«Марта» отъехала от тротуара, плавно набрала ход и, в три прискока перемахнув через бордюр, оказалась на задворках академии.
Открывшийся проход перепугал меня сильнее некуда.
По всем канонам и расчетам, такое просто не возможно — связать воедино пару сотен мгновенно изменяющихся параметров, пока еще никому не удалось.
А программу еще только писали.
Также молча, сперва в проходе исчез Усян, потом в него нырнул я, а в спину меня подтолкнул Артур, быстрый, где не надо!
Из прохода мы вышли в залитом ярким электрическим светом вестибюле, с серыми полами и коричневыми стенами, богато декорированными драгоценными сортами дерева.
С потолка свисала тяжелая хрустальная люстра, свечей эдак на сто…
При всей своей неповторимости, чистоте и яркости, вестибюль выглядел архаизмом — все, словно выставлено на всеобщее обозрение с выставки достижений американской цивилизации с 1890 по 1929 годы.
— Зал гильдии вольных плотников. Коннектикут. — Пояснил мне Артур и перехватив у Усяна пакет, перекинул его мне. — Это не конечная, не переживай…
— И вообще — может быть и не Коннектикут! — Подмигнул мне Усян и шагнул во второй открывшийся проход.
Судя по цветам и искрам — проход был полной копией шефовского.
Полной, да не совсем — к моему изумлению проход оказался стационарным!
Ну, все, всех порву — один останусь!
Что они еще успели здесь наворотить, пока я в академии прохлаждался?
Сходя с «проходного» круга, под прицелом десятка автоматических турелей, стало очень не по себе — еще год назад таких сложностей не было.
Вернув мне пакет с рюкзаком, Усян сделал ручкой и скрылся в угловом аппендиксе, за которым начинался проход в его вотчину.
Артур, почесав затылок и буркнув, «что, мол, ты здесь не потеряешься», метнулся в комнату с нарисованным мальчиком.
«Ну, здравствуй, отдел «Н»!» — Хмыкнул я себе под нос и поплелся по знакомой до боли серо-голубой дорожке к дальней двери, без табличек и ручек.
Всего девяносто четыре метра, по прямой.
По пустому коридору, что означало, что все вокруг заняты.
По пустому коридору шириной в пять метров, богатому, коридору.
Каждые три, четыре метра — «Проходная» площадка, для внутреннего «перескока», напротив площадок — лёгонькие диванчики и аппараты с газировкой и сладостями — пополнить запас сил…
На стометровый коридор — десяток дверей, из них две — ведущих в туалет, две в комнаты отдыха и две — конференц-залы, по обе стороны коридора.
За фальшпотолком — по две турели на семь метров, в шахматном порядке и четыре люка — три эвакуационных и один — технический, в который все уже и забыли, когда последний раз лазили.
Полы у нас тоже с секретами, из которых, самый простой — превращение покрытия в клейкую массу.
Пустяк, мелочь…
«Гуухум»! — С таким звуком «финиширует» только один человек — Толик Спица.
Спица — это фамилия, если что…
— О-о-о-о! — Спица, обвешанный аппаратурой и с фингалом, под левым глазом, ярким, все наливающимся и закрывающим глаз просто «на лету». — О-о-о-о!
— О-о-о-обломали? — Рискнул я предположить. — Или — о-о-о-ограбили?
Развернувшись в сторону ближайшей мусорки, Толик засунул в рот два пальца, что-то в нем поискал и явил на свет выбитый зуб.
— О-о-о-опять зуб выбили! — Со вздохом констатировал факт Спица. — А ты, чего здесь?
— Вернулся! — Подмигнул я с широкой улыбкой. — Примите?
— Вот ты и пойдешь! — Спица решительно подхватил меня под локоть и потащил к двери без указателей.
— Амина! — Заорал он с самого порога, снимая с шеи весь свой «обвес». — Смотри, кто у порога топчется!
Амина Аль Амер, истинная восточная красавица, тонкая, изящная и властная, как шахиня, сперва отмахнулась, стоя у экрана, а потом — замерла.
Развернулась.
Уставилась на меня.
Вся жизнь промелькнула у меня перед глазами.
Особенно тщательно промелькнул последний год.
Начальник отдела «Н» совершенно не желала мне смерти — только вот ее дар, очень сильно отпугивает от нее людей.
Особенно мужчин.
Врать ей бесполезно — она видит человека насквозь.
— Прибыл. Хорошо. — Амина облегченно вздохнула. — Бросай шмотки и вали, работать… Генри принесет Твои дела, а стол бери любой свободный.
— А мой — свободный? — Поинтересовался я наобум, просто так.
— И твой — свободный. — Толик сладко потянулся. — Реорганизация и расширение — 60 % процентов коллектива перекинули на новое место, а мы тут, как угри на сковородке, вертимся!
— Сайд! — Я развернулся: если начальство тебя окликает, значит, жаждет видеть твою рожу, как минимум. — Мои поздравления, молодожен!
— Полку женатиков прибыло… — Скривился Спица. — Скучные вы… Уйду я от вас…
— В монастырь?
— В женский!
Дежурная шутка нашего коллектива. Одна из немногих, цензурных, шуток.
Пройдя за «свой» стол — предпоследний в ряду, полуспрятавшийся за странным выступом стены, родной, обжитой и уютный, помянул недобрым словом последнего его владельца — только недоумок может приклеить жвачку к внутренней стороне столешницы и отломать оба замка, на выдвижных полках.
По штатному расписанию нас должно быть сорок три человека.
Ни разу, за всю мою память, нас столько не собиралось — три десятка лиц разной степени усталости, вот апогей нашего отдела, в пиковые дела.
Теперь, судя по пустым столам, на своих местах было человек десять.
«Ага, ты — десятый!» — Обрадовала меня по лайну, Амина. — «Добро пожаловать, и помоги Спице снять разговор. Пожалуйста. Да и, чуть не забыла — мы на «круглосуточном»!»
Пришлось снимать куртку и одевать всю свою «сбрую», распихивая по карманам положенные две обоймы, на каждую единицу оружия.
Генри Волл де Марр — наш бессменный архивист, архивариус, библиотекарь и прочий книжный червь, материализовался у моего стола тихой тенью.
Пользуясь своим служебным положением и допуском к секретным материалам, Волл пробил себе разрешение создавать проходы внутри отдела, чем теперь и пользовался, пугая новичков.
Пугая очень сильно, если принимать во внимание, что Генри Волл де Марр — гот. Гот, до мозга костей!
А это и соответствующий внешний вид, и боевой раскрас. Добавьте к этому, что его проход открывается совершенно бесшумно, но с ярко-красными всполохами…
— Сэр де Марр, рад Вас приветствовать! — Я протянул руку за документами.
— Сайд! Здорово! Рад тебя видеть! А то все твердят: новенький, новенький! Даже «подставу» в КО сделали… — Сдав с потрохами всех, Генри радостно мне подмигнул и получив роспись на планшете, довольный, испарился в кровавой вспышке.
Первое, что я сделал, набрал внутренний номер службы ремонта и поведал о своей печальке — поломанных замках.
Сонный голос послал меня перекусить и попить кофе, минут на двадцать, гарантируя, что за это время все починят.
«Вот и пришло время посмотреть, что же за «подставу» мне приготовили!» — Я мысленно собрался и принялся вспоминать, что же мы делали такого, за последние лет семь, с вновь приходящими.
Спице мы подменили стакан, от температуры превращающийся в подобие… Мужского органа.
Леське — нашей девице-красавице — смазали донышко чашки термоклеем — пока горячее, держит насмерть!
Меня встретили смесью трех лекарств, так что целые сутки потом кашлянуть боялся…
Оставив дело на столе — без моего разрешения его ни открыть, ни забрать со стола никто не сможет — это вам не магия, это — наука, точнее сразу две науки — физика и химия! — Подхватил свой кружак и пошел за первой порцией ночного кофе.
Навстречу мне прошелестел зевающий мужчина с инструментальной сумкой на плече — вызванный мастер.
Тоже местный уникум, кстати.
Ни грамма дара, зато все чинит и ремонтирует, на раз.
Не было еще, чтобы дядя Сема спасовал перед поломкой.
Вот воистину — «золотые руки»!
А еще, дядя Сема женат и у него восемь детей!
Старшую, зовут Амина…
В комнате отдыха, нашей, внутренней, а не «дальше по коридору», никого не было. Шипела и плевалась кофе машина. Чайник все еще пыхал паром из носика.
— Сайд! — На пороге КО появилась Амина. — Ты о моей просьбе не забыл? Помнишь?
Пришлось помотать головой, а потом покивать: Нет, не забыл. Да — помню!
В руках моего босса тоже светилась кружка — время на часах давно мелькнуло за полночь, а значит самое время заправиться…
Кружка у Амины такая же редкость, как и ее хозяйка — ослепительно белая керамика, без единого следа рисунка. Но, стоит налить в нее горячую воду, все, начинаются чудеса: По бокам кружки начинают появляться узоры, каждый раз, разных цветов и ни разу не повторившиеся — мы три года «держали» кружку под пристальным наблюдением высокоточной видеокамеры, создав совершенно потрясающий каталог рисунков — от «морозных узоров» и до совершенно гипнотического «нечто», забив ими пару террабайт, но так и не найдя двух, хоть немного похожих.
— Ау! Сайд! Ты чего на меня уставился? — В голосе Амины проскользнула тень тревоги и озабоченности происходящим.
— Простите, Амина Семеновна — задумался. — Я отошел в сторону кофе машины и спросил. — Как всегда? Черный, как ночь; сладкий, как грех; крепкий, как проклятье?
Протянув мне кружку, Амина лишь кивнула головой.
Красивая у меня босс, ей-ей красивая!
Марша будет ревновать, когда увидит — однозначно.
С такими мыслями, поставил кружку под носик и нажал на кнопку.
Кофе машина снова издала странный вздох, заиграла огоньками на панели и задрожала, словно приготовившись прыгнуть.
Черный, как ночь кофе полился из носика в чашку Амины, обжигая мою руку горячими брызгами.
Если я не ошибаюсь, такие брызги верный признак давно не чищеной системы.
Отдав белоснежную керамику, поставил под струю свою чашку.
Кофемат выплюнул кофейную жижу и задрожал еще сильнее.
Вторую порцию гущи машина попыталась выплюнуть через верх, мне в лицо.
Успев отпрыгнуть и спасти свою чашку, почувствовал, как поднимается наружу злость.