Жена о бывшем супруге невысокого мнения, дочь — души не чает и известие о гибели родителя отправило ее на больничную койку.
Что делал Конрад в Африке — по месту работы не знают — за неделю до событий, Аммерсан взял отпуск на месяц.
Дочери сказал, что едет отдыхать со старым коллегой по работе — кататься на лыжах. Прислал открытку из горнолыжного курорта «Хеммельттад». Через три дня — погиб в небе над Африкой.
В «Хеммельттаде», господин химик даже не появлялся. Билет был куплен до Найроби.
Информацию наши собрали огромную — теперь бы ее уложить правильно.
А она — не укладывалась, вот хоть ты тресни!
Не зря Марша шепнула мне, что мы не там ищем, ох не зря! Все было — на виду, явно и ясно. А значит — лопату сломали не в том месте. И счастье в том, что больше копать и не надо. Конрад Ф. Аммерсан решил подзаработать, купившись на разовый контракт.
Осталось узнать, на кого работал химик.
А вот с этим, в документах был полный затык — «ГХК» молчали, как рыба в банке со спиртом, бешено проводя какие-то действия, больше напоминающие бег белки в колесе.
Или собаки, сбившейся со следа…
— Сайд! Тебе Амина просила передать. — Толик протянул мне картонную папку с веревочками-завязками. — Уже есть варианты, она сказала?
— Ага. — Я открыл папку и принялся изучать личное дело Магды Донкилль, девятнадцать лет, семь приводов в полицию и… Как две капли воды похожую на дочь Конрада Ф. Аммерсана — 23-х летнюю Элен Аммерсан!
Показав Толику две фотографии, со стоном выбрался из-за стола и поплелся к Боссу — получать ЦУ…
15
«Если Вам дано общаться с истеричными женщинами, если вы понимаете бессвязный лепет алкоголика, если вы легко находите общий язык с «пушером», значит, Вам к Нам!» — именно такой лозунг я повесил на дверях нашего отдела.
Жаль, провисел он ровно семнадцать минут.
Предыдущий — «Не путайте аналитика и медиума!» — задержался на полдня. До этого был «Саможалость — хуже самосожжения!» и «Все там будем!»
С завидным постоянством я распечатывал и наклеивал лозунги, которые совершенно не по вкусу моему начальству.
За указ Петра I, меня даже вызвали на ковер — проходившему мимо невеликому чину с депутутской неприкосновенностью, показалось оскорбительным такое отношение к начальству.
Мне, шеф, оплатил премию, а депутута, с тех пор иначе чем «придурком» никто не звал.
Вот и сейчас я колебался, что же именно распечатать: «Весь мир — странный театр: декорации супер, а актеры — гавно!» или простенькое: «Осторожно! Мины!»
Победили мины.
Добавив к надписи летящего вверх сапера, отправил на печать и потер руки — ничего не должно меняться!
Фотографии двух девушек, продолжающие валяться у меня на столе, уже исчерканные на обороте возможными вариантами и намозолившие за пять часов глаза до полной тошноты, отправились в ящик стола.
— Во! Смотри! — Алекс Птичкин, то есть, конечно — Соколов, тьфу — Беркутов, блин, вечно путаю! — Продемонстрировал новую бумагу, самоклеющуюся, ослепительно белую и с возможностью печати на любом типе принтера. — Отрываем основу, прижимаем и — Вуаля! — фиг оторвешь!
— Саша… — Я потрясенно смотрел на белое пятно на своем столе. — На лоб, себе, приклеивать не пробовал?
— На лоб — нет. — Алекс ехидно мне подмигнул. — А вот спящему Усяну, на спину — клеили…
«Мужикам по тридцать пять, сорок пять лет, а они — все шутки шутят!» — Прикрыл я глаза рукой, представляя радость нашего восточного мачо, волосатого, как валенок…
— Я пошел? — Беркутов, поработал со мной всего полгода, перед моим переводом, но…
— В наказание, за порченный стол… — Я задумался, что бы такое ему навешать.
И отправил на печать плакатик: «Не входить — работают…»
— Значит так, Санечка! — Я не смог удержаться от улыбки и вручил ему плакатик с «минами». — Это — на кабинет Амине!
Глазки нашего гордого орла, подозрительно заблестели.
Миг и он испарился, а я пошел наклеивать прозаичное «не входить…» на входную дверь, в наш отдел.
В семь утра, наш отдел начал наполнятся народом. Кто-то, неосторожно разбудил Спицу, прикемарившего в комнате отдыха, кто-то обнаружил присутствие новой кофе машины, кто-то — отсутствие одноразовой посуды, а самые внимательные даже разглядели пулевые отверстия в столе и полу.
— Сайд… — Агни Паневка, наша заслуженная пенсионерка, которую отправить на пенсию ни у кого не поднимается рука, увидев меня, даже смахнула скупую слезу. — Теперь понятно, почему в комнате отдыха, все вверх дном…
Агни упорно считает меня поляком, так же как Хванченко — украинцем, а Амина — точно знает, что я еще тот «турксиб».
Ну не виноват я в том, что таким уродился, не виноват! Не моя вина, что если побрился — европеец. Сутки без бритья — уже русский, а неделя — «муджахед»!
За пять часов я проверил все варианты связи между Донкиль и Аммерсан.
Ничего!
Зато, нашлось много интересного на адвоката Аарона Шлеппана.
Думаю, полиция будет долго чесать затылок и морщить лоб, когда через пару часов на стол их начальству ляжет моя докладная записка, основанная на обычном просмотре поисковика, с вводом фотографии нашего адвоката, в качестве поискового запроса.
В век информационных технологий — тайн нет.
Там попал на фото молодоженов, здесь — на камеру общественного доступа.
Всемогущий поисковик, привычка к облачным сервисам и время, потраченное на поиск.
Что-то я забыл? Точно — знание иностранных языков!
— Сайд! — Спица, снова увешанный аппаратурой, словно из-под земли вырос перед моим столом. — Поехали?
«Давши слово — держись. Особенно если ты дал слово «Восточной женщине»!» — Это даже не аксиома, это…
Накинув свою куртку, потопал за Толиком к выходу.
Мое объявление все еще висело — Руководство не проходило, а свои лишь скалили зубы в улыбке, подтверждая старую пословицу — «Молчи да дыш — будет барыш!»
Полицейский участок? 857, на пересечении улиц Вейрсхольме и Куперштрассе, с которым мы тесно сотрудничаем вот уже… Постоянно, сотрудничаем, одним словом, встретил нас утренним усталым вздохом — «ночники» только отмываются после смены, а «дневники» только заливаются кофе, рассаживаясь по своим столам.
Добавилось тут молодых и незнакомых лиц — все течет, все меняется.
Расшаркавшись с начальником участка, передал ему свою «служебку» и тихонько утонул в кресле, впадая в сонное оцепенение. Толик тоже начал похрапывать и пришлось лягнуть его в лодыжку — не фиг, торжественность момента, на храп переводить.
— Значит — из свободного доступа, информация? — Отто Лайппи, здоровенный финн, уже поседевший на этой работе, довольно потер руки и хрустнул суставами. — На сколько, свидетельницу вызвали? На восемь?
— Решили не злобствовать. — Спица подавил зевок. — На девять. Через десять минут… Отослали напрямую адвокату, с уведомлением.
— Значит, через 25 минут, я смогу отправить патрульных, на… — Отто зажмурился и, воровато оглянувшись по сторонам, нажал на селекторе две кнопки.
Сразу заработала вентиляция и одновременно с этим — защелкнулся замок на входной двери.
— Курите! — Выставив пепельницу на стол, разрешил начальник. — Такое начало дня надо отметить!
— Это еще не все… — Я набрался духу и выпалил. — Через полчаса, здесь будет «ментат»… Официальный. Сертифицированный и регистрированный. Только — несовершеннолетний.
Толик чуть сигарету не проглотил.
Шеф полиции оказался крепче, но глаза загорелись так, что стало понятно — сегодня Сантана будет «облизана» с головы и до пяток. Неоднократно.
Пусть, как несовершеннолетней ей нельзя работать больше четырех часов, но… Зная своих «красавиц», пахать она будет до ночи, поглощая бешеное количество сдобы, пирожных и газировки.
Прибьет меня генерал-майор от скальпеля, за такое дело, прибьет и не правильно оживит…
Причем оживит только ради Марши.
Чем-то она зацепила его так, что на территории академии у нее появился «второй» папа.
А папа, для дочки…
— Сайд… Ты — человечище! — Отто сделал затяжку на половину сигареты и откинулся на спинку своего кресла. — А «ментат» — «свободный»?
Любой участок, европейской страны, за «ментата» в штате готов продать душу.
Я погрозил пальцем и развел руками.
— Понятно. Будем искать… — Отто слегка опечалился, но быстро оттаял. — И на «раз» — спасибо.
Я принюхался к тлеющей сигарете и «задавил» чадящий окурок в пепльнице.
— У-у-у-у, брат… Да ты не женился! Ты — «откурился»! — Толик заметив мое движение, сразу и правильно его истолковал.
Эта сигарета так и не стала первой, со дня свадьбы.
Просто — не хочу.
— Госпожа Донкиль по повестке не явилась! — Отрапортовал по селектору дежурный офицер и добавил. — На телефонные звонки не отвечает. Адвокат отказался объяснять действия своей подзащитной.
— «Патрульку-3» за ним и «патрульку-47» за ней. — Отто склонился над селектором с широкой улыбкой. — Сильно не бить.
— Отто! — Спица поднял вверх палец, — пожалуйста, без…
Шеф полиции отмахнулся, мол, сами с усами.
Проведя еще 15 минут в кабинете, вышли оттуда и заняли «позицию».
Долго ждать не пришлось — высокого и худого адвоката, в идеальном сером костюме, с каменным выражением морды лица и слегка растрепанными седыми волосами, провели мимо нас через десять минут.
Женщины-полицейские, что вели адвоката «под белы ручки», сияли и лучились добрейшими из добрых, улыбками. Вежливость, предупредительность и внимание к задержанному, так и перли из них.
Во все стороны.
Госпожу Донкиль привели еще через пять минут и посадили недалеко от нас.
Офицеры «патрульки-47», молодые и распустившие хвосты не хуже павлинов, усадили ее спиной к нам и принялись брать автографы и делать селфи.
Благодаря зеркалам, что по давней привычке развешаны по всем стратегическим местам участка, в «довесок» к камерам, я изучал личико госпожи Донкиль.