Наскоро переодевшись, она сменила туфли на сапоги и убрала волосы под коричневое кепи. Теперь в майских сумерках никто бы не отличил ее от парнишки-газетчика!
Мисс Амелия распихала по карманам деньги и другие вещи, которые могли ей пригодиться, и приступила к самой сложной части плана.
Окно ее спальни выходило на заднюю, тенистую сторону дома, увитую диким виноградом. Никогда раньше она не предпринимала ничего настолько рискованного – горящая паровая машина на полном ходу в счет не шла. То был риск героический, этот же – бытовой, даже в чем-то пошлый. Еще одна непутевая дочь сбегает из дома на поиски приключений.
Мисс Амелия выглянула в окно и оценила расстояние до земли.
Нельзя бояться высоты, иначе как ты полетишь на дирижабле! – напомнила она себе.
Виноград увивал стену так плотно, что представлял из себя практически живую лестницу. Мисс Амелия прикинула, что крепкие плети выдержат ее вес, и идти на крайние меры – разрывать простыни и делать из них веревку – ей не придется. Да и что скажут соседи, если увидят наутро в особняке Эконитов веревку из связанных друг с другом простыней? Открытое окно в такое время года уже никого не смутит.
Она села на подоконник и осторожно перекинула через него ногу, попытавшись найти опору. Виноградная лоза прогнулась, но выдержала. Крепко держась за подоконник, мисс Амелия перенесла вторую ногу на виноград и задержала дыхание. Сердце бешено колотилось, по виску медленно стекала прохладная капля пота.
Я не боюсь, я не боюсь, – твердила она про себя.
Страх сковывает сердце и разум и мешает двигаться вперед. Страх – источник боли, страданий и людской злобы.
Мисс Амелия успела узнать, до чего порой людей доводит страх, слишком рано и не собиралась поддаваться ему. В ту ночь, когда люди в форме явились за ее отцом и увезли его в карете с решетками на дверях, она поклялась себе не бояться.
Ради отца.
Ради мира, в котором они оба мечтали жить.
И сейчас она делала шаг в приключение, буквально в неизвестность, потому что с последствиями своего поступка она рано или поздно столкнется лицом к лицу, но сейчас самое важное – оказаться ранним утром в гондоле дирижабля бок о бок с Габриэлем и в очередной раз совершить невозможное… Нет, не так! Доказать, что для смелых сердец невозможного нет!
Она медленно спускалась вниз по виноградным лозам. Пару раз едва не сорвалась, но уцепилась, повиснув на них. Спальня была всего лишь на втором этаже, поэтому опасный спуск длился не так уж и долго. Но руки ныли так сильно, словно целую вечность держали ее над землей.
Наконец ее ноги коснулись земли.
Свобода! Она на свободе!
Мисс Амелия со всей возможной осторожностью, чтобы никто случайно брошенным в окно взглядом не обнаружил ее присутствие, прокралась к задней калитке. Выходить через ворота она бы ни за что не рискнула.
Покинув территорию особняка, она спустилась вниз по улице и только там позволила себе остановиться и прислушаться. Никто за ней не гнался. Ей удалось уйти незамеченной!
На ее удачу, мимо проехал пустой кеб, и она остановила его взмахом руки.
Было только одно место в Лунденбурхе, куда она могла приехать сейчас и поделиться всем, что с ней происходит, – и это был дом ее дяди, мистера Джеффри Леннормана.
Мистер Леннорман проводил вечерний досуг, как и полагается пожилому богатому джентльмену, за стаканом портвейна и вечерней газетой. Он сидел в глубоком кресле, обитом бордовым бархатом, в теплом халате и ночном колпаке и был уверен, что скоро отправится спать, но торопливый стук в дверь изменил его планы.
Когда же дворецкий привел к нему продрогшую в одной рубашке мисс Амелию, похожую сейчас на беспризорника из тех слезовыжимательных романов, которые публикуют в журналах мистер Диккенс и мистер Скотт, остаток сна и вовсе слетел с него.
– Моя дорогая, что случилось? – он обнял ее с таким отеческим теплом, что на глаза мисс Амелии навернулись слезы.
– Дядюшка… – прошептала она. – Все так неудачно сложилось…
Мистер Леннорман был джентльменом старой закалки и не мог позволить молодой женщине рыдать на пороге. Он отвел мисс Амелию в гостиную, придвинул кресло к камину и усадил ее, накинув ей на плечи плед.
Затем велел дворецкому сделать эгг-ног.
Дворецкий, ворчливый мистер Стаут, немедленно напомнил:
– Эгг-ног – зимний напиток, сэр! Позволю себе напомнить, что сейчас канун Литы!
– Стаут, я тебя не спрашивал, – махнул рукой мистер Леннорман. – Моей драгоценной племяннице плохо! Ей нужно горячее сладкое питье, и на всех Бриттских островах не изобрели еще ничего лучше эгг-нога для таких тоскливых ночей!
Мистер Стаут проворчал что-то себе под нос и, подволакивая ногу, отправился на кухню. Он служил у Леннормана почти всю жизнь и был слепо предан ему, за что хозяин воздавал ему не только щедрым жалованьем, но и возможностью ворчать сколько душе угодно.
Словом, они были идеальным тандемом.
Мисс Амелию, как правило, их перепалки только веселили, но сейчас она находилась в таком смятении, что не могла даже выдавить из себя улыбку.
После того как чашка горячего дымящегося напитка оказалась у нее в руках, а мистер Леннорман сел в кресло напротив, потребовалось еще немного подождать, чтобы ее перестала бить нервная дрожь.
– Уж прости, дорогая, но сладостей у меня для тебя не припасено, – развел руками хозяин дома, улыбаясь. – Ну, расскажи своему дядюшке Джеффри, что такого страшного стряслось?
– Я… Ох, дядюшка, все кувырком!
И мисс Амелия, то и дело отпивая понемногу горячий эгг-ног, рассказала все без утайки – и о странной размолвке с мистером Миртом, и о матушкиной идее выдать ее замуж за фермера из Эйре, и о том, как весь Лунденбурх словно ополчился против дирижабля, и о том, что завтра уже день полета, а ничего будто бы и не готово, и, наконец, о том, что она сбежала из дома через окно.
Мистер Леннорман только головой качал, слушая ее.
– Да, Амелия, жизнь у тебя интересная, но непростая, – заключил он, дослушав ее сбивчивый монолог. – О Ребекке не беспокойся – я с ней поговорю. В конце концов, она моя сестра и с моим мнением все еще считается. В конце концов, ее тоже можно понять. Она потеряла мужа, и теперь его дочь идет по тем же тропам… Ею движут забота о тебе и страх, пусть они и принимают порой столь изощренные формы.
– Все лучше, чем жить фермерской женой где-то на окраине мира, – возмутилась мисс Амелия. – Да еще в Эйре! Там же дикари!
– Справедливости ради не большие дикари, чем вэлланы или каледонцы, – усмехнулся мистер Леннорман, который в глубине души, конечно, как любой бритт, был низкого мнения о соседях. – Но ты права, звучит ужасно.
– Матушка никак не может понять, что я уже не ребенок!
– Это правда, – кивнул мистер Леннорман. – Как и то, что в ее глазах ты навсегда таковым останешься. И одновременно она считает, что ты должна уже выполнять социальную роль, которая тебе предназначена.
– Ты же знаешь, я…
– Суфражистка. И доказываешь свои убеждения делом, а не словом, как большинство твоих подруг по женским маршам – уж прости старика за правду. То, что ты управляла паровой машиной, а теперь встанешь к штурвалу дирижабля – это большой шаг. Однажды твоя матушка поймет…
– Да… – мисс Амелия снова погрустнела.
Она подумала не о матушке.
– А из-за своего мистера Мирта вот уж не думай переживать, – весело заметил дядюшка. – Он человек умный и совершенно точно не слепой и из-за нелепой размолвки глупостей творить не станет. Вот что, дорогая, сейчас я положу тебя спать в гостевой спальне, а рано утром сам отвезу к нему, чтобы вы успели подготовиться. Во сколько запуск?
– В час пополудни… – рассеянно ответила мисс Амелия.
Тепло и забота дядюшки разморили ее, и ей вдруг очень захотелось спать.
– Там мой костюм должны были доставить. Надо было сегодня померить, но…
– Все будет хорошо, – мистер Леннорман положил руку ей на плечо. – Пошли, пошли, дорогая, Стаут все приготовит. Ты уже не маленькая девочка, к сожалению, и пусть мое сердце разбивается от этих мыслей, но на руках я тебя уже не донесу!
Мисс Амелия рассмеялась и прижалась щекой к его ладони.
– Все будет хорошо, дорогая, – повторил мистер Леннорман со всей уверенностью, на которую только был способен. – Все получится.
Мисс Амелии ничего больше не оставалось, кроме как поверить ему.
Получасом позже, лежа в уютной гостевой спальне в мансарде, глядя, как заглядывает в скошенное окно полумесяц луны, она подумала, что стала слишком много внимания обращать на те мелочи, преграды, встающие у нее на пути, – вместо того, чтобы отчаянно верить в будущее и творить его.
Бессонница.
Лита.
Смену времен Колеса я ощущаю всем своим существом. В этом году – особенно остро, когда уже не могу, кажется, выносить смертную шкуру, не в силах скрываться, прятаться, опускать глаза, играть в игры смертных, не понимая их сути.
Я маюсь, подобно призраку в старинной усадьбе.
Может, я и есть призрак?
В моем доме почти не горит свет, а сам я почти не выхожу на солнце. Среди чертежей и записок я ищу ответ – что значит будущее? Для человечества, для Бриттской империи, для смертного мира – и не нахожу ответ.
…Джеймс, мне тебя не хватает. Недостает возможности поговорить с тобой, позволить себе излить тебе свои мысли в беседе у камина или хотя бы поведать в письме. Я верю, что ты не растерял огонь своего сердца. Ты был единственным из нас, кто думал о будущем. Ты готовился стать королем.
Андерс всегда грезил лишь о любви – и нашел ее.
Я знал свое предназначение: служить народу Британии, и я следовал ему слепо, без гнева и горя, отстраненно наблюдая за смертным миром. Миром, для которого был рожден. Весь мой разум, весь мой дух устремлен к тому, чтобы принести в этот мир будущее, которого он заслуживает.