Ничего не поделаешь — преподаватель я не профессиональный, а выговориться детям надо в первую очередь. А они, как ни крути — дети.
На перемене, оставил группу без своего присутствия — они дошли до тем, слышать которые, мне не хотелось — пусть сами решают, кто с кем и когда. Тем более что наше горе заключается в том, что браки между «мертвыми» — бесплодны. Ну не выдерживает женский организм такое количество энергии, заключенное в маленьком сгустке протоплазмы. Может быть — позже… А пока, пусть девчонки начинают думать — чем быстрее дойдет до них, тем быстрее они все растолкуют своим обалдуям… Тем более, что я точно знаю, что уже кое-кто, задумывается съезжаться, после академии…
В столовой, быстро «захватил» кружку кофе и вырвался в курилку, унося добычу в цепких лапах — поварихи были в курсе моих предпочтений, посуду я возвращал, так что и «визгов» не было.
Курилка у нас знатная, с фильтрами и щадящим режимом вентиляции — вроде и есть дым, а вроде и нет его. Правда, окна не открывались, заделанные намертво, зато вид был — на две стороны. Курилку догадались устроить в самом углу, так что — «курите и радуйтесь, уважаемые курящие!», как говорил наш президент, делая официальное открытие сего богоугодного заведения.
Сам Вадим Петрович относился к числу «бывших» курильщиков, но признавал, что аналитика и сигареты, вещи, странным образом взаимосвязанные. Так что нашей курилке завидовали даже математики, у которых все — по высшему разряду.
С удобством устроившись на деревянной лавочке, со вздохом вытянул ноги и сделав первый глоток кофе, сделал первую затяжку.
«Хорошо!»
Жаль только, перемена десять минут — самая длинная — только одна.
Через пару минут, на скамейках было уже «яблочно», а гул голосов, обсуждающих все, кроме занятий — не гласное правило нашей курилки — стал равен гулу работающей вытяжки в кабинете химии, после лабораторной…
«Интересно, до чего договорятся мои красавцы и красавицы, пока я тут сижу, курю?!» — Кофе приказал долго жить, сигарета уже полетела в пепельницу, а я собрался вставать, как в распахнувшуюся дверь ворвался наш «подкрашенный» президент и «сопровождающие его лица» и тут же кинулись к окну, выходящему на дорогу.
— О, нет… — Взвыл дурниной Артанский. — Только не эта сука климаксная… Только — не сегодня, а лучше — вообще никогда! Кто-нибудь, убейте ее — я заплачу и даже сам сяду…
Схватившись за голову, Артанский отошел от окна и плюхнулся на лавочку.
— Тут не то, что курить — «ширяться» начнешь! — Профессор почесал затылок и потребовал сигарету.
Пока «сопровождающей его лица» суматошно рылись по карманам, перед бледным лицом президента возникла черно-желтая пачка, с гостеприимно выдвинутой сигаретой.
Кивком поблагодарив Георга, Вадим Петрович помял сигарету, высыпая из нее табак и сунул в зубы, с протяжным выдохом — мол чему быть — того не миновать!
Щелкнула зажигалка и на лице президента появилось такое выражение, что проще пристрелить, чем видеть.
Выдохнув первую затяжку, президент встал, передернул плечами и зашвырнул тлеющую сигарету в пепельницу.
— Никто. Ничего. Не видел. И не слышал! — Потребовал Артанский и, поправив галстук, вышел из курилки с улыбкой на лице.
— А звонок уже был, господа учителя! — Ехидно подопнула нас, наша бессменная уборщица Серафима Самойловна. — Геть до классив, гайдамаки!
— А ты, — поймала она меня, — сперва кружку занеси…
Класс встретил меня потрясающей тишиной, точнее — ужасающей. Ведь известно каждому родителю — если ребенок молчит — жди беды!
— До чего договорились, группа? — Потребовал я отчета. — Впечатлениями не поделитесь?
— А правда, что работающий на «Фемиду», никогда не злоупотребляет служебным положением? — Выскочила вперед Нэт.
— Неправда. — Отрезал я. — Мы постоянно им злоупотребляем. Мы вершим справедливость, а служебное положение — наш якорь и груз на ногах.
Группа зашумела, обсуждая услышанное, пока не заметила моей ехидной улыбки.
— Сайд! Ну мы же серьезно! — Нэт сморщила носик. — Так не честно!
Поперхнувшись своими же словами, Нэт обвела класс таким взглядом, что улыбаться мне расхотелось.
Эта маленькая, миленькая, второкурсница, с полпинка смогла понять самую главную правду нашего подразделения: «Есть работа. Есть справедливость. Все остальное — пыль».
— Э-э-э-э… Сайд… Вас вызывает декан Стелла Нихх… — В открытую дверь, без стука, ввалился странный паренек, в кричаще безвкусной синей рубашке, с желтым горохом и галстуком в тон глазам — красным.
На кафедре я такого чуда не видел, но не факт, что это «нечто» не новенькое.
Ну да и пусть на него, лишь бы к моим не лез — опустят ниже плинтуса и раскатают — за одну только рубашку, не считая галстука…
— Группа! Сидим тихо, пожалуйста. — Попросил я. — Молодой человек, вы останетесь или?
— Или… — Мотнул головой молодой человек и вымелся за дверь.
Ну да, я бы тоже вымелся, под такими-то взглядами, девичьей части группы!
Погрозив пальцем, вышел в коридор и потопал по переходам — деканат у нас расположен ближе к Богу — под самой крышей, на четвертом этаже.
У нас даже лифт есть, точнее — два, грузовых. Ни разу не видел, чтобы они работали…
В кабинете Стеллы не оказалось — «вышла вот только прямо сейчас будет прямо через минуточку!» — Заверила меня Наша секретарь Алиса, своей очаровательной скороговоркой, понимать которую я научился только через два месяца общения.
От ее «прямо», хотелось стукнуть головой прямо в стенку.
Но Стелла запретила бить Алису — словно чувствовала — сразу, вот прямо в первый же день и запретила…
А свою голову — жалко…
Появилась Стелла через несколько минут, задумчивая и настороженная.
— Ты чего здесь? — Уставилась она на меня, взглядом удава Каа на бандарлогов. — Заблудился?
— Вот, прямо по твоему вызову и явился! — Выпалил я и с любовью посмотрел на Алисочку — может быть, ее в декрет отправить…
Повертев пальцем у виска, Стелла прошла мимо меня.
— Стелла…
— Сайд, сейчас правда, не до тебя… Гароева прибыла, с инспекцией… Кто-то ей уже успел настучать, что у нас тут ЧП за ЧП и преподаватель новый…
Мы переглянулись и пулей вылетели из кабинета.
Я впервые увидел, каким вихрем может стать женщина на каблуках…
По лестнице мы скатились быстрее шариков, миг, мгновение и мы у входа в мой кабинет.
Стоявших у дверей бугаев я положил носом в землю раньше, чем понял, что делаю — тренировки, вбивавшие движение в подсознание, даром не прошли.
Все равно мы не успели…
Госпожа Гароева вжималась в стенку, белая как простыня.
Ее черный, крашеный парик — стоял дыбом, а глаза…
В зеркале ее души бился ужас.
— Гадоева Сульмира, 47 лет, инспектор отдела высшего образования. Дочь Рафика Гадоева и Тахмины Суладзе, осужденных на 15 лет за махинации с лекарственными средствами, повлекшими человеческие жертвы. Трижды находилась под следствием. Дважды прошла как свидетель, в третий раз, запугав свидетелей, была признана невиновной.
— Я — Гароева Гульмира! — Попыталась вклиниться инспектор, но Сантана, стоящая перед ней с закрытыми глазами просто улыбнулась.
— Документы вы исправили в 1998 году, просто подчистив и дописав пару штрихов в паспорте. После чего вы его намочили и поменяли, уехав для этого из Тулы, где Вы проживали на тот момент, в Омск. После этого, вы дважды попытались поступить на заочное отделение Омского института — в первый раз на грант, второй — платно. Оба раза — безуспешно. Оклеветав директора института, привлекли к себе внимание отдела образования. «Горизонтальным» методом смогли окончить Барнаульский медицинский. Через полгода — первая афера с медикаментами.
Стелла сползла по стеночке, наградив меня таким взглядом, что температура в классе понизилась, махом, градусов на десять.
— Пять лет назад, по истечении брачного контракта, получили в собственность недвижимость за рубежом. — Продолжала Сантана. — Сдавали ее в аренду…
Один из бугаев, придя в себя, решил вмешаться, но получил в лоб каблуком изящной женской туфельки и снова прилег отдохнуть.
Гадоева — Гароева пыталась ретироваться, но не тут-то было — на шум и вопли, в кабинете собралось уже достаточно народа, а умничка Алиска — вот раз в месяц теперь ей буду носить шоколад! — «вызвонила» президента, сразу после нашего лихорадочного исчезновения из деканата.
И все, как на подбор, держали в руках свои смартфоны, записывая происходящее.
— Это — грязные инсинуации! — Гадоева развернулась и замерла — Сантана вновь стояло прямо напротив нее. — «Грязные инсинуации» — это ваше письмо, в отношении заслуженного учителя. «Грязные инсинуации» — это оскорбление школьников и принуждение их…
Гадоева рванула к двери.
— Я Вас научу… Отучу… — Задыхаясь, она перла через весь класс, к открытой двери.
В лаборантскую…
Дождавшись, когда разъярённая женщина туда войдет, Георг закрыл за ней дверь и повернул ключ в дверном замке.
— Ну… «Как-то так», как говорит наш препод… — Сообщил собравшимся парень и пожал плечами, ославив меня на всю академию…
— Блин… Что делать-то будем? — Аша, подхватила свою подругу и усадила на стул.
— Ничего. Обвинения «ментата» являются неоспоримыми. — Скривился я и обернулся к Артанскому. — Вот и сбылась Ваша мечта, Вадим Петрович… Вызывайте, полицию.
— Лучше — «Фемиду»! — Профессор Артанский широко улыбнулся и расправил плечи. — Только — «Фемиду»!
В дверь лаборантской что-то стукнуло, потом еще и еще, раз.
— На сегодня — все свободны! — Президент академии набрал полную грудь воздуха и рявкнул. — От лица академии, благодарю за… Всё! Спасибо!
Аудитория, в которой я остался сейчас один, небольшая — квадратов 60–65. Столы, исписанные бесчисленными поколениями студентов, истертый паркет, магнитная доска, проектор на всю стену за спиной лектора, да развешанные по стенам знаменитые люди. Точнее — их портреты, разумеется. Средняя университетская аудитория. Не хуже и не лучше других.