– А уж не вы ли судьей будете? – повысил голос граф Вильбург. – Может, герцог наш наделил вас правом судить у себя в землях, так откройтесь, скажите мне об этом. Мне по должности сие знать полагается.
– Герцог не наделял меня правом судить, – спокойно отвечал Волков. – Я судить и не буду.
– Так отчего вы взяли на себя обязанности стража, кто разрешил вам хватать достойных людей и кидать их в тюрьму? Кто вас вообще сюда звал? – все сильнее злился граф.
– Я был тут проездом. В гостинце «Безногий пес» на меня напали, почти ослепили и пытались убить. Это была ведьма Вильма и ее банда, они украли мой меч, – кавалер положил руку на эфес, – который прошел со мной много битв. Он был дорог для меня, потому я решил найти его и занялся этим, как только выздоровел. И ужаснулся тому, что тут творится.
– Не вам судить! Не вам! – закричал граф. Он даже встал из кресла. – Нашли свой меч, так убирайтесь вон из нашей земли.
– Я бы так и поступил, не будь тут столько ведьм! – холодно произнес кавалер. – И ведьмам потворствовала власть местная.
– Не вам судить! – крикнул обер-прокурор. – Не вам!
– Не мне, – согласился Волков. – Судить их будет Святой трибунал инквизиции. Я уже отписал в Ланн архиепископу, просил прислать сюда трибунал, ибо подлых жен здесь безмерно.
– Не бывать тут попам из Ланна, – холодно говорил обер-прокурор, – не бывать!
– Так кто же воспрепятствует Святой инквизиции? – спокойно спросил Волков, глядя на графа исподлобья. – Разве что еретик какой?
Вильгельм Георг Сольмс, граф Вильбург фон Ребенрее и обер-прокурор герцога подошел к Волкову так близко, что тот запах его духов чувствовал, и произнес:
– Завтра утром в ратуше, после заутрени, при мне и городском совете вы представите неопровержимые доказательства вашим словам, слышите? Неопровержимые доказательства бесчинства подлых жен в городе и связи с ними городского головы. Иначе я велю вас арестовать и препроводить в город Фёренбург, который вы ограбили в прошлом году.
– Я не грабил Фёренбург, я убил там Левенбаха и тридцать его людей из еретиков. Я спас от поругания священную раку. Я сжег там чернокнижника и упокоил десятки мертвых, – отвечал Волков.
– Если завтра вы не убедите меня и городской совет Хоккенхайма в том, что бургомистр и ведьмы знались, вы обо всех своих подвигах расскажете судьям Фёренбурга, – ехидно отвечал обер-прокурор. – А пока вам и вашим людям я запрещаю покидать город.
Волков поклонился и вышел из покоев, и тут же в коридоре его догнал молодой и, видимо, знатный человек из людей графа, он остановил кавалера и сказал достаточно высокомерно:
– Кавалер, граф просит вас освободить для них ваши покои. Они всегда живут в них, когда приезжают в Хоккенхайм.
Будь этот человек не так заносчив, Волков не стал бы задираться, но тон покоробил его, и он ответил:
– Так отчего граф сам не просил, – еще и на «ты» обращаясь к посланцу графа, – а тебя прислал. Пусть сам мне о том скажет, и тогда я уступлю ему свои покои.
Молодой человек побледнел и хотел что-то возразить, но Волков перебил его:
– Ступай, скажи своему господину.
Повернулся и пошел, но ушел недалеко, еще на лестнице его догнал барон фон Виттернауф, схватил за рукав стеганки, заговорил быстро и взволнованно:
– Отчего же вы были так дерзки с графом, безумец?
– А почему вы меня ни словом не поддержали? – задал барону вопрос Волков.
– Так что же я мог сказать?
– А то, что я действую в городе не своею волею, а вашей! Вашей, и вы говорили мне, что на то есть санкция герцога, а как приехал обер-прокурор, так санкции герцога вроде и нет уже. Как так, барон?
– Обер-прокурор не должен знать, что мы тут ищем, – отвечал барон, стараясь говорить тише, чтобы их не слышали. – Не нужно ему знать про это.
– Между прочим, барон, в городе Фёренбурге за меня назначена награда, и там меня грозятся четвертовать, – зло говорил Волков.
– Я не допущу этого, – обещал барон.
– Да уж, не допустите. И вообще мне кажется, барон, что только вы заинтересованы в тех бумагах, которые мы тут ищем, и что в них какая-то ваша оплошность, о которой герцог еще не знает. Так это?
– Нет-нет, герцог знает об этих бумагах, он в курсе всех наших дел.
– Хорошо, если так, – сухо сказал кавалер, глядя ему в глаза, – уж очень мне не хочется ехать в Фёренбург.
– Вы только найдите доказательства для обер-прокурора. Найдете? – Барон шел рядом с Волковым, забегал вперед и заглядывал ему в лицо, с надеждой повторяя: – Найдете?
– А что, у меня есть другой путь? – Кавалер остановился. – Думаю, что нет. Сдается мне, что в этом деле я могу рассчитывать только на себя.
– Нет-нет, герцог вам поможет. Герцог вам поможет.
Кавалер даже не глянул на него, сел на коня и поехал в тюрьму.
Помещение для «бесед» оказалось новым, как и сама тюрьма. Здесь все было заставлено замысловатыми устройствами, которые помогли бы человеку говорить без лукавства и хитрости. Некоторые из них Волков в деле даже и представить не мог, так затейливы были они, но все без исключения страшны и зловещи.
Кавалер сел за стол, рядом расположился брат Ипполит, положив перед собой кипу бумаг и чернила с перьями. Тут же был Сыч, стояли напротив и местные палачи, люди видных физических достоинств и большого опыта. Все ждали, когда кавалер начнет, а он не начинал, молчал. Ему стоило как следует подумать.
Дела его были непросты. Думать или бежать, прихватив сундуки. За реку или к еретикам. В сундуках денег море, тысяч десять, а то и больше, все пятнадцать. Они бы с Брюнхвальдом могли попробовать уйти, сесть на баржу и уплыть, если, конечно, ротмистр с его непомерной гордостью согласился бы на это. Или остаться тут, рискуя поехать завтра же в Фёренбург в кандалах, и доказать городскому совету, что бургомистр был в сговоре с ведьмами. Но как это сделать?
– Ну что, экселенц, – пританцовывал от нетерпения Сыч. – С кого начнем, с ведьмы?
Волков глянул на него и ничего не ответил, опять погрузился в размышления.
– Или, может, сразу с бургомистра? – не отставал от него Фриц Ламме.
Кавалер вдруг стал барабанить пальцами по столу, выбивая команду «стой, пики вперед, упереть в ногу». Он принял решение и сказал:
– Нет, ни с ведьмы и ни с бургомистра.
– А с кого же? – спросил Сыч, не понимая.
Глава 34
Волков уже сбился со счета, может, воскресенье на дворе. Людей на площади было как на утро после мессы. Не расходились, ждали чего-то. Может, слухи какие пошли или увидели дорогую карету обер-прокурора возле ратуши, но добраться его отряду и двум телегам ко входу в ратушу было нелегко. Народ обсуждал его людей и самого кавалера:
– Вон он какой.
– Ага, гордый.
– Это он бургомистра поймал?
– Он, он, и не забоялся же.
– А кто ж он такой?
– Говорят, рыцарь божий с Ланна.
– Ехал бы он отсюда в свой Ланн лучше, чего он тут рыщет.
– А вояка, видать, грозный, не чета нашим пузотрясам.
Все это Волков слышал. Пытался через шлем разобрать, что говорят, и не понимал, на его стороне люди или нет. Он бросал хмурые взгляды на толпу и был доволен тем, что видел в глазах людей. Кавалер правильно сделал, что надел самую свою старую одежду. На нем была стеганка с изрезанными и заляпанными кровью рукавами, в которой он был в «Безногом псе», старые сапоги, до белизны стертые на сгибах шпорами и стременами, и видавшая виды бригантина. Зато шлем, поножи и наручи его сияли на солнце так, что смотреть больно. Он специально надел доспех не для боя, а для вида, сам был небрит и строг. За ним Максимилиан в колете его цветов и с черным вороном на груди вез штандарт кавалера, следом ехал Брюнхвальд, после две телеги, накрытые рогожей, и в конце шли солдаты.
Люди расступались, пропуская их к ратуше. Максимилиан спрыгнул первый, передал штандарт отцу, а сам помог кавалеру слезть с коня. Волков размялся, словно ехал много часов. Признаться, он волновался, но оттягивать дело не собирался. Дал знак, и все началось.
Первым в ратушу пошел Ёган, неся пред собой красивый тяжелый стул. За ним хромал кавалер, потом Максимилиан, но без штандарта. Люди Карла Брюнхвальда освободили вход от зевак, сам же ротмистр остановился в проходе.
Ёган вынес стул на середину залы, поставил его и встал рядом.
Крестьянский мужик робел малость перед сотней разодетых в меха, береты и шляпы с перьями важных городских господ, стоящих напротив него за спинками стульев, на которых восседали советники и сам обер-прокурор, но робел он совсем немного. Раньше Ёган, может, даже помер бы от страху, кабы такая куча важных господ смотрела на него нехорошо, но теперь он просто слегка побаивался, потому что был уверен – придет сейчас его господин и урезонит всех этих богачей. Да, его господин не лыком шит, в этом Ёган не сомневался.
А его господин уже шел, хромая и звякая шпорами, по драгоценным плиткам пола ратуши. Остановился у стула, снял шлем и низко поклонился господам, после начал:
– Да храни вас Бог, господа городские нобили, и вас, господин граф, – тут он увидел и барона фон Виттернауфа.
«Ах ты, мерзавец, – про себя подумал кавалер, понимая, что теперь он совсем один, – ну что ж, чем меньше союзников, тем больше добыча».
Он помолчал мгновение и продолжил:
– Господин обер-прокурор вчера просил дать обоснования моим действиям…
– Вашим беззакониям! – крикнул один из присутствующих господ, и остальные ободряющим гулом поддержали его.
Волков повысил голос и снова заговорил:
– Господин обер-прокурор вчера просил обосновать мои действия и представить доказательства преступлений, что творились в городе.
– Ничего здесь не творилось, – снова кричал кто-то, – мы тут жили, и все было прекрасно, пока ты не появился.
– Убирайся отсюда, пес ланнский.
И снова волна неодобрительного гула покатилась по залу.
– Мы, земля Ребенрее, имеем свои законы и правителей, уезжайте в свой Ланн.