– Не знаю, – покачал я головой. Не хотел с ней соглашаться. Чувствовал, насколько это неправильно.
– Где твоя девушка? – спросила она.
Если бы кто год назад сказал мне, что Каролина сама со мной заговорит и спросит притом, где моя девушка, я бы попросил не насмехаться надо мной.
– Внутри, – сказал я.
Совершенно не знал, что ей ответить. Старался не смотреть на нее, потому что знал: она перехватит мой взгляд и тогда уже его не выпустит, превратит меня в куклу, в дебильную морду заснувшего в подъезде пьяницы, вглядывающегося в нее.
– Не хочешь со мной говорить, или что? – просила она. – Я могу и уйти.
– Нет, не уходи, – встал я.
– Или ждешь свою девушку, а? – она снова плюнула пивом. Плевалась, как парень.
– Нет, не жду.
– У нее хуевый вкус, у этой твоей девушки. Пойдем куда-нибудь?
Не знаю, подумал ли я об этом тогда или чуть позже: насколько это смешно, насколько просто изгнать мысль, что делаешь что-то плохое. Проще всего избавиться от угрызений совести. Перед лицом побед ты отщелкиваешь их, словно окурок. Конечно, в голове появляется некий голосок, писклявый и смешной голосок, который говорит: «Когда-нибудь ты об этом пожалеешь, Миколай». Ты отвечаешь ему: «Ну это же когда-то, сука. Когда-то – будет когда-то». Голос сразу замолкает.
Моя девушка была внутри, а я – снаружи с другой девушкой, о которой думал вот уже пару лет. Думал – это только часть правды. Постоянно держа в голове ее образ, я гонял лысого как охеревший, словно тренировался на мастера спорта по мастурбации. А теперь сидел рядом с ней. Мы пересекли внешнюю площадку и сошли вниз, в сторону парка. Люди вокруг не обращали на нас никакого внимания – хотя сейчас, когда я вспоминаю этот момент, думаю, что на самом деле внимание на нас обращали все. Концерт был слышен по всему городу. Мы не говорили слишком много. Она спросила, есть ли у меня сигареты. Были. Я дал их ей. С главной тропинки мы свернули направо и остановились возле лавки, недалеко от Психоза.
Я заметил Гизмо, как он идет быстрым и резким шагом в сторону замка. Каролина тоже его заметила.
– Вот ведь ебанутая история, – ткнула кончиком сигареты в то место, где Гизмо был еще секунду назад.
– Какая? – спросил я словно идиот.
– Господи, такая, что он подошел к твоей телке и сказал, что убьет ее, – сказала она. – Я бы на ее месте встала и разбила бутылку о его дурацкую голову или как-то так.
– Он просто наркоша.
– Хорошо, что он тогда ее не убил, – пожала она плечами.
Я посмотрел на нее. Мне тогда казалось, что она не могла происходить отсюда, что упала в город, как инопланетянка, что низкие, бракованные зыборские гены не сложились бы в такую ослепительную комбинацию глаз, носа, рта, ног, задницы и сисек.
– Я знаю обо всем. Он трахал не ее одну. Мы все в него влюблялись. А он всегда возвращался ко мне с поджатым хером, представляешь? – спросила она и поискала что-то в сумочке. – Нужно, сука, себя уважать.
– Наверное, – сказал я. В горле снова сделалось отвратительно сухо. Она повернулась ко мне и дотронулась до моей головы. Ее ладони были холодными. Я в жизни своей не чувствовал настолько холодных ладоней.
– А если я пыталась с ним об этом поговорить, он менял тему. И он торчит. Сука, он нон-стоп торчит, тупой нарик. Нахуй тебе тот, кто нон-стоп торчит от амфи? Или пусть даже и пьет? Такой вот хрен – просто сволочь.
– Мой отец пьет, – признался я.
– Херачит тебя? – спросила она.
– Нет.
– Это хорошо, – ответила она, подумав.
– Да, хорошо, – ответил я, на самом деле до конца не понимая, что я должен сказать. Я боялся отца, но медленно учился не думать о нем. Сейчас он был очень далеко. Вероятно, на диване перед телевизором, издавая звуки испорченного отбойного молотка.
Я уже перестал слышать концерт. Может потому, что слишком уж вслушивался в свое дыхание. Там, внутри, Дарья прыгала в потной толпе. «Прыгай, – подумалось мне. – Может, он заберет тебя на совместную учебу. Учебу стихов Джима Моррисона».
– Клевый ты парень, – сказала Каролина. – Миколай, верно?
– Да, Миколай, – ответил я, а она провела ладошкой по моим волосам – мне казалось, что ее ладонь из инея. Дала мне еще глоток пива, оно выдохлось и было теплым. «Я всегда о таком мечтал», – подумал я. В голове появилось крохотное пятнышко, искра. Я задавил ее двумя пальцами. Каролина поцеловала меня, втолкнула мне в рот язык, он был холодным и жестким, словно веревка, отдавал пивом и сигаретами, и чем-то еще, чего я не в силах был описать. «Сука, вот как оно выглядит, вот как оно есть», – промелькнуло у меня в голове. Дарья совершенно исчезла. Была только мысль, что, возможно, я не настолько уж и мудак, если Каролина Кудельская заталкивает свой язык мне в рот.
Олька, девушка Кафеля, нашла Дарью через несколько часов.
Самое странное было то, что никто не слышал, как она кричит. Никто не слышал криков о помощи. Прежде чем это случилось, к замку стекалось все больше людей, я бы видел их, цепочкой поднимающихся по склону, если бы с закрытыми глазами не изучал ротовую полость Каролины. Как рассказывал мне потом Трупак, Чокнутый в конце концов остановил концерт, выставил колонки наружу кабака и «17 секунд» сыграли еще один концерт, который длился достаточно долго; громкий, отчаянный и рычащий, он разносился надо всем городом, будто вечная гроза. К замку несколько раз приезжала полиция, пытались прервать концерт, который продолжался слишком уж долго, но их никто не впустил. Я об этом не знал. Обо всем мне рассказали, только позже. Со времени, когда я целовался в кустах с Каролиной Кудельской, я не возвращался на подворье замка в Зыборке пятнадцать лет. Оказался там только две-три недели назад, когда мы пошли на кофе с отцом и Гжесем.
– Может, тебе отсосать? – спросила она.
– Издеваешься? – чуть не подавился я.
– Я не шучу. Что, тебе такое никто не делал, а? – спросила. Была холодной и злой, словно вампирша, но была лучшей задницей отсюда и до вечности.
– Делал, – соврал я, потому что Дарья таким брезговала.
– Врешь, – почувствовала она.
Я чувствовал себя так, словно к моим ушам и затылку кто-то приставил раскаленный металл.
– Ну, самое время начать. Только пойдем куда-нибудь, где никого нет, – сказала она.
Поцеловала меня снова. Все еще оставалась холодна, как труп. Ничего не могло ее согреть. Взяла мою руку и положила себе на грудь. Я слишком хорошо чувствовал ее сквозь тонкий и жесткий материал. Была она поменьше и тверже, чем грудь Дарьи. Но это не значит, что была маленькой. У меня встал так, что сделалось больно.
– Эй! – услышал я. Оторвался от Каролины так резко, что у меня запекли губы. – Эй! – крикнула Аська снова. Стояла на дороге, руки на бедрах. Я не слишком хорошо видел выражение ее лица, замечал только ее печальную квадратную фигуру в отвратительном свитере, который, казалось, приклеился к ее телу навсегда. Вместе с ее горьким низким «эй» ко мне медленно возвращалось сознание. – Ты что, правда такое хуйло, Бледный? Правда?
Я встал с лавки.
– А кто ты вообще, сука, такая? – спросила Каролина. – Вали, на хрен, домой, молокососка, а то родители тебя, небось, по всему городу ищут.
Но Аська не двинулась с места. Стояла как вкопанная. Я хотел пойти в ее сторону, но Каролина схватила меня за руку и потянула вниз.
– Это не то, что ты подумала, – сказал я. Как последний кретин.
– Ты знаешь, что я сейчас сделаю, – заявила Аська. Я знал.
– Погоди, мы просто говорим, – я показал на Каролину, словно хотел ее представить.
– Ну, шлюха, давай, сделай это. Ну, сделай! – крикнула Аська.
– Уматывай отсюда на хрен, ты, сука толстая! – Каролина встала с лавки и бросила в ее сторону бутылкой от пива. Бутылка разбилась рядом с Аськой; та подпрыгнула от страха, но не убежала, продолжая стоять, как стояла.
– Проваливай, а то я тебе въебу! – снова крикнула Каролина.
– Проваливаю, – ответила она через некоторое время. – У тебя все равно уже нечем в меня бросать.
– Зато могу въебать, – Каролина шагнула в ее сторону. Но сразу остановилась.
– Я пошла к Дарье, – проинформировала Аська.
– Иди и передай ей привет за трах моего парня, – сказала Каролина.
Аська уже ничего не сказала, только пошла в сторону замкового подворья.
(Мне кажется, что Аська ненавидит меня по сей день. Кажется, теперь она в Шотландии, работает там санитаркой, у нее ребенок от рыжего мужика с непроизносимой фамилией, и мужик выглядит, как Халк. И я уверен, что когда она лежит вечером в постели, когда Халк и дети уже спят, она возвращается мыслями в прошлое, и тогда ненавидит меня так сильно, что вся ее жизнь обретает от этого смысл.)
Я хотел встать с лавки, но не мог. У меня кружилась голова. Все начинало болеть, во рту разливался неприятный металлический привкус. Кажется, я понимал, что делаю. Возвращался на землю. Одновременно тормозил так, что мне казалось, будто мое тело пищит.
– Ты куда-то идешь? – Каролина подошла ко мне. Была выше на несколько сантиметров. Может, из-за ботинок. Но сколько бы я ни сосредотачивался, не могу нынче вспомнить, какие тогда на ней были ботинки.
– Все равно оно уже вылезло наружу. Пусть идут себе посношаются, твоя девушка и мой бывший, сука, парень, – сказала она.
Поцеловала меня в шею. «Сейчас она выпьет мою кровь», – подумал, как помнится, я тогда. Оттолкнул ее. Это был рефлекс. На самом деле мне этого делать не хотелось.
– Что? – спросила она. Была по-настоящему удивлена.
– Я должен туда вернуться, – я махнул рукой. «Я должен туда вернуться и все объяснить, – подумал я. – Я должен туда вернуться, потому что должен попросить у Дарьи прощения. Дарья – добрая. Дарья мудрая. Дарья хочет добра. А я не заслуживаю ее, потому что я дурак. Потому что я должен знать свое место». На короткий миг Дарья сделалась отчетливой, явной и яркой, будто пожар.
– Ебанулся? – спросила Каролина. – К кому? К тому куску ветчины в свитере?