— А как же ты попала сюда, если у тебя все было хорошо? — с интересом спросил котенок.
Собака задумалась.
— Наверное, как ты, — неуверенно ответила она. — Ты ведь как-то сюда попал, правильно?
Котенок встал. Опустил голову; уши его печально поникли, а хвостик спрятался между задними лапками.
— Я сам виноват, — признался он еще слышно. — Мама же говорила… а я…
— Люди? — проницательно спросила собака.
— Мальчишка, — прошептал котенок. — Он… ел мороженое. Я… подошел и попросил… а он… он…
Котенок лег, спрятал мордочку между передними лапками. Собака подошла к нему, и стала облизывать — и мордашку, и спинку, и лапки. Сперва котенок продолжал прятать мордочку, но потом не выдержал и вскочил.
— Щекотно!.. Ну чего ты!.. Ну щекотно же!
— Так-то лучше, — одобрила собака. — Меня ведь тоже… люди.
— Маленькие?
— Нет, большие, — собака вздохнула. — Мой человек умер, я его ждала, ждала. А они пришли ломать наш дом. Ну и меня тоже… сломали.
— Тебе больно было? — участливо спросил котенок.
— Сперва да, — собака тяжело вздохнула. — А тебе?
— Тоже сперва да. А потом я пошел… пополз… искать маму… и мама мне спела… я лежал рядом с ней, и пел, и она пела, пела… а потом смотрю — я сижу здесь.
— А петь — это делать уррр? — уточнила собака.
— Не уррр, а мррр, — поправил котенок. — Ну или муррр. Мама очень красиво пела.
— А мне ты споешь? — с интересом спросила собака, и снова тряхнула ушами.
— Ой, — котенок застеснялся. — Я попробую. Нам же, наверное, еще долго ждать?
— Я не знаю, — собака зевнула. — А что нужно, чтобы ты попробовал?
— Так… — котенок оглянулся. — Ты ложись, вот сюда. В клубок умеешь сворачиваться?
— Нет, — покачала головой собака. — Я же все-таки собака, а не кошка.
— Ну, тогда просто ложись, — сдался котенок.
Собака легла, котенок залез к ней под бок, и прижался к теплой, шелковистой шерсти.
— Ну? Чего ты не поешь? — с нетерпением спросила собака.
— Подожди, мне надо настроиться, — прошептал котенок. — Потерпи чуть-чуть.
Собака замолчала, котенок тоже. Сейчас слышен был только голос моря, едва заметные вздохи волн, чуть слышный плеск, когда вода подходила к камням. Бездонное небо над головами, и размытый, нереальный свет невидимого солнца…
— Пррр… уррр… мррр… — вдруг запел котенок. Сначала еле-еле слышно, но потом звук его песни начал становиться громче. — Муррр…
Собака замерла — кошачья песня поразила её. Сейчас собаке казалось, что внутри всего ее тела перекатываются тысячи крошечных камешков, поют цикады, или работает маленькая пушистая машинка. Собака даже словно видела эту машинку — всю состоящую из округлых плюшевых деталей, и каждая деталь издавала при движении эти волшебные мягкие звуки.
Котенок пел и пел, а собака лежала с ним рядом, погруженная сознанием в эту песню. Только бы он не прекращал, только бы он не останавливался, думала она. Я хочу слушать и слушать, и пусть это длится вечно…
Внезапно котенок замолчал.
— Ты чего? — недовольно спросила собака, не открывая глаз.
— Проснись! Смотри! Смотри, там что-то есть! Что-то плывет, — позвал котенок.
Собака открыла, наконец, глаза, и села.
Действительно, по морской глади в их сторону что-то двигалось.
Что-то совсем не большое, и сияющее, как крошечное солнце.
— Пап, они же умерли, да? — голос Инита был грустным. — Их убили люди?
— Да, — ответил отец. — Котенка пнул ногой злой мальчишка, а собаку убили строители. Мама не хочет, чтобы я говорил вам про такие вещи, но вы ведь все равно про них узнаете. Так что лучше скажу я, чем вы увидите на улице что-то, и не поймете.
— Я бы убил этого мальчишку, — Фасти рассердился. — Как можно пинать маленького котенка?
— Котят пинать нельзя, — согласился отец. — Но и мальчишек убивать нельзя тоже.
— Почему?! — возмутился Фасти. — Он же плохой!
— Хуже некуда. Но всё равно нельзя убивать. Потому что, убив, ты превращаешься в того, кого ты убиваешь. Становишься таким же, как он, — отец посерьезнел. — Зло способно породить только зло. Поэтому мальчишку обязательно нужно наказать, но не убивать его при этом.
— Выпороть ремнем? — предложил Инит. Про порку ремнем он только читал, и она виделась ему самым страшным наказанием из всех возможных.
— Недостаточно. Ему нужно дать почувствовать боль котенка, — ответил отец. — Нужно найти его слабость и только через свою слабость он сумеет осознать, что совершил. Если сделать иначе, наказание только озлобит его еще больше.
— Я понял! — Фасти обрадовался. — Пап, а этот мальчишка, он ведь любит маму?
— Думаю, да, — осторожно ответил отец.
— Вот если его мама… — Фасти задумался. — Если он увидит, что маме больно от того, что он сделал — он поймет?
— Правильно мыслишь. Только мама, и только своим поведением сумеет доказать ему всю чудовищность и низость его поступка, — подтвердил отец. — К сожалению, далеко не все мамы так поступают. А вот со строителями, боюсь, говорить будет и вовсе бесполезно.
— Почему? — Инит нахмурился.
— Потому что они закостенели в своем зле, — горько ответил отец. — У них не осталось слабости, которая могла бы их вылечить. Поэтому… поэтому, Инит, от таких лучше просто держаться подальше. Потому что если кто-то состоит только из злой силы, он становится…
— Поэтому вокруг есть чудовища, — закончил мысль отца Инит. — Пап, а что было дальше?
— Слушайте. Уже совсем немного осталось.
Лодочка покачивалась перед ними на мелкой волне — совсем маленькая лодочка, в которую никогда не сумел бы уместиться человек. А вот для собаки и котенка эта лодочка была бы, наверное, в самый раз. Хотя почему — наверное? Она и была в самый раз, и предназначалась она точно для собаки и котенка, потому что в ней не было сиденья, на которое мог бы усесться человек, и не было весел. Зато на дне ее собака заметила мягкую даже на вид подстилку.
— Смотри, коврик, — зачарованно произнесла она. — Даже у меня дома коврик был хуже.
— И мисочка! — обрадовался глазастый котенок. — Видишь, мисочка стоит! Настоящая мисочка!.. Собака, значит, эта лодочка, она для нас?
— Видимо, да, — кивнула собака. — Наверное, нам надо в нее сесть.
— Я только посмотрю еще раз на рыбок, — котенок запрыгнул на камень рядом с лодочкой и глянул в воду. — Они не боятся, — удивился он. — Смотри, собака, они плавают вокруг лодки, и не боятся.
— Значит, и нам бояться нечего, — собака обернулась, окинула взглядом пустой каменистый берег. — Пойдем, малыш. Видимо, пришло наше время.
Одним прыжком собака перескочила низкий камень, и очутилась в лодке. Котенок, кинув последний взгляд на рыбок, тоже заскочил в лодку и сел на мягкую теплую подстилку рядом с собакой.
Лодка качнулась, и, чуть накренившись на правый борт, стала разворачиваться.
— Уплываем, — шепнула собака.
— Ага, — тоже шепотом согласился котенок. — Но мы не знаем, куда.
— Не всё ли равно? — собака улыбнулась. — Котенок, ты знаешь, мне почему-то радостно и грустно одновременно. Я не знала, что так бывает…
— Ты умная, — похвалил котенок. Подошел к борту, поставил на него передние лапки. — Мурррре, — тихо-тихо мурлыкнул он. — Красивое мурррре…
Лодочка шла над волнами неслышно, словно вовсе не касаясь их, и котенок с собакой не поняли, в какой момент лодочка рассталась с морем, и стала подниматься всё выше и выше, в небо.
Котенок, однако, понял это первым — видимо, потому что до сих пор стоял, опираясь передними лапками о невысокий борт.
— Собака! Собака, мы летим! — с восторгом закричал он. — Смотри, смотри! Мы летим!
Собака встала с подстилки, подошла к котенку.
— Правда, — восхищенно сказала она. — Мы летим. Котенок, а ведь я знаю, куда. Я догадалась!
— И куда? — котенок смотрел вниз, море уходило всё дальше, а впереди, сколько хватало глаз, было только небо, и ничего кроме неба.
— К новой жизни, — шепотом ответила собака. — Куда же еще? Мы летим туда, где ждет то, что каждый из нас хочет больше всего. Котик, знаешь, что там есть?
— Что?
— Любовь, — шепнула собака. Тряхнула ушами, и улыбнулась. — Не знаю, что там есть еще, но любовь там есть точно.
— И муррре? — котенок всё никак не мог забыть маленьких рыбок.
— И муррре тоже, — подтвердила собака.
С берега уже нельзя было различить лодочку, она превратилась крошечную, едва заметную искру на небосводе. Всё ниже опускалось солнце, и всё дальше и дальше уходила в запредел крошечная небесная лодочка, и вскоре не осталось ничего, ни следа, ни воспоминания. Только огромное небо, да отблеск золотой пылинки, да облачный след.
— Пап, а я догадался, — вдруг сказал Инит. Сказал, и посмотрел в сторону коридора. Дверь в коридор была открыта, и сейчас Инит мог видеть край уютной мягкой подстилки, на которой спали, как всегда, прижавшись друг к другу, спаниель по имени Данка и серо-белый кот по имени Шустрый. — Ты ведь про них придумал сказку, да?