– Да, именно так! Именно так и никак иначе! – в каком-то странном возбуждении крикнул Флоси, не обращая ни на кого внимания, а затем добавил: – Последний перерыв! Использую право на последний перерыв! Молот Тора вам на голову! Где этот молодой рус?
Те викинги, что мало имели дело со скальдами, не могли поверить своим глазам. Флоси Среброголосый упустил, быть может, единственный шанс на победу. Да ещё вдобавок использовал последний перерыв тогда, когда в этом не нуждался.
Точнее, не нуждался, если, смотреть на его положение глазами людей, не имеющих дара сказителя. Для самого Флоси перерыв был жизненно необходим. Он так боялся забыть удачные строки, что добежал до молодого руса прыжками.
– Рус, рус! Запоминай! И пятки нитинга сверкали, как меч сверкает при луне! Но если блеск меча почётен, то блеск второй – позор навеки! А нитинг всё бежал к хослуру! Бежал, как в страшном жутком сне! Тем, потеряв быть право воином и право зваться человеком!.. Да, именно так и никак иначе! Не забудь эти слова! Количество ударов я запомнил, а вот этот оборот могу забыть! У тебя отличная память, рус! Помоги мне!.. Нет, ну, правда, великолепное сравнение? Про блеск чести и блеск позора? А, рус?.. Правда, хорошо?.. Ханульф Громкоголосый утопится от зависти! Да, утопится! Возьмёт все рунные камни со своими бездарными песнями, проглотит для балласта и бросится в бурные воды, когда узнает, что Флоси Среброголосый в очередной раз его превзошёл!
А, рус?.. Ведь утопится?.. Клянусь языком Локки, что утопится!
Пока противник восстанавливал дыхание, Флоси его тратил на разговор с русом. Гуннар Поединщик, его побратим Эгиль и даже судья смотрели на скальда как на безумца. Они не понимали. Не понимали, как можно ставить поэзию выше собственной жизни. И не могли постичь детской радости, которой светилось немолодое лицо.
А Олаф-рус, с которым и спешил поделиться доброй вестью бродячий скальд, тоже не понимал хода его мыслей, но и не осуждал и не считал безумцем. Он не мог объяснить поведения сказителей, но чувствовал, что их голова работает не так, как у обычных людей. И то, что обычным людям кажется безумным поступком, для хорошего скальда самое обычное дело.
Но ему было жалко, что Флоси, скорее всего, не закончит сагу, к которой придумал уже два удачных момента. Ваги Острослов не сумел восстановить дыхание за перерыв в сорок вдохов и сорок выдохов, но его противник растерял в разговоре то, что накопили лёгкие. И здесь они были в равных условиях. А если вспомнить, что по правилам хольмганга Флоси теперь должен был сражаться без помощника, то в весьма и весьма неравных.
Конечно, оставалась надежда на то, что страх, который Ваги пустил в сердце, ещё тлеет где-то внутри, но хвастливый вопль с другого конца острова эту надежду убил.
– Ты не заболтался там? Флоси-рифмоплёт из племени морских бродяг! Сигнал уже прозвучал, пора идти за собственной смертью!
– Не забудь, Олаф-рус! Прошу тебя! – сказал бродячий скальд на прощание, взял копьё на плечо и, приняв в левую руку щит от разочарованного таким поворотом событий помощника, направился в центр Гордого Острова.
Ваги обозвал противника рифмоплётом, то есть намекнул, что он бездарный поэт. Что не Один и не Браги при рождении смазали его губы Мёдом Поэзии, а он сам нашёл где-то пахучую лужу, из тех, которые сделал конунг Асгарда, будучи орлом, и напился из неё. Это было страшное оскорбление, но Флоси не ответил на него. Глупец мог бы подумать, что бродячий скальд решил ответить смертельным ударом, а Олаф-рус понял, что Флоси Среброголосый просто не слышит смысл обидных слов.
Как шевелились его губы и каким туманным сделался взгляд – Олаф заключил, что скальд против своей воли теперь гораздо больше озабочен поиском новой фразы, чем копьём Ваги Острослова. Это был очень тревожный знак.
Люди на драккарах не видели того, что видел Олаф-рус, но те из них, кто поставил на победу бродячего скальда, распрощались со своим серебром, когда Гарви Немой и Ваги Острослов стали с двух сторон окружать одинокого поединщика. Но в этот раз сам Один вступился за певца, никогда не забывавшего воздать хвалу отцу всех поэтов.
– …бе конец, сын немытой карелки и волосатого свейна! Проклятый рифмоплёт, испивший из пахучей лужи Мёда Поэзии! Мёда, прошедшего через мочевой пузырь Одина, бывшего орлом! Клянусь рукавицами Тора, сегодня ты вспомнишь вкус пахучих луж! Прежде чем тебя прикончить, я приспущу свои штаны и вылью на твои губы всё вино, что выпил накануне!.. Зажимай его, Гарви! Зажимай! – вопил Ваги, зажимая скальда между Змеёй Горя и щитом своего помощника.
Будь Ваги менее опытным копьеносцем, а Гарви не таким расторопным помощником, Флоси ещё бы мог отражать их обоюдные атаки с разных сторон. Мог бы даже в том состоянии, в какое его ввергли мысли о новой саге. Но обороняться против двоих противников, по крайней мере, равных по боевому опыту, было выше его сил.
Однако Флоси Среброголосый не погиб, пригвожденный копьём Ваги Острослова к щиту Гарви Немого. В очередной раз выскользнув из их клещей, он больше не попал в них снова. Потому что Гарви Немому попал под ногу очень нехороший камень.
Каждый викинг, прежде чем познать искусство борьбы, неотрывное от искусства рубиться мечом и колоть копьём, учится правильно падать. Но в этот раз падение было столь неожиданным и на столь неудобном месте, что Гарви Немой, упав, уже не смог подняться.
– Что ты мычишь, сын коровы?! Что ты мычишь и не поднимаешься? Не притворяйся! Это всего лишь лёгкий ушиб, – кричал Ваги помощнику с каждым разом всё тише и тише.
Чёрный брат уже видел, что Гарви Немой не притворяется. Что он действительно сломал ногу.
– Проклятие! Только не это! – крикнул Ваги Острослов, когда судьи бросились на помощь травмированному щитоносцу, на ходу крича, что поединщики имеют право на новый перерыв.
Перерыв отводился на время, необходимое чтобы привести помощника в годное для поединка состояние. Но все уже видели, что с таким тяжёлым переломом Гарви по крайней мере месяц никудышный боец.
Плечи Ваги Острослова опустились. Он очень грубо снял с руки единственного друга щит, и, не сказав ни слова поддержки, повесил на спину. Сражаясь один на один, Ваги всегда держал копьё двумя руками.
Флоси Среброголосый намеревался сражаться в той же манере, что и раньше. Щит он держал в левой руке, а плащ по-прежнему скрывал от вражьего взора ноги, согнутую в локте правую руку и первую половину покачивающегося на ней копья.
– Тебе конец, Ваги Острослов! – крикнул кто-то с драккаров, сложив руки возле рта. – Сам великий Один помогает нашему любимому скальду!
– Молчи, потомок блохастых крыс! Этот сын коровы упал нарочно! Он просто струсил! – ответил крикуну Ваги.
Гарви Немой попытался что-то сказать в своё оправдание, но стоило ему встать, как боль в ноге заставила его чуть не потерять сознание. Судья, оказывающий помощь, укоризненно покачал головой.
– Не обманывай себя! Гарви туп как пень, и слова его подобны мычанию коровы, но твой друг честный человек! – крикнули с другого корабля.
– Я знаю этого урода больше вас! Я знаю, когда он делает что-то нарочно, а когда нет! – ответил Ваги так же громко, но не так уверенно.
– Нет! Это вмешался конунг Асгарда! Тебе конец, Ваги! – послышалось с разных сторон.
Похожие крики наполнили воздух звуком, похожим на грохот водопада. Казалось, что перекричать его невозможно. Но у Ваги Острослова это получилось.
– Молчите вы, ублюдки! Сволочи! Трусы!.. Жалкие трусы!.. Хуже чем просто трусы!.. Нитинг – это трус среди трусов! А вы именно нитинги! Нитинги и больше никто!
Тем временем на драккарах племени аугов вспомнили, что в перебранку вступил их соплеменник. И тогда в поддержку оскорблениям Ваги Острослова послышались грубые слова в сторону тех, кто считал, что Чёрный брат говорит неправду. И вот уже отдельные драккары приготовились к морскому бою.
Хольмганг между восемью воинами вполне мог перерасти в драку между теми, кто приплыл их поддержать, если бы боги в очередной раз не напомнили о своём присутствии.
Небесный гром заглушил все слова, и головы викингов повернулись в сторону тучи, которой они до того не замечали. Никто не произнёс ни звука, пока туча не подплыла к Гордому Острову и не накрыла его широкой тенью. И лишь тогда, когда поединщикам снова стал виден свет, Ваги Острослов, вопреки суеверному ужасу, охватившему душу, попытался первым нарушить молчание. Но час беспрерывных разговоров на холодном воздухе сделал своё дело. Вместо острых слов с губ Острослова сорвались лишь бессильные хрипы.
Теперь даже ауги не сомневались в том, что против их соплеменника сегодня само небо. Только Флоси Среброголосого и Гуннара Поединщика никак не затронуло знамение асов. Гуннар Поединщик так погрузился в подготовку к своему поединку, что не заметил бы появление Одина в полном доспехе на восьминогом коне, а Флоси Среброголосый всё это время говорил в ухо молодому русу с хорошей памятью всё, что придумал к новой саге о Гордом Острове. И избавившись от этого бремени, скальд обрёл небывалую уверенность. Когда прозвучал очередной сигнал судьи, он вступил на тьеснур не сражаться, а побеждать.
Ваги Острослов обречённо поднял копьё, но увидев довольную улыбку скальда, забыл все знамения. Звериная ненависть вспыхнула на его вечно загорелом лице, и в чёрных глазах сверкнула жажда крови. Чёрный брат не собирался сдаваться.
– Сдавайся – не сдавайся, делу не поможет. Никто, как в злые времена, на тьеснур серебро не бросит. И не спасёт от смерти сна!
Этими строками Флоси напоминал Ваги о временах, когда викинги пытались смягчить жестокие законы хольмганга и, например, разрешили прерывать поединки уплатой хольмслаунса в любой момент. Эти времена ушли в прошлое, и хотя от уплаты хольмслаунса в случае проигрыша Ваги никто не освобождал, но проиграть, не потеряв жизнь, он мог, только нарвавшись на не смертельную рану. А Флоси, вспомнив сразу все оскорбления, какие сегодня Ваги раздавал, не скупясь, не собирался давать ему такой возможности.