Но никто из команды, каким бы обречённым не казался поход, и не думал роптать, и не, потому что за путешествие севернее Большого Острова Феодор платил больше, чем за обычное плавание. Просто их наниматель был не обычным купцом, почему и его отношения с командой больше походили на отношения отца и сыновей, чем на связь хозяина и работников.
Феодор, призвав на помощь истинного Мессию (а не того, которому в родной Империи возводят многочисленные храмы), приложил ладонь ко лбу и попытался единственным глазом (память о давнем сражении) разглядеть что-нибудь в этом тумане. Но напрасно он напрягал зрение. Ничего, кроме тех неясных призраков, на которые так горазда любая мгла.
Эти призраки пугали команду. Каждый видел в клубах тумана свой самый тайный страх, и только опыт морских странствий и сила молитвы не давали удариться в панику. Хотя всё вокруг нагнетало напряжение. За шею моряков стекала холодная вода, заставляющая даже закаленных викингов неуютно ёжиться, глаза застилала серая мгла, а из того, что слышали уши, только дробный стук капель о палубу, ритмичный всплеск весёл, усиливающиеся порывы ветра, тихие молитвы товарищей и их же напряжённое дыхание были звуками из этого мира. Остальные неясные, едва уловимые, одновременно притягательные и отталкивающие шумы были совершенно незнакомы даже самым опытным членам команды. Потому что каждый туман непохож на другой. Надев на голову шапку серой мглы, самое знакомее море становится другим. Оно начинает разговаривать иным голосом: неясно гудит и тревожно ухает, тихо стонет и непонятно бормочет, странно шипит и тревожно дышит. Стоит туману рассеяться, все эти звуки пропадают, но пока на поверхности воды царит мгла, никто не может растолковать, о чём же сейчас говорит море.
В такие минуты в душах самых благоверных служителей Мессии оживают суеверия, впитанные со страшными сказками детства. Кажется, что вот сейчас призрак, порождённый туманом, оживёт, и броситься на корабль, вонзая когти в киль и издавая дикий рык. В тумане морякам вспоминаются рассказы о морских змеях и гигантских осьминогах, китах-убийцах и меднокрылых птицах и прочих созданиях, которые если верить легендам, только и ждут, чтобы полакомиться человечьей плотью. И напрасно будут кричать люди, умоляя о пощаде – морские чудовища не знают жалости.
– Нет!!!
Кто-то из моряков чуть не свалился за борт, а руки дружинников дёрнулись к копьям – настолько неожиданным был крик старого шота. Лоцман рвал остатки волос, со стоном «Ты меня подвела, гадюка!» бил себя нещадно кулаком в больную ногу, и хромая, бегал по палубе.
Его отчаяние могло привести в панику любого, но моряки уже успели выучить, что с этим лоцманом дела обстоят по-другому. Когда он был спокоен, следовало держать ухо востро, а в минуты таких ярких проявлений страха, нормальным людям можно было вздохнуть спокойно.
Моряки благодарили каждый своих богов, вытирали с лиц воду и делали всё, чтобы добрый шот не заметил их радости. Но у Горвинда Мак-нута были очень крепкие для старого человека глаза.
– Что вы смёётесь, глупцы?! Я бы на вашем месте плакал! Феодор, немедленно поворачивай «Лань».
– Назад?!
Купец с досады чуть не стукнул кулаком в мачту.
– Хорошо бы, но назад мы не успеем. Слева от нас в пятнадцати милях приютился остров Холлисвэй. Туда мы и поспешим, если хотим спасти свои жизни и товар для несчастных пиктов.
– Но остров Молливэй ближе, – не выдержал и вмешался в разговор Антилай Могучий, – вон он, его уже видно.
Он был прав. Ветер, развеяв тучи, стремительно растаскивал остатки тумана, и теперь люди чётко видели землю.
– Кто здесь, капитан?! – в ярости крикнул Горвинд и толкнул моряка, которому убирался под мышку, в грудь, – делай своё дело, матрос! Феодор давал мне клятву слушать меня во всём и ему же я даю отчёт о своих действиях!
Антилай с радостью бы вышвырнул шота за борт, но стоило владельцу корабля и по совместительству капитану, помотать недовольно головой, как силач смирил свой гнев и поспешил командовать матросами.
Паруса были натянуты в миг, а гребцы уже с облегчением хотели поднять вёсла, но лоцман с такой яростью настаивал на том, чтобы они достигли спасительного острова как можно быстрее, что Феодору пришлось посадить на скамьи вторую смену.
– И всё же, – спросил он, когда все указания были выполнены и три корабля помчались в направлении, которое указал Мак-нут, – мне то ты можешь сказать, почему мы избегаем ближайшей земли и плывём к острову, который располагается многим дальше? Из-за местных жителей?.. Но в моём букелларии столько бойцов, что мне хватит сил, не то что отбить атаку местных шотов, но и завоевать при желании все Орочьи Острова. К тому же местные жители ужасно неразговорчивы, но не имеют злого характера, в этом мы уже убедились в прошлые два похода.
Это была правда. Обитатели Орочьих Островов не любили долгих разговоров с чужеземцами, и даже Гаилай не смог их разболтать. Правда он уверял, что ему просто не хватило времени, и требовал оставить его здесь хотя бы на месяц, но Феодор его не слушал. В местных жителях не было злобы, когда рядом стояли три могучих корабля с большим букелларием из викингов и словенов на борту, но кто знает, как они поведут себя с любопытным историком, когда он останется с ними наедине. Кривой Купец (ещё одно прозвище Феодора) не собирался отвечать перед Мессией за то, что позволил умереть одному неприспособленному к жизни человеку. Конечно, если оставить ему солидную охрану, то Гаилай может смело обойти не только Орочьи острова, но и всю страну шотов, но в отличие от учёного мужа, остальные люди команды Феодора Отважного получали за свой труд деньги. Нет, он с радостью бы оплатил Гаилаю личный букелларий, как он уже не раз делал раньше, но только с условием, что в занесённых на пергамент легендах и преданиях один предприимчивый купец найдёт выгоду. Сейчас он выгоды не чувствовал. Безусловно, в любую идею учёного мужа вкладываться было рискованно, и в половине случаев затраты не окупались. Но в этот раз Феодор решил, что вероятность прибыли – нулевая. Поверить в то, что из легенд никому не нужных островов, можно извлечь сведения, способные принести много денег, ему было тяжело. Ведь даже о пиктах, живущих у них под боком, местные жители ничего не знали.
– Неужели ты не понимаешь? – после долгой паузы спросил шот.
Феодор не сказал впрямую, что уважает своего лоцмана, но считает его слегка помешанным, однако дал понять, что логику его поступков ему, нормальному человеку, понять тяжело.
– Озеро, – ответил шот, нисколько не обидевшись, – Остров мал, но на нём есть малое озеро, а на этом малом озере маленький остров. Нас много, но на этом острове мы поместимся. Я не всегда ночую на плоту, если на речке или на озере есть остров, я спускаюсь на землю.
Феодор хотел спросить «а чем отличается остров посреди моря от острова на реке или на озере, и какая здесь связь с ужасом, какой внушает Мак-нуту ясная погода – то, что нормального моряка лишь успокаивает?», но Мак-нут уже мчался к матросам. Ему показалось, что они натянули паруса плохо, и из-за этого скорость корабля не такая высокая, как хотелось бы.
– Глупцы, почему вы так хотите умереть?! Натяните парус как полагается, якорь вам в глотку! А вы, я не понимаю, нанялись работать гребцами на достойное торговое судно или на корабль для увеселительных прогулок? Клянусь честью клана, если будете поднимать вёсла столь же вяло, то вскоре пожалеете о дне, когда родились! Гребите изо всех сил, бездельники! От ваших дохлых рук зависит жизнь всей команды!
Феодору не нравилось, что лоцман кричит и оскорбляет его людей, словно каких-то рабов, но сделать он ничего не мог. На покладистости Горвинда держалось всё предприятие. Старик почти не брал денег за свои услуги (да, а зачем умалишённому золото?), предпочитал продукты, дрова и одежду, в общем, работал почти задарма. Но не зря мудрые учат, что бесплатное вино подают лишь в таверне, где в каждой стене торчит ухо басилевса. Работая с Горвиндом Мак-нутом Феодор экономил деньги, но тратил нервы свои и своих людей.
Как бы ему хотелось узнать причину, по которой старый шот боится ясной погоды и сухого берега как кающийся грешник геенны огненной. Но, увы, он сам не говорил ни в какую, родственников у бедняги не осталось, да и друзей тоже, а жители Орочьих островов, хорошо знавшие этого лоцмана, не отличались общительностью. В плохом настроении они могли не сказать даже где источники с пресной водой.
– Быстрей! Быстрей! Вы разве не видите дневного света, которому больше не загораживают дорогу тучи?! А если да, то почему корабли еле ползут?!
Лоцман с такой неподдельной тревогой всматривался в водную гладь, на которой играло солнце, что многим на корабле передалась его тревога. А один из викингов сказал:
– Клянусь Тором, этот старик опасается какого-то страшного врага! Олаф, может, ты скажешь ему, что когда рядом викинги и словены, любой враг умоется кровью.
Молодой викинг обратился на общем языке северных народов, потому что ещё плохо знал имперский язык, на котором общались все на корабле, включая быстро выучившегося ему шота, а шотский не знал совсем.
– Нет, друг, – ответил своему воину предводитель варяжской части букеллария, – этот человек похож на тронувшегося умом, но он не глуп. Тот враг, которого он опасается, страшнее самых знаменитых пиратов. И у него есть основания так поступать, хотя нам он о них вряд ли когда-нибудь скажет.
Никто не спрашивал, как Олаф из варяжьего племени Рус узнал об этом. Викинги знали, что их командир – потомок волхвов и поэтому не удивлялись, когда он узнавал то, что от других скрыто. Но кто именно этот таинственный враг, который не боится большого букеллария опытных воинов, не ведал даже он.
Неизвестно кем был этот странный враг старого шота, плодом больного воображения или кем-то существующим в реальности, но боялся он его сильнее, чем жители стольного града гнева своего басилевса. По прибытию на Холлисвэй никто не получил заслуженный отдых. Хромой лоцман заставил бросить корабли в бухте, а самим взять всё необходимое и следовать вглубь острова. В этот момент команда попыталась выразить недовольство, но двух слов Феодора Отважного хватило, чтобы, тяжко вздохнув, моряки поспешили исполнить приказ человека, кажущегося умалишённым.