Сказав так, мистер Фэйгрис для верности стукнул кулаком по столу и покинул кабинет.
Мистер Уотерс проводил его огорченным взглядом. По всему выходило, что такое приятное занятие, как выведение на чистую воду деятельность Общества сохранения исторического наследия Лунденбурха, придется отложить на потом.
Впрочем, мистер Фэйгрис подал ему прекрасную идею, возможно, сам того не желая, – не зря же мистер Уотерс провел столько дней, вынюхивая хоть что-то о Джоне Ортансе!
Мистер Уотерс в самом деле убрал все свои записки, посвященные Симонсу и Броку, в долгий ящик – а точнее, в нижний правый ящик своего письменного стола. У мистера Уотерса, как у главного репортера «Вестей Тамессы», было определенное преимущество перед прочими трудягами пера. Как только он добился очевидных успехов в репортерском деле и получил собственную колонку, мистер Фэйгрис выделил ему отдельный кабинет. Прочие же журналисты сидели все в одном помещении, по которому невозможно было пройти из конца в конец, не заработав мигрень. Там царил хаос, постоянно щелкали клавиши пишущих машинок, скрипели перья, и бесконечные разговоры прерывались то чьим-то немного истеричным смехом, то совершенно откровенным всхлипом. Мистер Уотерс, из-за того, что наслаждался привилегиями самого талантливого здесь человека, был, к счастью своему, удален от этого грачиного парламента и имел возможность поразмышлять над очередным опусом в тишине.
Освободив место на столе, мистер Уотерс взял с подоконника увесистый «Ремингтон» и перенес его на стол. Тяжесть пишущей машинки в очередной раз заставила его сожалеть о прижимистости мистера Фэйгриса и его патронов: ведь не кто иной, как он сам, недавно писал о появлении совершенно новых, портативных «Ремингтонов», которые можно даже брать с собой в путешествие, не говоря уже о том, чтобы переносить с места на место в кабинете. А как бы такой «Ремингтон» помог ему в полете! Он ведь мог бы тогда отправить в печать статью прямо из Эденесбурха, воспользовавшись срочной почтой! Но придется писать заметки и выпускать репортаж с опозданием.
«Надо будет снова поднять ремингтонский вопрос», – подумал он и посмеялся над собственным каламбуром.
Затем мистер Уотерс выглянул в коридор и попросил мисс Ридженс принести ему чашку крепкого чая. К тому моменту, как помощница мистера Фэйгриса (и заодно всей редакции) выполнила его просьбу и вошла в кабинет, он был уже поглощен работой.
– Эван, дорогой, вы в порядке? – поставив чашку на стол, заботливо осведомилась мисс Ридженс. – Я слышала, что мистер Фэйгрис сегодня не в духе…
– Все в порядке, дорогая мисс Ридженс, – улыбнулся мистер Уотерс. – Работки он мне, конечно, задал, но таков долг репортера! Всегда на страже правды!
– Ну конечно, – мисс Ридженс кивнула. – Не смею вам мешать!
Мистер Уотерс проводил ее задумчивым взглядом. Он догадывался, что она к нему неравнодушна – уж слишком явно спешит ему на помощь при каждом зове. С другой стороны, ее можно понять, она так сильно держится за это место, что старается угодить всем. В «Вести Тамессы» ее устроила тетушка, давняя знакомая матери мистера Фэйгриса, когда мисс Ридженс осиротела.
Ее сестра, как он слышал, преподает этикет богатым избалованным детишкам.
Поэтому он всегда старался быть ласковым с мисс Ридженс, не желая подвергать и ее подобной ужасной судьбе. К тому же она была вполне хороша собой…
Но сердце мистера Уотерса принадлежало «Вестям Тамессы».
Спустя несколько часов материал был готов. Прекрасный обличающий репортаж, выводящий на чистую воду мистера Джона Ортанса.
Конечно, всей правды мистер Уотерс так и не знал – но что она для журналиста, жаждущего открыть людям истину? Ему хватало намеков, зацепок, недомолвок, чтобы понять, что может стоять за внушительной фигурой механика.
Мистер Джон Ортанс, возраст тридцать шесть лет, не женат, проживает в доме на Блэк-роуд, обслуживает почти всех мало-мальски богатых людей Лунденбурха. А если копнуть поглубже?
Мистер Уотерс постучал кончиком карандаша о промокашку. Тридцать шесть лет – это по официальным данным. Но сколько ему на самом деле? Может, имя и было настоящим, только вот найти сведений о его рождении репортеру не удалось.
Что-то подсказывало, что поиски следовало продолжать в сторону приютов, работных домов и маленьких святилищ с подношениями в честь рождения младенцев. Да, если бы мистеру Уотерсу надо было во что бы то ни стало разузнать правду о рождении мистера Ортанса, он поступил бы именно так.
Но… Правда заключалась в том, что мистер Уотерс совершенно не собирался этого делать.
Джон Ортанс – значит Джон Ортанс.
Ничего не стоило намекнуть в статье, что в иных местах он известен совсем по-другому. Проницательный лунденбурхский читатель прочитает между строк и поймет, что имеется в виду. Само собой, мистер Уотерс подразумевал Улей контрабандистов – портовый район Лунденбурха, населенный всякого рода нечистыми на руку и подозрительного вида людьми. По роду деятельности мистеру Уотерсу несколько раз приходилось бывать в Улье, и каждый раз он был искренне счастлив, что убрался оттуда целым и невредимым. Однако именно благодаря этим вылазкам ему было известно, откуда в Лунденбурх попадают редкие металлы, дорогие инструменты и прочие товары из стран, не поддерживающих товарные отношения с Бриттскими островами. Например, из Империи Хань.
И ведь не случайно имя Джона Ортанса звучит первым, когда речь заходит о талантливых механиках, способных исправить любую неполадку. И конечно, в этом ему помогают друзья-контрабандисты, легко достающие для него детали, которые другим механикам – простым, честным трудягам – не так-то просто добыть!
Мистер Уотерс мастерски владел словом и умел с помощью намеков и легкой подтасовки фактов управлять мыслями читателей. Вот и сейчас – он рисовал вроде бы привлекательный портрет мистера Ортанса, за которым из теней, как в популярном дамском романе, проступало его истинное жуткое лицо.
Будут ли читатели осуждать мистера Мирта за то, что он связался с таким опасным и ненадежным человеком?
Или же проникнутся к нему сочувствием и сочтут жертвой коварного обмана?
Чтобы усилить впечатление, мистер Уотерс добавил в статью еще один немаловажный факт: сосед мистера Ортанса – ханец. Юй Цзиянь, о котором – вот же совпадение – тоже мало что известно.
Только тут мистер Уотерс знал немного больше. И размышлял так: раз уж дезертируешь из службы внутренней разведки, делай это с умом или хотя бы меняй имя. Ханьская гордость здесь сыграла с Юй Цзиянем плохую шутку. Мистер Уотерс уже несколько лет как завел себе информатора из Хань – такого же любознательного коллегу – и вел с ним неочевидную, но крайне увлекательную переписку. Поэтому о Юй Цзияне он знал намного больше, чем тот бы хотел.
Конечно, и этого прямым текстом в статье он не сказал. И потом – что такое внутренние службы для рядового обывателя? Так, громкие слова из другого мира. Нет, с простым читателем надо разговаривать на его языке.
Поэтому мистер Уотерс сосредоточился на том, чтобы как можно яснее донести до бдительных граждан Британии, что вместе с подозрительным механиком живет не менее подозрительный ханец. И подозрителен он уже тем, что не бритт. Чужак. И зачем бы ему быть в Лунденбурхе так долго?
И чем он зарабатывает на жизнь? Ведь ни за какой работой до его появления как помощника мистера Мирта он замечен не был…
Для читателя все очевидно – связан с темными делами. Скорее всего, это шпионаж на Хань.
И вот такие люди – доверенные лица мистера Мирта!
Лица Британии, Каледонии и Эйре, между прочим.
Мистер Уотерс довольно усмехнулся, вынимая последний лист из «Ремингтона». Вот теперь все складно и замечательно.
– Посмотрим, что вы теперь скажете, мистер Мирт, – усмехнулся он, бережно выравнивая листы.
…кажется, все, что я только знаю о чести, достоинстве и репутации, – пустой звук для бездарного репортеришки, опубликовавшего эту статью! И, если я не ошибаюсь, это тот самый Уотерс, постоянно путающийся под ногами, от вида которого у мистера Мирта уже начинается нервный тик. Если так пойдет и дальше, нервный тик заработаем мы все.
Однако же какой пронырливый тип.
Джон в бешенстве. Он старается не подавать виду, но я вижу это, читаю в его слишком резких движениях, расширенных зрачках и упорной работе. За один только сегодняшний вечер он дважды пересобрал полностью рабочий мотор. Но не могу его осуждать.
Каждый справляется с дурными новостями по-своему.
Я медитирую. Зажигаю благовония, сажусь неподвижно в позу цзи[4], смотрю на дым и жду, пока в мыслях не наступит состояние покоя. Я стремлюсь полностью отрешиться от будничных переживаний и дать своему разуму безмятежно парить в невесомости. Я стараюсь стать равнодушным к тому, что происходит со мной.
Я не могу стать равнодушным к тому, что творится с Джоном.
Мне ли не знать, как сложно начинать новую жизнь.
Мы нечасто говорим о его прошлом. Он не любит возвращаться в воспоминаниях в детство, в холодный приют и безжалостность работного дома. Мне сложно представить те испытания, через которые он прошел. Я третий сын благородного генерала Юй, моя судьба была начертана в небе, и гадатель составлял мой гороскоп прежде, чем я появился на свет.
Я не могу понять, что чувствовал ребенок, брошенный на произвол судьбы. Я не могу осуждать его за жизнь, которую он вел.
Но он строит новую – честного человека, превосходного работника, заботливого друга.
Мы вместе делаем человечество лучше – и несем свет прогресса.
Никто не имеет права так марать его имя. Если бы только я мог на что-то повлиять.