езинфекционная камера. Что это был за отряд и насколько он соответствовал важности задачи, видно из того, что «даже в самое горячее время весь медицинский персонал (на трех пунктах!) состоял из врачей: Коханова, Воробьева, Опотовича и самого д-ра Арустамова. Из этих лишь врач Опотович занял «Могильный бугор», доктор Воробьев обосновался на «Двенадцати футах» с одним фельдшером. Было еще двое (!) санитаров, одна повивальная бабка и один повар для больницы. Ни сиделок, ни прачек, ни санитарных фельдшеров вовсе не было56.
Таков был авангард, выдвинутый энергичным распоряжением г-на астраханского губернатора в море для того, чтобы задержать холеру и не допустить ее в устья Волги. После этого господин Тевяшев и астраханская администрация, по-видимому, успокоились: без сомнения, «бумага», которая по этому поводу была послана в Петербург, имела очень приличный вид. Далеко в море уже ждет эпидемию целый отряд, выдвинутый попечительным начальством, с бактериологическими станциями, с санитарами, с поваром, даже с повивальною бабкой, и главное – с строжайшими инструкциями: задержать холеру и подвергнуть ее «обсервации, изоляции и дезинфекции»… А пока превосходная бумага шла из астраханской канцелярии в канцелярии петербургские, «единственная карантинная пристань» на «Девяти футах» покачивалась на морских волнах в ожидании исполнения своей поистине исторической миссии.
Ждать пришлось недолго. На дальнем горизонте показывался дымок за дымком. Это шли пароходы из Баку и из Персии с товарами для нижегородской ярмарки. Они сначала останавливались на «Двенадцати футах», где, вероятно, подвергались первоначальному досмотру, потом переходили к главному карантину на «Девяти футах», где уже должны были получать свидетельства на пропуск в Астрахань, если на них все обстояло благополучно.
Так как, согласно инструкциям, холера должна была прийти из Персии, то внимание наблюдателей, естественно, и было направлено на персидские пароходы. Оказалось, однако, обстоятельство неожиданное и даже странное: «суда, шедшие из Персии, за все время не доставили санитарно-обсервационной станции ни одного больного», решительно обманув ожидания и диспозиции начальства. Что же касается до судов, приходивших из Баку, то тут по диспозициям все, наоборот, должно было бы обстоять вполне благополучно, так как город Баку сам, по официальным данным, должен был очищать, обсервировать и дезинфицировать зараженные суда, шедшие из Персии через его пристань. Ввиду этого и согласно инструкции – все суда, приходившие из Баку под русским и персидским флагами, пропускались на законнейшем основании и спокойно исчезали в мглистых устьях Волги по направлению к Астрахани.
Оказалось, однако, что и здесь ожидания инструкции были обмануты: к тому времени в Баку уже с начала июня умирали от холеры, в городе начиналась паника и спешные массовые побеги, но бакинская администрация (руководимая г-ном Рогге с кавказских вершин?) еще не признавала «подозрительные заболевания» холерными, очевидно, предпочитая, чтобы «во вверенном крае», для утешения высшего начальства, как можно дольше все обстояло благополучно.
И вот 9 июня из Баку, в качестве «вполне по холере благополучного», вышел пароход «Александр», который и прибыл 12-го к «Девяти футам». На нем было пассажиров: 126 мужчин, 73 женщины и 66 детей – всего, значит, 265 человек. Из них один (шестилетний ребенок) скончался в море, с несомненными признаками холеры, а несколько человек были в безнадежном состоянии. «Если бы не это обстоятельство, – говорил впоследствии доктор Арустамов в своем докладе обществу врачей, – то санитарная станция, согласно данным ей инструкциям, должна была пропустить этот пароход без обсервации и дезинфекции». Теперь пароход был задержан. К 14 июня число умерших на нем дошло до пяти. К 15-му на девятифутовую плавучую больницу было доставлено еще четверо больных с ясными признаками азиатской холеры… Следовательно, «Александр» привез (из официально благополучного г. Баку) на «Двенадцатифутовый рейд» девять холерных и сомнительных больных, из коих пять умерло уже к 16 июня. Затем 13 июня прибыл из Баку другой пароход «Цесаревич Александр», сдавший в Петровске двух больных холерой, и после этого «число пароходов и зараженных пассажиров оттуда все увеличивалось»…
Таким образом, маленький сторожевой отряд очутился лицом к лицу с ожидаемым неприятелем, подоспевшим, однако, совсем не с той стороны, с какой его ожидали. Из зараженной Персии пароходы продолжали приходить здоровые, из благополучных владений бдительного губернатора Рогге они то и дело подвозили умирающих. Враг был уже тут, и, что всего хуже, – он успел уже совершить обходное движение и проник в Астрахань… 14 июня был констатирован несомненный случай холерного заболевания в городе57. Откуда бы ни проникла болезнь, – проехала ли она с отличными рекомендациями на бакинских пароходах еще до начала обсервации или пробралась сухим путем, – во всяком случае, с этих пор роль доктора Арустамова, по-видимому, была кончена… И главное – было очевидно, что задача обсервации на «Девяти футах» далеко превышала средства отряда. Но все это с точки зрения существа дела, а доктор Арустамов обязывался смотреть также и с точки зрения инструкции. По предписанию он был прислан, по предписанию задержал 265 человек на одном пароходе и столько же, вероятно, на другом, по предписанию же только и мог прекратить эти операции, допустив истомленных людей в Астрахань, где, конечно, было больше возможности справиться с задачей…
Но такого предписания не было, и потому «обсервация» продолжалась (до 3 июля) с такой неуклонностью, которая способна повергнуть всякого стороннего наблюдателя в глубочайшее изумление перед необычайной энергией исполнителей… Еще несколько дней, и с каждым дымком, появлявшимся на южном горизонте, бедствие росло, число задержанных увеличивалось. «Появились наливные шхуны, на которых были сотни пассажиров, бежавших из Баку». Это было беспорядочное бегство населения, напуганного внезапностью появления болезни и, думаем также, – таинственностью угрожавших обывателю «административных воздействий». Люди заболевали и умирали в дороге, а между тем «на всех прибывавших судах не было не только врача, но даже фельдшера и аптечки»58.
Что же, с своей стороны, предлагал больным отряд на «Девяти футах»? Мы уже видели: три врача (на трех пунктах), повар, два фельдшера и… повивальная бабка. «Обстановка больницы, – по словам самого доктора Арустамова, – была такова: кроме 10 кроватей, больше ничего не имелось. Белья для больных не хватало, не было стульчаков, гидропультов, клеенчатых халатов, резиновых галош и… гробов»…59
Иначе сказать – не было ничего, что нужно для больных и умирающих, а была одна мымрецовская инструкция: «тащить» больных на обсервацию и «не пущать» их в Астрахань… Это ясное приказание высшей астраханской администрации маленький «санитарный» отряд выполнил образцово: с своими ничтожными средствами он дал сигнал, и на «водном Невском проспекте» (употребляю выражение Г. И. Успенского) движение было остановлено, как останавливается оно на настоящем Невском проспекте по мановению подчаска. Пароходы переставали дымить, спускали якоря… И вот у карантинной пристани покорно, смиренно, без ропота ошвартовались сотни судов. За время обсервации были задержаны на Каспийском взморье ни много ни мало… 263 (двести шестьдесят три!) парохода и 214 (двести четырнадцать!) баржей. «По минимальному расчету, – писал доктор Арустамов в своем докладе, – на Девяти футах скопилось (одновременно!) до десяти тысяч человек»… И, сообщив эти поразительные цифры, доктор Арустамов ставит вопрос:
«Чем только питались эти люди?!»
Да, это вопрос, от которого у свежего человека волосы подымаются дыбом… «Как чем питались? – спросит, наверное, читатель. – Да разве, давая приказы об остановке караванов в море, астраханская администрация не подумала заранее, что задержанные будут нуждаться в пище?»
Именно так: астраханская административная комиссия, во главе с губернатором г-ном Тевяшевым, составляя свои строгие инструкции, имела в виду только холеру, которую следовало «задержать» совершенно так, как задерживают неодушевленную контрабанду, но совсем не имела в виду живых людей и их потребностей. Среди этого десятка тысяч людей, остановленных в море для «обсервации, изоляции и дезинфекции», находились подозрительные и нeблагонадежные по холере личности… Ну, значит, их и надлежало подвергнуть медицинскому аресту, для чего имелись 10 кроватей, повар и повивальная бабка. Что же касается здоровых, то для них не было приготовлено даже хлеба и, что еще важнее, – воды! А кругом было соленое море!
«Санитарная станция, – гласит красноречивый доклад доктора Арустамова, – по мере возможности (!) доставляла провиант. К концу обсервации (только к концу!) некоторые пароходные общества стали подвозить провизию для своих пассажиров… Но это, – эпически прибавляет докладчик, – была лишь капля в море». При этом еще «буфетчики и судовая команда на пароходе, пользуясь тяжелым положением пассажиров, бессовестно эксплуатировали последних». «Только тот, – продолжает этот замечательный доклад, – кто присутствовал при ужасных сценах плача, жалоб и проклятий здоровых пассажиров, находившихся вместе с больными и разлагающимися трупами (!!), – только тот может иметь понятие о том, какое благодеяние оказывали быстрая и тщательная дезинфекция людей и вещей на „Могильном бугре“ и устроенные там бараки»…
Доктор Арустамов, очевидно, настоящий оптимист… Конец этого периода, неожиданно прославляющий благодеяния быстрой дезинфекции, для которой задержано 10 тысяч людей без воды и пищи, – признаемся откровенно, – нимало не убеждает нас в том, что эта дезинфекция представляла для кого бы то ни было благодеяние, а не ужасающее бюрократическое преступление. «Другая же больница, – продолжает докладчик, – была устроена только к 20 июня, почему в плавучей больнице стали накопляться больные и мертвые». Часть трупов Арустамов с своими помощниками свозил на берег (30 верст!) и хоронил своими средствами, а больных, в числе 45 человек, и 17 трупов отправил с 19-го на 20 июня на Благословенный промысел.