовь ее повелевает, так не ей перечить. Девку – значит девку.
– Да, сердце мое, сейчас приготовлю все.
Пока Анхен раздевалась, Ульрика принесла в покои и бросила на пол хламиду, какие носят монашки. Одежда оказалась грязна, заскорузла, но Анхен надела ее, Ульрика ей помогала, а потом и сама облачилась в такую же.
И пошли они. В дому еще тихо было, темно, женщины спать легли, а они ни свечи, ни лампы не брали, не требовались они им. Спустились к подвалу, дверь отперли, позвали Эльзу, которая с трудом в кромешной тьме пришла на голос. Обрадовалась она, думала, что ей хоть воды дадут. Ничего не дали, и стояла она в темноте, как слепая, не понимая, что происходит. А ее разглядывали с ног до головы и, закончив, вынесли вердикт:
– Да, подойдет для дара. Пошли.
Эльза Фукс все еще ничего не видела, но кто-то крепко взял ее за руку и сказал:
– Ступеньки тут.
И повел по темным коридорам.
Весна весной, а вода в большой реке еще ледяная. Эльза поежилась от ветерка с реки, когда ее на улицу вывели, зато хоть видно что-то стало, на небе луна сияла. Теперь она рассмотрела тех, кто пришел за ней, и это были те женщины, которых она всегда боялась. Одеты в грязную одежду, лица строги.
– Куда мы? – спросила девушка.
Но злая Ульрика только толкала ее, подгоняя вперед, и никто ей не ответил. Они шли по бездорожью между больших валунов и крошеного камня. Ноги можно поломать тут. А Анхен словно и не замечала наваленных камней. Легка была ее походка, с камня на камень, с камня на камень. Эльза едва поспевала за ней, а если не поспевала, так Ульрика подгоняла ее в спину. Все, что понимала пленница, так это то, что ведут они ее к реке.
И вдруг камни кончились. Нет, не кончились, просто вышли женщины на ровное место – небольшую поляну в окружении камней. Анхен встала. Эльза тоже остановилась, огляделась, и стало ей еще хуже. Ветер не мог унести с этого места вонь, кругом гнило что-то, старое и страшное, а луна, хоть и слабо светила, но девушке стали видны кости, ребра, рога, копыта.
– Господи, зачем мы здесь? – она заплакала. – К чему вы меня привели сюда?
Анхен подошла к ней, взяла за подбородок, заглянула в глаза, смотрела и говорила ласково:
– Не бойся, бояться не надо. И не плачь – ни страх, ни плач ничего не изменят. Что суждено, то сбудется.
Пока она говорила, Ульрика уже скинула монашескую хламиду, стояла на ночном ветру голая. И Анхен тоже сбросила одежду. Не сговариваясь, они стали раздевать Эльзу.
– Господи, Господи, Господи, – причитал та и не сопротивлялась, но и не помогала себя раздеть, слезы катились из ее глаз. Она пошатывалась от страха.
– Хватит причитать, дура, – зло сказала Ульрика, и вдруг в руке у нее появился большой нож, которым она стала резать тесемки на корсете девушки.
А та как увидела нож, так еще пуще стала рыдать, потому что был он страшен, черен и грязен.
Эльза стала молиться:
– Патер ностер, куэ эс ин сеалес…
Но не успела она и второй строки начать, как пощечина остановила молитву, а потом и еще одна, и Анхен проговорила со злобой:
– Не смей, тварь, не смей. Еще одно слово, и велю Ульрике язык тебе вырезать. Плачь, ори, это можно. Но не молись тут.
Девушка уже была раздета догола. Ульрика схватила ее за волосы, потянула за них так, что у Эльзы голова запрокинулась к небу, и поставила ее на колени, а потом и на корточки, и продолжала крепко держать за волосы. Сама возвышалась над ней, словно верхом сесть хотела, в одной руке волосы, во второй нож страшный. Эльза уже от страха кричала во весь голос, замолкая на мгновение, чтобы перевести дух и попросить:
– Господи, не надо.
И снова орала, чувствуя ужас, но никто ее не слышал ночью.
Анхен словно ждала чего-то, глядела на нее удовлетворенно, а вот Ульрику этот ор злил, она шипела:
– Заткнись же ты, заткнись.
Но Эльза не унималась, снова и снова повторяла свое:
– Господи, не надо, Господи, не надо.
И снова начинала орать.
– Сердце мое, может, тронуть ее, невыносимо слушать, – предлагала Ульрика.
Но Анхен мотала головой:
– Нет, пусть не спит, хочу, чтобы господин наш слышал ее ужас.
И Эльза опять закричала.
Видно, тут господин услышал крики несчастной девушки, потому что теперь Анхен была довольна и сказала:
– Ладно, холодно, режь ее, сестра, только немного режь, чтобы не сразу сдохла, чтобы угасала медленно.
Эльза, услышав это, попыталась даже сопротивляться, хотела рукой горло свое закрыть, да Ульрика свирепо дернула ее за волосы и зашипела в ухо: