— Ага, потому ты тут и стоишь, со всеми, — снова засмеялся гермо. — Кевел, иди на хрен отсюда, мамин выкидыш. Полицию он защищает…
— Защищаю. Потому что полиция у нас справедливая. И бог справедливый. А ты, гнида языкастая, через месяц прорастешь, — пообещал мужчина, которого гермо назвал Кевелом.
— И не подумаю, — отрезал гермо. — Чистая кровь не прорастает. А ты только сунься со своим хламом к нам в мастерскую. Не всё у вас куплено. Я посмотрю, как ты будешь хозяину рассказывать, что тебе машину не сделали за твой длинный язык, и что ты опять у хозяина его «Каму» просишь поэтому. Вали, сказал тебе! Уйди, сволочь!..
Мужчина, раздраженно сопя, стал проталкиваться куда-то в сторону.
— Вот так с ними надо, — с тихой гордостью заметил гермо.
— А что у тебя за мастерская? — с интересом спросил Ит.
— Машины ремонтируем, ну и другую технику, по мелочи. Она не наша, она заводская. Но сам понимаешь, завод — он как королевство. Директор король, мы… ой, смотрите, ведут! — гермо приподнялся на цыпочках. — Ах ты ж, бедный… вот же парня угораздило, молодой совсем.
Толпа в одном месте зашевелилась, расступилась, и двое «водолазов» вывели в центр круга гермо, полукровку, на котором из одежды имелись только штаны. Гермо трясся от холода, и постоянно переступал с ноги на ногу — он был босым, и снег сейчас обжигал холодом его ступни. «Водолазы» подтолкнули его, и тут же слились с толпой. Гермо сделал несколько неуверенных шагов вперед и остановился, озираясь. Двигался он неуверенно, слово был пьян, и ноги его держали плохо.
— Эта штука поражает ЦНС, — на пределе слышимости произнес Ит. — Смотри, как он двигается.
— Вижу, — так же беззвучно произнес Скрипач. — Но холод он чувствует. Скорее всего, болевая чувствительность тоже не нарушена.
— Плохо, — Ит прищурился. — Рыжий, стой. И не думай даже.
Он едва успел схватить Скрипача за руку. Нельзя. Бежать, чтобы помочь — нельзя. Чертовы рефлексы, и чертовы годы практики — неимоверно трудно вот так стоять и смотреть на то, как мучается, причем совершенно безвинно, живое существо. Плевать, какой расы, какого возраста, какого пола. Твой долг сейчас — это рвануть вперед. Чтобы помочь. Чтобы даже если не спасти, облегчить страдания.
Нельзя.
Нужно стоять и смотреть.
— Это уже было, — вдруг шепнул Скрипач. — Я помню. Ит, это уже было.
— Не так. В центральном парке умирал Сэфес, и…
— То же самое, — из голоса Скрипача, кажется, исчез сам голос. — Стоять и смотреть.
Гермо шагнул вперед, и тут колени его подогнулись. Он упал на бок, неловко подвернув под себя руку, и задергался, пытаясь встать. Удивительно, но это ему почти удалось — он поднялся, согнул одну ногу в колене, уперся в нее руками… и снова свалился на бок. Сейчас он лежал, повернувшись к Иту и Скрипачу спиной и обритым затылком, и на его голове можно было явственно различить коричнево-багровые пятна. Непонятно откуда взявшаяся пигментация и свежие петехии, кровоизлияния. Кожа выглядела отечной, и…
— Кардицепс, — вдруг произнес Ит. — Или…
— Потом, — прошептал Скрипач.
Гермо конвульсивно дернулся раз, потом другой. Руки его вытянулись вперед, пальцы впились в снег. Ноги задергались.
— Сейчас побежит, — произнес тот гермо, который говорил про автомастерскую. — Только бы недолго.
— А друг долго? — спросил Ит.
— Не, он недолго. Слабый. Минут пять, много десять, — гермо вздохнул. — Это с оружейного, они там все еле ноги таскают. Дышат дрянью, кормят там хреново. Ну всё, побёг. Каждый раз смотреть не могу, сердце разрывается.
Ноги лежащего сейчас ритмично сгибались и разгибались, словно он и впрямь пытался бежать, лежа на боку. Пальцы на руках скрючились, и, видимо, уже не могли разогнуться; голова запрокидывалась всё дальше и дальше назад, казалось, еще немного, и шейные позвонки не выдержат этой последней судороги, сломаются.
— Не дышит уже, кажется, — Скрипач покачал головой. — Не дышит, но бежит. Почему?
Сказано это было не для Ита, а для гермо из автомастерской — и тот, конечно, услышал.
— Ты из какой деревни-то, «не дышит»? — передразнил гермо. — Конечно, не дышит. А ты не знал?
— У нас народу мало, чтобы знать, — ответил Скрипач.
— Ну тогда ладно. Он давно уже не дышит, — пояснил гермо. — Мышцы у него сокращаются, вот и дергаются. Это так грибок влияет. А уже и всё, кажись. Уехал парень в лучший мир на велосипеде…
Действительно, конвульсии стали ослабевать — но тут тело вдруг дернулось еще раз, да так сильно, что его словно подбросила в воздух невидимая рука. Упало оно на снег лицом вниз, да так и осталось лежать, теперь уже неподвижно.
— Отмучился, — констатировал гермо. Вздохнул. — Ну хоть быстро. Ох, сейчас самая пакость будет. Терпеть не могу…
Кожа на затылке трупа начала распухать, вздуваться, растягиваться. Зрелище это было настолько омерзительное, что толпа невольно подалась назад — и зря. Потому что «водолазы» в ту же секунду словно проснулись. В воздух взвилось три щупа, по кому-то попали, кто-то заорал. Толпа качнулась вперед, и послушно замерла.
— Полез, — прошептал гермо. — Здоровый-то какой грибище…
Кожа, наконец, лопнула, и из разрыва стало толчками выдвигаться тело гриба — больше всего оно напоминало толстую, коричнево поблескивающую палку с утолщением на конце.
— А там мозг вообще был? — Ит уже не думал, слышат его или нет. — Как?.. Он же сюда сам дошел. Не понимаю.
— Чего не понимаешь? — спросил гермо.
— Без мозга ходить нельзя, — Ит опомнился. — Сколько лет думаю, как же почти до конца-то ходят и даже думают?
— Ааа… — сообразил гермо. — Ну, я слышал, что оно типа как-то внутри мозга сидит, а думаем мы той частью, что снаружи.
— Ушами, что ли? — поддел Скрипач.
— Придурок. У мозга есть верхняя часть, кора, и внутри мозги, — блеснул познаниями в анатомии гермо. — Вот оно кору не трогает, оно мозги сперва жрет. А кору уже в последнюю очередь.
— Ясно, — кивнул Ит.
Сперва — инфицируется организм, и это… что — это? Черт знает что. Посмотрим, что скажет «Горизонт». Сперва поражается нервная система. Точнее, оно внедряется в нервную систему, так? Внедряется, растет, но не оказывает существенного влияния на работу организма в целом. Потом… потом это нечто поражает уже всё, что может, но почему-то до последнего не трогает некоторые отделы мозга, включая ствол. И вот это тут принято называть эпидемией? Или — ласково и незамысловато — грибком?
Нет, такие вещи не появляются сами.
Их можно сделать только искусственно, причем имея немалые мощности, потому что никакие природные извращения в сравнение не идут с тем, что сейчас можно наблюдать. Это не природа. Природа жестока, но не настолько. Муравьи, пораженные кардицепсом, умирают значительно легче, да и работает кардицепс все-таки иначе.
— Сейчас хлопнет, — сообщил гермо. — Хлопнет, и они нас отпустят, наконец. Как же я хочу напиться…
— Ну так напейся, — пожал плечами Скрипач.
Утолщение на конце гриба стало увеличиваться в размерах. Сперва оно было небольшим, а сейчас достигло величины среднего детского мячика.
— Не на что, — вздохнул гермо. — Запчастей купил, мотоцикл собираю.
— Для кого-то? — с интересом спросил Скрипач.
Смотреть на то, что происходило, уже не было никаких сил, тем более что сверху висел в невидимом режиме модуль «Горизонта» и снимал информацию, которую можно было снять — чуть больше, чем всё.
— Для себя, чего это «для кого-то». На рыбалку ездить. Я очень рыбу люблю, — гермо мечтательно улыбнулся. — Уху. С картошкой, с лавриком…
— А пошли с нами, — предложил вдруг Ит. Ему в голову пришла интересная идея, которой он пока что еще не успел поделиться со Скрипачом. — Ты с людьми как, нормально?
— Чего я с людьми? — не понял гермо.
— Ну, общаешься. У нас хозяйка хорошая, — сообщил Ит. — Добрая. Пойдешь?
— Наверно, можно, — недоверчиво ответил гермо. — Спать с твоей хозяйкой ведь не нужно?
— А бывает нужно? — прищурился Ит.
— А то сам не знаешь. Всякие бабы бывают…
— Нет, с нашей не нужно, — покачал головой Ит. — Она нормальная. Заодно покажешь нам, где тут за деньги можно посидеть и выпить.
Гермо, которого, как позже выяснилось, звали Вась Васем, привел их в место, о существовании которого они вряд ли сумели бы догадаться — потому что искать в подобных местах какие-то увеселительные заведения не пришло бы в голову никому из них. Сперва сходили за остальной частью компании на станцию, потом запетляли следом за Вась Васем по дворам и переулкам. Вышли на дорогу, идущую через небольшой лесок, и вскоре очутились у забора, за которым, судя по всему, располагались корпуса какого-то завода.
— Вот дубак, а, — пожаловался Вась Вась. — Ну, ничего. Сейчас погреемся… уже почти пришли.
На проходной никого не было, но, судя по всему, охрана тут все-таки имелась: на гвоздях, вбитых в стену, висели телогрейки, у входной двери валялись чьи-то потасканные валенки.
— Ты погляди, намоднились, и уже бухают, — проворчал Вась Вась.
— Кто бухает? — не понял Саб.
— Сторожа, кто. Обход сделали, переоделись в городское, и умотали. Ну, правильно, воровать у нас особо нечего. Кому они нужны, железки эти. Не еда ведь.
— Да, еда, она не залеживается, — согласился Ит. — Ирина Андревна, не замерзли вы?
— Есть немножко, — Эри чихнула. — Эй, средний, долго нам еще тащиться?
— Да уже почти пришли, дама, — почтительно ответил Вась Вась. — Две минуточки.
…Искомое «заведение» располагалось в подвале корпуса администрации — более неподходящего места было еще поискать. Спустились вниз, разделись — при входе имелась самая настоящая гардеробная, и пошли следом за Вась Васем вглубь подвала по неширокому коридору, на удивление хорошо освещенному.
— Здорово вы тут устроились, — заметил Скрипач. — А не прогонят?
— Отсюда-то? — Вась Вась рассмеялся. — Да ни в жизнь! Это же хозяин наш придумал. Директор. Он сам, понимаешь, не прочь. Любит посиделки. Тут даже сауна есть, ну, для людей, конечно, нас не пустят.