О лет жестокая вода
Свинцом нам отравила грудь
Такая горькая вода…
Эти стихи сами собой пришли мне в голову, будто порожденные моими размеренными шагами и тайным предопределением. Я знал, что они будут последними и благодарил судьбу за то, что они сложились так легко.
Перед этими событиями я имел беседу с Константином. Все императоры, с которыми я сталкивался, любили беседовать со мной, потому что им льстила мысль о том, что они могут одним движением руки заставить замолчать язык и ум, доставляющие им удовольствие. Но Константин был утонченным человеком, хотя для захвата самоличной власти убил немало людей, в том числе и Августа Лициния. Во время нашей беседы я рассказал ему о воде, начав с моих давних воспоминаний и закончив обсуждением его намерения провозгласить столицей Византию вместо Рима, конечно, после построения там акведуктов и водохранилищ. И что же сделал Константин? Он позвал «благороднейших» и любезно попросил меня повторить все, что я только что рассказал. После моего рассказа он развел руками и лукаво спросил:
— Ну как, поверим человеку, который утверждает, что жил еще во времена цензора Аппия Клавдия Красса?
И тут все презрительно рассмеялись.
О лет жестокая вода…
Я машинально шептал первые строфы, хотя император Константин еще не закончил говорить. Вся эта толпа людей у его ног — нобили и гетеры, колоны и препозиты, храбрые и закаленные легионеры должны были забыть, что с завтрашнего дня священный и вечный Рим ничем не будет отличаться от остальных городов империи. Но они не знали, что Рим обречен, потому-то Константин и покидал его почти в панике. А сам Константин не знал или не хотел знать, почему Рим обречен… После императора шел мой черед как придворного прокламатора и сейчас я скажу им всю правду. И они узнают…
Внезапно раздавшиеся громкие возгласы вернули меня к действительности. Я понял, что Константин сумел убедить их. Сколько же мне оставалось жить? Стражники тут же ли пронзят меня по знаку императора или он даст мне договорить до конца? Я взошел на пьедестал и, когда стало тихо, начал читать, положив правую руку на грудь…
— О лет великая вода
Восторгом наполняешь грудь
Ты, ясноокая вода…
…Но кто это говорит вместо меня моим голосом? Это не мои слова! Кто вселился в мое тело? Плутон? Меркурий? Янус ли заставляет меня продолжать? Или, может быть, прекрасный юноша из межзвездной галеры, который всегда является мне в навязчивых видениях?
Я закончил читать в буре грубых возгласов и акламаций. Освещенный факелами император Константин обратился к свите «благороднейших» со словами:
— Как же нам лишиться поэта, который так мастерски владеет своим искусством?
Мужи отвечали ему почтительно, но во взглядах их читался страх, удивление и скрытое озлобление.
Таким был мой последний день в Риме, потому что в ту же самую ночь я, абсолютно обессиленный, отправился вместе со всем императорским двором в Византию, которая вскоре была названа Константинополем.
…До нас доходили тревожные новости. Узурпатор убил сына Константина Константа. Другой сын Константина Констанций II уничтожил узурпатора и стал императором. Как с севера, так и с юга в пограничные области вторгались варварские племена. Констанций II назначил своего двоюродного брата Галла наместником на востоке и дал ему титул «цезаря», но потом заподозрил его в заговоре и казнил. В это же время среди народа приобрел большую популярность другой его двоюродный брат Юлиан, и когда Констанций умер, Юлиан стал императором. Он возвысил языческих богов, сам совершая жертвоприношения и гадая на печени животных. Он был образованным, но меланхолическим человеком, поэтому, невзирая на ход времени, стремился вернуть старину. Он нашел свою смерть, пронзенный копьем на поле боя у реки Эфрат, и очевидцы утверждали, что перед лицом смерти он покаялся и принял христианскую веру. После него пришел Йовиан, который, однако, вскоре умер. Императором стал Валентиниан. Но поняв, что одному ему не справиться с государственными делами, он призвал на помощь своего брата Валента и они разделили империю. Валентиниан уехал на запад, а Валент остался. В это время на юге взбунтовались агонисты, которые не жили в городах, а скитались по дорогам, и, если им попадался человек благородного происхождения, они запрягали его вместо коня в колесницу. С севера наступали готы, франки, алеманы, квады, галлы и лигуры. Валентиниан умер, на его место пришел его сын Грациан. Валент начал впускать на римскую землю принявших христианство готов при условии, что те сдадут оружие. Но перекупщики не отбирали у них оружие, если те давали им взятку. Готы восстали, нанеся страшное поражение под Адрианополем, где погиб Валент. Грациан, не в силах овладеть положением, назначил на восток Теодосия. Этот Теодосий носился с мыслью о священном мече-искупителе, поэтому он разрушил языческие храмы, запретил жертвенные костры и начал страшное гонение язычников и еретиков-ариан. Позднее он разрушил статуи всех римских и греческих богов, за что статуя Зевса покарала его, превратив в камень руку. Зевса он переправил в Константинополь. В это время возобновились олимпийские игры. И в последний раз Теодосий разделил империю на две части, передав восточную своему сыну Аркадию, а разоренный запад — другому сыну Гонорию. Земля давно уже не давала хороших урожаев, повсюду вспыхивали бунты, рабы пускались в бегство или убивали своих хозяев. Не осталось ни одного человека, который чувствовал бы себя сильным и уверенным в завтрашнем дне, и поэтому уже никто не испытывал любви к своему государству.
А вода все текла и люди ее пили.
Погоди, Вергилий, сейчас, когда ты уже все понял, сохрани мудрость в своих глазах и укроти нетерпеливое дрожание руки, усердно долбящей мрамор. Кто может помешать тебе исполнить свой замысел? Никто даже и не подозревает о твоих намерениях, потому что людям, этим слабым, неуклюжим и трусливым существам, такой поступок кажется невероятным. Но ты сам сбросил свой груз, потому что знаешь, что камень запоминает лучше и пергамента, и человека. Ты также знаешь, что, страшась правды, люди, которые родятся после, провозгласят ею чью-то искусную болтовню. Тебе известно, что после простого смертного останется его потомок, а после тебя, бессмертного, ничего… Пиши, Вергилий!
Я вижу, как подобие сердца у тебя в груди разрывается при мысли об Элице, но прогони эту муку, потому что ее благодать предназначена другим, но не тебе!
Разве ты не знал, что так и будет? Но ты не скрылся вместе с картавым Гонорием в болотах Равены, а остался там, среди пламени. Той ночью рабы открыли ворота Рима и первыми, с наслаждением, приняли мечи готов в свои тела. Ты видел, как полчища Алариха, который служил Теодосию, грабили храмы и роскошные дома, как около форума какой-то раб бежал с фракийским топориком за своим хозяином, а настигнув его, повалил и отрубил ему сначала ноги, а потом и остальные части тела. Выражение его лица при этом было такое, будто он обрубает сучья у дерева…
Именно в этот момент ты заметил, как она бежит к тебе сквозь отблески огня и крови, одетая в белое и с волосами, подобными солнечному снопу. Она бросилась тебе в ноги с мольбой спасти ее. И только тогда ты, Вергилий, пришел в себя, поднял ее и вскоре с удивлением понял, что во всем Риме только вы стоите на одном месте и разговариваете. Когда вы сумели выбраться из города через тайный ход, она сказала:
— Веди меня в Сердику!
— Кто ты такая? — спросил ты, почти не различая ее в темноте.
— Элица.
— У тебя странное имя.
— Я славянка, — ответила она. — Мой муж Флавий был римлянином как ты. Но его убили готы, а меня взял в плен конунг Аларих.
— Сердика далеко, — промолвил ты, подумав.
— Около Сердики мой дом, — просто объяснила она. — У меня там клочок земли, сад и хозяйство.
И раз тебе, Вергилию, все уже было известно, почему же ты сказал:
— Для сада нужно много воды.
На что она ответила со смехом:
— Воды сколько угодно!
— А откуда ты ее берешь? — тихо спросил ты, едва ворачая языком.
Она объяснила:
— Мой муж был потомком легата Траяна. Еще со времен его прадеда у них был водопровод, отведенный от акведукта.
Потом наступила тишина и вы долго шли рядом, не различая друг друга в безлунной ночи. Когда ты повернулся назад, то увидел, что горящий Рим у ваших ног уменьшился до размеров луны. Тогда ты, Вергилий, задал свой последний и самый бессмысленный вопрос:
— А у водопровода трубы из свинца?
— А из чего же еще? — удивилась она. — Странные вопросы задаешь ты, Вергилий.
— Потому что ты пьешь отраву! — воскликнул ты и наскоро ей все рассказал. Она внимательно слушала тебя со все возрастающим удивлением. Уже почти рассвело и удивление ты прочитал в ее глазах.
— Если бы мой муж не питал к тебе такого уважения, я могла бы подумать, что ты не в себе, — сказала Элица, услышав твой рассказ. — Я не слышала ни об одном отравлении нашей водой. От отравления умирают быстро и в муках, а вода дарует жизнь…
Так вы шли еще долго и ты, Вергилий, вспомнил и рассказал еще многое. А Элица все твердила, что понимает твои мысли, но не верит им. Но важен не разум, Вергилий, а вера, а ее ты не смог добиться!
А потом, когда вы в крайнем истощении наконец-то добрались до ее дома около Сердики и стали жить там, как муж и жена, разве в полноте своего счастья ты так быстро все забыл? И разве только в тот момент, когда ты узнал, что империи на западе больше нет, по твоему телу пробежала дрожь? Ведь тебе, как и всем остальным, это было ясно и раньше, потому что последний несовершеннолетний император Ромул Августул (то есть маленький Августин) был сыном готского военно-начальника Ореста…
Нет, Вергилий, тебе не дано радоваться счастью — слишком рано ты стал замечать своими нечеловеческими глазами, что твоя жена бледнеет, отказывается от еды и мучается от жажды. Лючия все чаще стала являться тебе во сне, обнаженная под струей воды.