ач. — В которых огромное количество аспектов в буквальном смысле завязаны на самую что ни на есть примитивную физиологию.
— Вы атеисты? — вдруг спросила Гала.
— Нет, — покачал головой Ит. — Я так и вообще… гм… священник. В прошлом, но сан у меня действующий.
— Я атеист, — хмыкнул Саб. — По крайней мере, был им до недавнего времени.
— А сейчас? — повернулась к нему Гала.
— Сейчас не знаю, — Саб покосился на Ита. — Скажем так — у меня слегка изменилось мировоззрение.
— В какую сторону? — ехидно полюбопытствовал Скрипач.
— Не ерничай, — строго ответил Саб. — Скажем, я теперь допускаю, что существуют некоторые явления или силы, которые… которые оказывают влияние на реальность… и которые я не могу объяснить.
— Скоро дозреет до карго-культа, — сообщил Скрипач невозмутимо. — Но ладно, это поправимо. Так вот, о чем я?
— О триедином боге, — со вздохом напомнил Саб. — Что, рыжий? Склероз?
— Нет, не склероз, просто вы слишком много болтаете, — проворчал Скрипач. — Так вот, к чему это было-то. В идеале религия, или, точнее, мировоззрение должно быть ориентировано на духовную жизнь, а мы видим сплошную физиологию в чистом виде плюс обряды, которые, в свою очередь, призваны опять же повлиять на ту же физиологию. А вот теперь как раз то, к чему мы шли всё это время. Идеальной и единственно правильной считается физиологическая модель исключительно человеческая. Любое отклонение от цепочки самец-самка-потомство признается вредоносной и греховной. Причем даже та модель, в которой нет никакого сексуального подтекста. Вот ты, Гала. Ты ведь не была замужем, так?
— Так, — кивнула та.
— И как к тебе относились замужние и женатые коллеги? — тихонько спросил Скрипач. — Ты была просто одинокой, верно? В твоей жизни этой самой половой составляющей вообще не существовало. Я прав?
Гала покраснела до свекольного цвета, и через силу кивнула.
— Да, верно, — после почти полуминутного молчания подтвердила она. — А относились… плохо относились. Даже вспоминать гадостно.
— И все это потому, что она не выполняла чисто физиологическую заповедь, — развел руками Скрипач. — Не выходила замуж за нежеланного и нелюбимого человека, и не плодила кучу потомства. Гала, извини, я просто называю вещи своими именами.
— Рот бы тебе вымыть с мылом, — проворчал Ит. — Пошляк ты все-таки и циник.
— Я бы… наверное, я бы вышла замуж, но… — Гала опустила взгляд. — Мне действительно не нравятся…
— Люди, — подсказал Саб. — Тебе не нравятся люди, женщина, и не надо этого стесняться. А вот Кайл тебе нравится. Признай очевидное.
Мысленно пообещав себе убить Саба при первом же удобном случае, Ит решительно встал со стула, и в пространство произнес:
— Может быть, перенесем лекцию, а? Мы вниз сходить хотели.
— Да я уже закончил, собственно, — пожал плечами Скрипач. — Если совсем в двух словах, то они хотят не просто уничтожить рауф, а сделать априори плохим всё, что с ними можно хотя бы теоретически связать. Именно таким образом раса, для которой невозможен гомосексуализм, превратилась в расу педиков, — слово это Скрипач произнес с отвращением. — Именно таким образом раса, в которой семейные узы крепче, чем стальной канат, стала расой, взаимоотношения в которой построены на блуде и похоти. Именно так насаждается сейчас паттерн, который приживется в поколениях и поколениях тех, кто будет населять этот мир, и… и все проекции этого мира тоже… паттерн — мы высшая избранная раса, а та, что по сути своей триедина, низшая, вражеская, презираемая, и недостойна существовать.
Внизу, у входа в подвал, мирно спали сном праведников два охранника — крупные, бородатые, они лежали неподалеку друг от друга, и, кажется, даже немного похрапывали.
— Чисто сделал, — с легкой гордостью сообщил Саб. — Они даже не поняли, что я тут есть. Удачно рядом стояли. Кстати… — он улыбнулся. — Вы идите, а я тут на минутку задержусь, хорошо?
— Зачем? — с подозрением спросил Ит.
— Надо, — лаконично ответил Саб. — Идите, идите. Сейчас подойду.
Гала вошла первой, привычным движением дернув на себя тяжелую металлическую дверь. Ит и Скрипач шли следом, с интересом оглядываясь.
— Здесь были камеры, — сообщила Гала, когда они миновали первое ответвление коридора. — Вот тут держали детей.
— А сейчас тут что? — спросил Ит.
— Пусто. Слышите, никого нет?
— Интересно, надолго ли пусто, — покачал головой Ит.
— Не думаю, что надолго. Скоро привезут еще, — Гала вздохнула. — Они так радовались, бедняжки… когда их отводили наверх. Знали, что идут умирать, а всё равно радовались. Потому что наверху окошки есть. Небо, солнышко. Лучше смерть, чем камера под землей.
— Согласен, — кивнул Ит.
Считки. Их считки, и те, что есть у Эри.
Лин и Пятый. Предприятие номер три.
Девятнадцать лет страданий — ни за что.
Просто за то, что они были… теми, кем были.
«Лучше смерть, чем камера под землей».
Точнее, пожалуй, не скажешь.
Быть, по сути, заживо похороненным, терпеть мучения, пытаясь в себе доискаться их причины — или умереть. Очевидный выбор, не правда ли? Не для всех, разумеется. Конечно, не для всех. Но для них — более чем очевидный.
— А мне было ужасно стыдно, — призналась вдруг Гала.
— За что? — с участием спросил Скрипач.
— Перед ними стыдно. За то, что я могу подняться на улицу в любой момент, и увидеть — небо, солнце, дома, деревья. Свободу. Вот поэтому мне было стыдно. За своё бессилие, за то, что я не могла ни помочь им, ни принести сюда солнце. Наверное, это очень глупо звучит, да?
— Нет, — покачал головой подошедший Саб. В низком подвале ему приходилось пригибаться, выпрямившись он тут стоять не мог. — Совсем не глупо. Гала, а что там дальше?
— Склад, препараты, — Гала поморщилась. — Хотите посмотреть?
— Да, глянем, — кивнул Скрипач. — А вот ты… Саб, вот что. Идите-ка вы в машину. Информацию мы сняли, то, что хотели, посмотрели. Мы сейчас там еще поглядим быстро, и минут через пятнадцать к вам подойдем. А вы как раз машину прогреете. Хорошо?
…То, как выглядели препараты, хотелось поскорее забыть — даже им. Потому что препаратами были либо вырезанные из голов грибы, либо поперечные и продольные срезы голов вместе с паразитами. Вся эта чудовищная коллекция располагалась на длинных стеллажах, помещенная в большие плоские стеклянные банки. В воздухе отвратительно воняло формалином, но даже через едкую формалиновую вонь нет-нет, но пробивался слабый душок разложения. Смотреть не хотелось, но посмотреть было нужно, чтобы окончательно разобраться с тем, с чем приходится иметь дело. На осмотр потратили десять минут, просто быстро прошли вдоль полок. Можно потом открыть считки, снять схемы, отработать теории. Но уже наверху, без этого омерзительного запаха.
— Пойдем отсюда, — попросил Скрипач. — Ит, пойдем. Я тебя умоляю.
— Да, пошли, — согласился Ит. — Тяжко. Там просто последний препарат… кажется, это тот мальчик, которого Гала… хорошо, что мы не дали им тут гулять, — добавил он. — Она и так слишком много видела и вынесла. Если бы еще и это… всё, идем. Действительно, хватит.
На выходе из подвала их встретила просто замечательная картинка. А точнее, это была не картинка, а инсталляция. Сложенная из двух полуобнаженных спящих охранников, которых чьи-то шаловливые руки весьма художественно придвинули друг к другу, и положили в такую позу…
— Это Саб, — уверенно сказал Скрипач. — Точнее, это сабовское чувство юмора. Которое оставляет желать лучшего.
— Растащим? — предложил Ит.
— Ни в коем случае! — замахал руками Скрипач. — Ты что! Может, с юмором у него и не очень, но он же старался! Я только чуть подправлю…
— Что ты хочешь сделать?
— Сейчас… вот эту руку чуть-чуть сюда… а ногу вот сюда… и вот так… гораздо достовернее смотрится, правда? — Скрипач склонил голову к плечу. — Милашки. А спят-то как, любо-дорого! Жалко только, что мы не услышим, как они утром будут оправдываться, и как их будут называть, — с сожалением заметил он. — Что-то мне подсказывает, что посмотреть эту картинку сбежится весь институт. Ну и правильно, я лично только «за».
— Пойдем, — попросил Ит. — Рыжий, это всё баловство. И пошлость. Этим ничего не исправить.
— Ну и что? — удивился Скрипач. — Исправить нельзя, что верно, то верно. Но невозможность исправления не делает такие чудные моменты хуже. Ладно, идем, нехорошо заставлять себя ждать.
Глава 11
11. Вторая сказка Кили
— Ит, что смотришь?
Эри присела рядом. Ит подвинул визуал так, чтобы ей тоже было видно — интересно человеку, почему бы и не показать.
— Плотность заражения по зонам смотрю, — пояснил Ит. — Ужас, если честно. По обитаемым зонам… почти девяносто процентов под заразой, представляешь? То есть эту дрянь растащили по всей планете, причем в рекордно короткие сроки.
— А есть места, где этой дряни нет? — с интересом спросила Эри.
— Есть. По большей части на севере. За полярным кругом, например.
— Но ведь там невозможно жить.
— Ну почему, — Ит вздохнул. — Возможно. Нехорошо и недолго, но возможно. Жить захочешь, поедешь.
— И ты предлагаешь своих родителей отправить туда?
Ит поперхнулся.
— Нет, — покачал он головой. — Такое мне даже в голову не приходило.
— А куда их тогда?
Ит опустил голову, тяжело вздохнул.
— Понятия не имею, — признался он. — Вообще не знаю, что делать дальше. В принципе. И еще. Эри, с памятью тоже совсем плохо становится.
— Ты опять что-то забыл? — в голосе Эри зазвучало сочувствие.
— Да. И самое скверное, что я про некоторые вещи уже даже ассоциации не могу выловить. Раньше получалось поймать ассоциацию, зацепиться за неё, и хоть что-то, но вспомнить. Сейчас — нет. Со Скрипачом вчера пытались сообразить, на каких самолетах летали на Терре-ноль. И ничего. Понимаешь? Как выглядела кабина — смутно, но помню. Рыжий тоже. Модель машины, дальность полета, оснащение, высоты — ничего.