— Сэм! — заорал он. — Как ты там?
— Порядок! Лети сюда, сынок, тебе откроется волнующая картинка.
Однако полюбоваться заревом им не удалось. Видимо, Граф привез с собой снайперов. По ним открыли прицельный огонь издалека, и пришлось опять прятаться, прижимаясь животом и щекой к усыпанному стеклом полу. И, конечно же, Виктор немедленно порезался.
— Что за бардак они тут развели!.. — Сэм яростно ругался. При свете догорающих автомашин, стараясь не вставать, Виктор перевязал ему ногу. Такие ранения в его родном взводе называли чистыми. Пуля прошла навылет, не задев ни костей, ни кровеносных артерий. Входное и выходное отверстия были одинаково крохотными. При наличии элементарных медикаментов подобные прострелы вылечивались практически за неделю. Сэм, однако, пребывал в состоянии бешенства. От его медлительного добродушия не осталось и следа. Время от времени он пробовал пристроить ногу удобнее и на вспышки боли реагировал щедрым потоком ругательств. Многие словечки Виктор слышал впервые, а потому держал ушки на макушке. Не то чтобы ему импонировала интонация крепких фраз, но «черный сленг» — он знал по опыту — оказывался в иных ситуациях просто незаменим. Первый учебный курс Виктор прошел еще на родине, когда по юношеской наивности пытался изъясняться с некоторыми из особо отпетых граждан на нормальном человеческом языке. В лучшем случае его попросту не понимали, частенько поднимали на смех, а иногда брали в оборот, как любят брать в оборот иные червивые души неотхлестанных жизнью «вьюношей». В подобном, порой совершенно неосознанном посягательстве первых на последних проявлялась, вероятно, тысячелетняя, успевшая перекочевать в гены и кровь ненависть неимущих ко всему, что хоть как-то претендует на схожесть с имущими. Владеть речью — значит, тоже быть имущим и перекрашиваться в белую ворону. Таких соплеменники не любят, недрогнувшей рукой вычеркивая из списка своих. Настоящий неимущий просто обязан ругаться. То есть, у него есть и другие обязанности, но данное качество вернее всего выделяет его среди прочих, а правильнее сказать, объединяет с этими самыми прочими. Так рассуждает многочисленная стая неимущих, и, честное слово, их можно понять. Такова разбитая судьба этих людей — разбитая чаще всего в раннем младенчестве, таково их украшенное синяками и шрамами прошлое. Говорящий иносказательно, с подозрительной гладкостью, по их мнению, этих шрамов не имеет. Стало быть, некто прямолинейно-крепкий, разумеется, свой, обязан исправить положение посредством все тех же легко наносимых синяков и ссадин. Легкий грим, и с человеком можно уже общаться. Эмигранту, угодившему в места, лишь отдаленно напоминающие райские, виртуозная ругань пригождалась вдвойне. Способность ответить в любой момент колким словечком зачастую спасала от уличных приставал. В случайных компаниях одно-единственное грамотно или неграмотно составленное предложение могло занести человека как в черный список, так и в список лиц привилегированных, почти своих…
— Спрашивается, какого черта он выпалил в меня, если рядом находился ты?! — продолжал яриться Сэм. — Кажется, мой-то экран в полном порядке! Или я не прав? Да… Везунчик, нечего сказать! Простреленное бедро, полуразвалившийся дом… — внезапно оборвав себя, он взглянул на Виктора совершенно трезвыми глазами.
— Надеюсь, ты запер внизу дверь?
Виктор кивнул.
— Запер-то запер, только что толку. Окна расположены низко, если что, они ворвутся через них.
— Низко, да не очень, — Сэм подмигнул ему и шепотом торопливо заговорил: — Пока я тут сокрушаюсь, аккуратненько пробегись по всем комнатам. Проверь, где что, а заодно собери оружие. Только будь осторожен. Есть у меня одно опасение… Да и эти парни, похоже, не собираются так просто убираться.
— Значит, будем готовиться к осаде?
— А что нам еще остается делать?
— Думаешь, долго мы таким образом продержимся?
— Сэр! Не паникуйте раньше времени! — Гордон улыбнулся. — У малыша Сэма в запасе еще вдоволь сюрпризов для наших гостей.
— Я вижу, Горди-один действительно хлебосольный хозяин. Однако подобное гостеприимство может кое-кому выйти боком.
— Только не нам, дружок. В этом не сомневайся! Ну, а станет совсем невмоготу, воспользуемся лазом и смоемся отсюда к чертовой матери.
Сэм был полон оптимизма, и Виктору это пришлось по душе.
— Как нога, командир?
— Потерпит. Давай вниз и не разглагольствуй!
Виктор подчинился. Собственно говоря, он был не против встать под начало Сэма Гордона. Пусть покричит и покомандует. Куда хуже, когда соратники пасуют и угрюмо мозолят взглядами потолок. Утерявший присутствие духа — неважный партнер. Именно про таких толкуют, — мол, с ним бы в разведку ни ногой…
Виктор встрепенулся. Кстати, о разведке! Надо бы осмотреть тех парней. Кроме пистолетов с глушителями, у них могло найтись кое-что поинтереснее.
Спустившись в прихожую, он еще раз проверил дверь и без особой брезгливости обезоружил лежащих на полу бандитов. К виду обагренной кровью и ранами смерти, он давно привык. А правильнее сказать — еще не отвык. Мирное время — лекарь довольно вялый. Если сходу не погрузиться в какое-нибудь увлекательное занятие, не найти себя в подходящей профессии, то образы войны — оскаленные, синелицые, мертвенно шепчущие о чем-то своем — будут преследовать долго. Наверное, это и есть тихое помешательство когда вакуум тоскливого быта заполняет все та же война. Виктор давно пришел про себя к выводу, что именно войны в большинстве случаев плодят людское сумасшествие. Остаться нормальным человеком, перенеся ужас узаконенного смертоубийства, невозможно. Из-под пуль и бомбежек люди выходят с множественными внутренними травмами. Ассимилироваться среди гражданского населения им более чем тяжело. Мир пороховой гари и стонов умирающих перелопачивает настолько, что вернуться обратно самостоятельно, БЕЗ ПОСТОРОННЕЙ ПОМОЩИ они уже не могут. С равнодушной ленцой мирный быт хлещет по щекам, приводя в чувство, но на деле лишь переполняет непониманием настоящего, заражая дрожью перед надвигающимся пустым будущим…
Еще одного помощничка Графа он обнаружил застрявшим в оконном проеме. Бедолага почти влез в комнату, когда рванувшая позади граната исполосовала его спину осколками. Этот мертвец оказался более запасливым. Помимо автомата Виктор изъял у него тяжелый подсумок с магазинами.
В комнату с моссадовцами он не вошел, а с осторожностью заглянул. И тотчас встретился взглядом с глазами тяжело дышащего человека. Тот сидел, привалившись спиной к опрокинутому столику, тонкими пальцами теребя душащий его ворот. Ему было не сладко, тем не менее, заметив Виктора, он сделал над собой усилие и стал медленно поднимать пистолет. Он был в самом деле плох, — на это простейшее действие у него ушло секунд десять. Автомат Виктора давно смотрел в лицо израильтянину.
— Дурачина, — донор опустил оружие. — И чего бы тебе сразу не разобраться, в кого стрелять, а в кого нет.
— Уходи! — пистолет в руке моссадовца дрожал. Не дожидаясь, пока разведчик спустит курок, Виктор шагнул в коридор и прикрыл за собой дверь.
— Дурачина, — еще раз повторил он. О том, чтобы добить моссадовца, Виктор даже не подумал. Человек умирал, и умирал ни за грош. В свои последние минуты он заслуживал только участливого сострадания.
Сэма Виктор застал переговаривающимся с кем-то по рации. Темная антенна была выдвинута во всю длину, но слышимость все равно была скверная.
— Ты все понял, Фрэнк?.. Да, кажется, мы вляпались основательно. Очень бы не хотелось ввязывать в это дело полицию, но без ее помощи нам, пожалуй, не обойтись. Свяжись с кем-нибудь из твоих знакомых, кому можно доверять, и разъясни ситуацию… Все! До связи!..
— Ай-яй-яй! — Виктор укоризненно покачал головой. — Храбрец Сэм Гордон обращается за помощью?
— Храбрец Сэм Гордон — ко всему прочему — еще и малый неглупый. То, что парни Графа не сдвинулись до сих пор со своих позиций, не сулит ничего доброго. Скорее всего, они запросили подмоги. Есть у меня такое подозрение… А коли так, то отчего же и нам не выкинуть подобный финт? Сэм с усмешкой оглядел себя и Виктора. — Много мы с тобой не навоюем. У тебя одна рука, у меня одна нога — не слишком много для двоих отважных ребят. А этих сорванцов никак не меньше десятка. Плюс кто-нибудь примчится в подкрепление… Да садись же, не маячь на виду!
Виктор опустился на корточки, автоматы и магазины сложил на полу горкой. Наметанным глазом Сэм оценил трофеи.
— Отлично!.. Да у меня тут пара ящиков с боеприпасами. Гранаты и автоматические винтовки. Увы, боюсь, все это не слишком поможет. В прямую атаку они больше не пойдут. К тому же скоро рассветет, и снайперы Графа будут постоянно держать нас на мушке.
— К счастью, о твоей рации они ничего не знают.
— На это вся и надежда…
— А кто этот Фрэнк? Полицейский?
— Один из операторов Рупперта. Может быть, ты его даже видел. Он помогал мне раньше, поможет и сейчас.
Задумавшись о чем-то своем, Сэм невесело прищелкнул языком.
— Именно от Фрэнка я узнал, что эксперимент пошел прахом. Закавыка у них, Вилли, и ничего с этой закавыкой они поделать не могут. — Сэм скосил глаза в сторону окна, рассеянно ущипнул себя за нос. — По-моему, их просто понесло. Знаешь, когда летишь под горку и ничего не можешь поделать с тормозами. Жми, не жми — все бестолку. Вот и у них сейчас также.
— Не пойму, о чем ты?
— Да все о том же, камрад. Не вышло у них ничего с этим донорством, да и не могло выйти. Они же Господа Бога, ни много ни мало, собрались заменить! Гении доморощенные!.. Я Мэрвила знаю, — на вид тихий, скромный, а внутри стайка маленьких бесенят, — покрикивают, признания требуют. Наверное, такие тихони, как он, и есть самые страшные.
— Что-то не показался мне он тихоней.
— Это сейчас. А видел бы ты его раньше. Он ведь всю жизнь брату завидовал. Завидуя, и в последний путь проводил. Теперь он, конечно, изменился, хотя в полную силу еще не расцвел. Может, и хорошо, что из эксперимента ничего не вышло, а то получили бы еще одного самовлюбленного адольфа.