Моя «цээмдэшка», для техотдела, как красная тряпка для быка. Уж не знаю, что там в ней не так, но… Отследить меня по ней, не получилось еще ни у кого! По какому-то странному бзику, моя мобилка цепляется не к Ближайшей соте, а к самой Дальней, разворачивая радиус поиска… Причем, словно живя своей собственной жизнью, она может взять, и в середине разговора «перецепиться» за другую, дальнюю, соту. Стоящую напротив. Это у нее в порядке вещей. А техотдел — воет, сучит ножками и спускает кипяток, из нижнего клапана, ошпаривая себе колени и бедра.
«Дудки они у меня ее получат!»
В кабинет шефа, без стука, влетел еще один мой хороший друг.
Госпожа Анна Кройц.
Уже с видимым «пузиком» и все так же прячущаяся от папаши ребенка. И молчащая в трубочку, о том, кто же это! Впрочем, Марша вернется — натравлю ее на Анну. Есть, конечно, опасность… Но…
Плюхнувшись на сиденье напротив меня, Анна потянула носом в сторону кофе, но шеф ее опередил — перед Анной возникла чашка «шиповникова» отвара.
Вот не дано мне стать начальником. Глядя на шефа, я просто поверить не мог, как тот умудрялся держать в голове столько информации, привычек своих сотрудников и ничего не перепутать!
Сделав глоток, Анна передернула плечами и «сердито» засопела.
— Что прилетела? — Без «Здравствуй и привет», поинтересовался шеф.
— Соскучилась! — Анна показала язык и обратилась ко мне. — Знаешь, Сайд… Вечно забываю тебя пнуть, за твоих «пяток» редких! Слабо было сказать, что остальные — «Уники»?! Скотина! Я же в первый день так подставилась!
— Анна! Ну, виноват я, виноват… Исправлюсь! Наверное…
— Ага… Твое счастье, что ты жену привез… — Анна сделала еще глоток. — Так, чего я принеслась, то… Сапфирр появился. Самолет гробнул.
— Какой самолет? — Страшное предчувствие резануло по сердцу.
— «Боинг», рейс 0173 до… Сайд?!
Мир сжался до размеров спичечного коробка и снова развернулся.
Красная пелена, упавшая вдруг, отступила.
Помотав головой, начал старательно дышать, вентилируя легкие.
Кабинет дрожал и мерцал, слева, под панелями прятался пулемет, сверху — «два нелетальных» ствола. За окном — мерцал город, перемигиваясь огнями светофоров и суетой фар.
Анна молчала.
Шеф сидел как истукан, с кем-то общаясь по лайну.
В кабинете под нами шла дружеская пирушка — надо будет зайти, напроситься на чашку коньяка — справа, взволнованное запросом шефа, гудело наше «информбюро», собирая данные и готовясь провесить проход к точке падения самолета и приступить к спасению… Если есть кого спасать.
Судя по экранам, там сейчас ветрено и вода — ледяная… Счет идет на минуты. Потянулся, разыскивая в мешанине волн любимое сознание.
Тишина и покой.
Мимоходом, зацепился за крик, заглушаемый ветром, и скинул точку «провешивающему».
Мгновение и в «проход» хлынула вода и тело человека в легкой белой рубашке.
Операционное поле заполнили медики и оперативники — лиха беда начало — первая точка есть, а значит уже можно начать прочесывать воды, в поисках биологических объектов.
Еще сознание и снова поток воды, в этот раз окрашенный красным — раненный.
«Опера», прочесывающие квадрат, тоже начали выдавать координаты.
Сперва — по одному. Потом — двое, трое. Следом — целый ряд «Боинга», с пристегнутыми к сиденьям пассажирами.
Сознание разделилось — одной частью я ощущал спокойствие, другой — наблюдал за происходящим в зале, страшась увидеть… Третью часть, словно засасывало глубиной.
Отступил страх, пропал покой.
Осталась глубина и холод.
Кабинет шефа стал стираться, словно песочный замок, на берегу океана. Волна за волной, синие, холодные. Все тоньше стены замка, все меньше защитников его.
Океан, извечный страх и колыбель человечества, всегда собирает свою жатву.
Горячая боль, обожгла лицо. Еще раз и еще, до текущей из носа и разбитых губ, крови.
Глубже! Если нет здесь, значит она — глубже!
И снова боль.
От удара Анны, отлетел вместе со стулом и больно ударился затылком.
Вытер лицо и рассмотрел ладонь — вся в крови.
Анна совершенно не сдерживалась, когда била меня по морде, возвращая в бренный мир.
— Спасибо! — Я снова приставил стул к столу и принялся размазывать кровь по лицу, все еще не сообразив достать носовой платок, который сегодня, с утра, сунула в карман Марша. — Я вернулся.
Жутко хотелось жрать. И спать. И напиться.
Сделал глоток кофе и удивился — кофе оказался холодным.
Посмотрел на часы.
— Поисково-спасательные работы длятся уже полтора часа. — Правильно истолковала мой жест Анна и хотела что-то добавить, но махнула рукой.
В нагрудном кармане рубаки, закрытом на кнопку, прыгала на вибре сотка. Трясущимися руками, достал телефон, пачкая рубашку в крови.
Номер неизвестный, на четыре тройки и девятку.
— Сайд. Говорите. — Я приготовился услышать все, от соболезнований и до…
— Сайд! Сайд, миленький! — Голос Марши в трубке оказался тем прутиком, что едва не сломал хребет верблюду. — Не волнуйся за меня! Сайд! Я, на рейс опоздала! Я проспала, Сайд! Милый, не беспокойся, я в порядке! Я просто — проспала! Проснулась, а тут… Я сразу Тебе звонить! Пришлось карточку купить, новую… Слышишь, милый, не молчи! Я знаю, я дура…
— Как же я тебя люблю, моя соня! — Только и смог я сказать в трубку, как меня настиг «откат».
Само понятие «откат», которое любят фантасты всех времен и народов, это единственное, что они предсказали очень точно. Только, природа у отката, не имеет отношения ни к физиологии, ни к энергетикам разных мастей, а к — психологии!
Тело оператора «конструктов», даже самого слабого, первого уровня, способно создать девятиэтажку, с полным комплектом мебели и замков. Только это самое тело, подохнет от офигения и переоценки собственной значимости. Сил, энергии — хватит. А понимания — нет! Вот и учат нас, в первую очередь не здраво оценивать собственные силы, коих в человеке больше чем в табуне лошадей, под капотом БелАЗ-а, а собственную психологическую гибкость. В свое время, Лиззи, чтобы я сделал маленький шажок вперед, после многолетнего топтания на месте, выбила у меня из под ног табуретку, выстрелила из допотопного револьвера и облила бензином.
Вмиг, организм захотел жить и все стеночки, что возводила психика, оказались сметены и рассыпаны в прах. И пусть веревка была надрезана, на полу лежал мат, револьвер был заряжен холостым, а от бензина остался только запах, но я то, всего этого не знал!
Я оказался готов сделать шаг.
А вот оставшаяся в живых Марша — прямое подтверждение того, что я готов и дальше шагать по жизни с гордо поднятой головой и в обнимку с любимой женщиной — едва не отправила меня на больничную койку, зараза любимая!
После моего «отключения», шефу пришлось применить все свое красноречие, доказывая, что со мной все в порядке и отрубился я от счастья и, нет, возвращаться не надо, минут через 30, максимально — час я ей перезвоню, сам.
Потом, в том же самом, Маршу убеждала уже Анна, а меня, в это время, старательно «откапывали» и «обкалывали», прямо в кабинете шефа.
Снедаемая сомнениями, Марша вылетела следующим рейсом на родину, давая мне шанс прийти в себя, а остальным, в очередной раз высказать всё, что они обо мне думают.
Думали не так уж и много, но очень эмоционально…
Марше я перезванивал уже из больничной палаты, куда меня определили на сутки — побыть под присмотром врача.
Первое, что пришло мне в голову, когда я проснулся утром, в чужой постели, это то, что теперь Безобразу я объявляю личную вендетту! Ибо — задолбло!
Второе, как то неожиданно странно всплыл наш разговор с шефом… Что он там говорил по поводу «редкоземельного вещества, используемого, в очень узкоспециализированных отраслях»?
С кровати не слез — слетел, в предвкушении разговора, что наклевывался…
Вернувшись домой, позвонил Марше и нарвался на ее папочку — моего будущего тестя.
А ничего, чувствую — еще не раз выпьем, с тестем… Понравился мне ее бодрый старичек — и чувство юмора, вполне и суждения — здравые.
Одно плохо — дочку, кажется, боится.
Поворковав, с полчасика, отправился на работу, «работать».
Первой, принесла свои глубочайшие соболезнования, Альба.
Я так и не понял, имела ли она в виду, что Марша выжила, или просто была не в курсе, что Марша выжила?
Сказав «спасибо», в любом случае — человек старался, отправился на занятия.
Сегодня у меня было шесть занятий с разными группами и два со своей собственной.
По дороге остановила Стелла и предложила перенести занятия.
Снова сказав «спасибо», пошел в аудиторию.
Студенты сегодня были дисциплинированы, внимательны и послушны, аж страшно стало — куда пропали «отроки во вселенной», полные юношеского максимализма, жеребячьего задора и молодецкой удали?!
Искусанные губы, думаю, добавляли мне трагичности вида.
Мои тоже добили — по своим местам скользнули, как мышки! На вопросы отвечали спокойно и не громко, словно боясь разрушить атмосферу трагедии. Ни шепотка, ни единого затылка…
На втором занятии, собрав работы, отпустил их по «домам».
Должно же быть хоть какое-то вознаграждение, за примерное поведение?
Да и смеяться в туалете, точнее — ржать, конечно, не стоило, но… Люди, пожалуйста, я вас так люблю, с вашей внимательностью…
Из двухсот человек пассажиров, «Фемида» успела вытащить сто пятнадцать — живыми и здоровыми, сорок семь — ранеными.
Носовую часть самолета до сих пор ищут.
Вернувшись домой, снова разложил документы, что «присвоил» из закрытого отделения.
Слишком много информации там было обо мне…
И о городе, который я ненавижу, всеми фибрами души!
Перелистывая старые дела и перекладывая фотографии людей, пошедших в разработку — поражался своему городу. Самый высокий процент «мертвых», по всей нашей «банановой» стране! Причем, исключительно у рожденных до 80-го года. Потом, как отрезало!