— Давайте еще подождем, — предложил отец.
Еще через несколько дней на месте старой пропавшей лавочки появилась новая. Да какая! Старая была совсем простенькой и тоже очень ветхой, а новая оказалась красивая, с коваными перильцами и спинкой, и с деревянным сиденьем, покрытым свежим лаком солнечного цвета. Мальчишки, увидев новую лавочку, тут же ее испробовали — уселись рядом, и принялись болтать ногами.
— Здорово! — восхитился Фасти.
— Удобная лавочка, — согласился Инит. — Она должна понравиться бабушке. Как думаешь, Фасти?
— Должна. Пап, понравится?
— Увидим, — отец улыбнулся.
— Так она вернется или нет? — требовательно спросил Инит.
— Посмотрим, — отец с интересом посмотрел на сына. — А сам как думаешь, вернется?
Инит задумался.
— Я бы на ее месте вернулся, — произнес он, впрочем, без особой уверенности в голосе. — А вот она… не знаю.
— И я тоже пока не знаю, — развел руками отец. — Хотя предположение у меня есть. Подождем.
Когда солнце хорошенько прогрело море, и стало можно купаться, вся семья отправилась на пляж — пришел день открытия сезона. Старший папа нес надувной матрас и рюкзак с ластами и масками, младший папа сумки с едой и покрывалами, мама корзинку с фруктами, а Фасти и Инит тащили свои доски для плавания. Это были совсем особенные доски для катания на волнах, специально сделанные старшим папой. Инит нес доску темно-синего цвета, украшенную белыми полосками, а Фасти — темно-зеленую доску, полоски на которой были оранжевыми.
— Ну вот, — удовлетворенно заметил папа, когда семья вышла на дорожку, и лавочку под новым деревом стало видно. — Инит, ты спрашивал, вернется ли бабушка? Смотри.
Инит ускорил шаг, и вдруг остановился, как вкопанный.
— Папа, но это же девочка, — удивленно произнес он. — Девочка, и…
На зеленой лужайке, под молодым деревом, носился кругами, гоняясь за собственным хвостом, бело-рыжий щенок, а на лавочке сидела девочка лет семи-восьми, в круглых очках, и читала какую-то книжку в яркой, разрисованной цветами обложке.
— Пап, это не бабушка, — сообщил очевидную истину Фасти.
— А как посмотреть, — отец улыбнулся. — Вот придем на пляж, и я кое-что вам расскажу. Только сейчас не забудьте поздороваться.
— Почему? — удивился Фасти. — Мы же ее не знаем.
— Спорный вопрос. Ты просто запомни на будущее — если видишь чудо, обязательно вежливо поздоровайся с ним.
— Зачем? — удивился Фасти.
— А вдруг чудо решит, что ты грубый, и не обратит на тебя внимания? — отец поправил на плече сумку с покрывалами. — К тому же никто еще не умер из-за того, что вежливо сказал кому-то «здравствуйте». Так что — вперёд.
Мальчики, поравнявшись с лавочкой, замедлили шаг.
— Здравствуйте, — вежливо произнес Инит.
— Привет, — улыбнулся Фасти.
Девочка подняла взгляд от книги.
— Здравствуйте, здравствуйте, — заулыбалась она в ответ. — Вам нравится мой щенок?
— Очень. Он замечательный, — Инит тоже улыбнулся. — У вас очень красивые новые очки.
— Спасибо. Значит, мама была права, когда решила их купить. И видно в них хорошо.
…Позже, уже на пляже, вдоволь наплававшись, они улеглись на покрывала, и принялись есть принесенные из дома бутерброды и яблоки.
— Пап, ты хотел рассказать про ту девочку и про чудо, — напомнил Инит.
— Могу, — подтвердил папа. — Только это будет короткая история, предупреждаю.
— От тебя и короткой не сразу дождешься, — поддразнила мама.
— Рассказывай уже, сказочник, — поторопил старший папа. — Сказок от тебя ждать, как у моря погоды. Дети бедные уже извелись совсем. Фасти, ты извелся?
— Еще как, — согласился сын. — Ну, пап… ну год уже почти ждём… ну, расскажи уже… это ведь тайна, да? Ты всё говорил «подождем, подождем». Ты узнал эту тайну. Точно?
— Ладно, — сдался тот. — Это действительно тайна, хотя, если вдуматься, не совсем тайна. Уж больно хорошо эту тайну видно, согласись. Дерево, лавочка, девочка, щенок… никакой тайны, так?
— Не так, — Инит, кажется, рассердился. — Пап! Рассказывай уже давай!
Есть вещи, деревья, и живые существа, которые бывают всегда. Они — вечные. Или почти что вечные. Возможно когда-то, в незапамятные времена, у них было начало, но какое — никому неведомо. По идее, если вдуматься, всё, что существует во вселенной, тоже вечно, но оно пусть и вечно, но всё-таки по-другому. Взять, к примеру, траву. Трава прорастает весной, цветет летом, семена у нее вызревают к осени, ветер разносит их по свету, а стебли травы ложатся на землю и умирают. Новая трава, выросшая из тех же корней, не будет весной помнить о том, что она на самом деле уже росла тут — это будут новые побеги, для которых существует только их жизнь, и не существует прошлой, старой. Вот так и живые существа — приходят в мир, растут, рождают детей, которые разлетаются потом по всему свету не хуже семян той травы, а потом ложатся в землю — и дети их через три-четыре поколения даже не вспомнят имена тех, кто дал жизнь им и их предкам. Они — не помнят. Они пришли, чтобы сменить, и чтобы их потом сменили. Они не бывают — всегда, потому что у них нет того, что может сделать их вечными.
Памяти.
Ведь именно память делает вечных — вечными.
Настоящие вечные — помнят.
Может быть, они помнят не всё, и, как им кажется, живут самой обычной жизнью, но в какой-то момент их память просыпается, и они…
— Пап, ты хотел рассказать про бабушку, — напомнил Инит. — Как она превратилась в девочку.
— Я как раз к этому подхожу. Минуточку терпения, родной, сейчас ты всё поймешь. Ну, или почти всё.
Мне кажется, что на этом берегу, на высокой его части, всегда росло дерево. И под ним всегда сидела на лавочке или на камне девочка, женщина, бабушка, рядом с которой находилась тоже всегда её собака. И эта девочка, женщина, или бабушка всегда читала книгу. Зачем? Это неизвестно. Может быть, она сидит эту вечность на этой лавочке для того чтобы один мальчик в один прекрасный день спросил о ней у своего отца. Может быть, зачем-то ещё. В принципе, это и неважно.
Кто эта девочка? Мне кажется, она — символ. Но я могу ошибаться, именно поэтому я и повторяю раз за разом слово «кажется». Себя она считает обычной, такой же, как все другие люди, и живет она самой обычной жизнью. С той лишь разницей что она, может быть, не осознавая в полной мере, зачем она это делает, знает — ей для чего-то нужно временами приходить на это место, прихватив с собой собаку, и просто сидеть там. А чтобы не скучно было сидеть, можно читать книгу. Она живет одну жизнь за другой, и ее собака живет одну жизнь за другой, и дерево, и лавочка — они бесконечно повторяются друг в друге, по сути, оставаясь одним. Даже если случиться несчастье, и эта девочка умрёт, через несколько месяцев она вернется сюда, просто в другом воплощении. Вернется, сядет на лавочку под орехом, погладит собаку, и откроет свою книгу. Просто потому что чувствует и, может быть, помнит — то, что она делает, бесконечно правильно, так должно быть.
Для бабушки, которой она до недавнего времени была, земной срок прошел, и её тело покинуло этот свет. Тело, но не то, что делало её — ею. То, что было ею настоящей, воплотилось снова, и стало той девочкой в очках, с красивой книгой, и бело-рыжим щенком. Наверное, с ней можно познакомиться, и даже подружиться. Может быть, она помнит что-то из прошлых жизней, но считает это своими же фантазиями или снами.
Мне грустно и радостно осознавать, что мы через какое-то время покинем этот берег и это место навсегда, а она в том или ином воплощении тут останется — вечность, живущая в вечности, которая может погладить собаку и перевернуть страницу книги. Чудо, которое находится рядом с нами, и которое не каждый может разглядеть, потому что его слишком хорошо видно…
Вечером, когда мальчишки улеглись, Инит, которому не спалось, дождался, когда заснет, наконец, Фасти, выбрался из кровати, и на цыпочках пошел в комнату к родителям.
Мама уже спала, а вот младший папа оказался почему-то на кухне. Он сидел за столом и листал толстый справочник, в котором вместо привычных букв было множество непонятных закорючек, которые папа называл формулами.
— Пап, а, пап… — начал Инит.
— Ты почему не спишь? — удивился папа.
— Я спросить хотел. А может так быть, что мы все… и мама, и ты, и папа, и Данка, и Шустрый, и мы с Фасти… что мы такие же, как та девочка с собакой? — стоять босыми ногами на холодном полу было неприятно, но Инит сейчас этого не замечал.
— Не дай мироздание, чтобы так было, — серьезно ответил отец. Захлопнул книгу, подхватил Инита подмышки, и посадил к себе на колени.
— Почему? — удивился Инит. — Это же, наверное, здорово. Быть вечным.
— Это не очень здорово, — покачал головой отец. — Это грустно, милый.
— Грустно? — удивился Инит.
— Конечно, грустно. Весь мир, вся вселенная, все живые существа идут куда-то дальше, а ты… ты вечно сидишь под деревом с книгой. Думаешь, это весело?
— Ну… — Инит задумался. — Не очень весело, наверное, но и не так грустно, как ты хочешь показать. И, пап, ты сам говорил про траву и семена, которые разлетаются кто куда. Ведь так? Неужели лучше быть, как эти семена? Мне показалось, что эта трава… тебе не очень нравится.
— Не совсем верно, — возразил отец. — Можно просто жить достойно, и помнить своих родителей, и их родителей, и родителей их родителей — именно это и не даст тебе стать той травой. Уважение к тем, кто дал тебе жизнь, кто привел тебя на этот свет. В какой-то мере это тоже сделает тебя вечным. А вот девочка…