алось под руку из фермерского инструмента. Они спрятались в сарае, где хранилось сено, и оттуда наблюдали за дорогой, глядя в щели между плохо пригнанными досками.
Небольшой отряд молчаливых, плохо различимых в темноте всадников медленно выехал из-за поворота, поднимаясь в лощину. Им, по-видимому, не удалось достичь согласия по поводу одежды. Два черных здоровяка, настолько схожие чертами лица, что могли быть только близнецами, были одеты в непонятную форму, которую, скорее всего, стащили с убитых на поле боя солдат. Худенький светловолосый парень был в фермерской одежде — холстяных бриджах, коричневой шерстяной рубашке, короткой серой шерстяной куртке. И с ними — еще один человек, которого можно было бы принять за странствующего священника по его длиннополому черному сюртуку, молескиновым брюкам, белой рубашке с черным галстуком под стоячим воротником. Их лошади были ужасающе грязны, с мокрецом до самой шеи, с зеленоватыми разводами пота на крупах и клейкими потеками желтой слизи, текущей из ноздрей и рта. Но все мужчины были хорошо вооружены — револьверами «керр», висевшими у них на бедре, дробовиками и ружьями в седельных чехлах.
Старик стоял на дороге, поджидая их. В сером свете, под моросящим дождем, он напоминал призрака — какое-то серое существо, стоявшее расставив ноги на травянистой полосе между колеями, прорытыми колесами телег. На нем была одежда из домотканой шерстяной материи, выкрашенной краской, которую получают из скорлупы грецкого ореха. Он был в шляпе, которая выглядела мягкой, как ночной капор; она обвисла, как будто растеклась по его голове. Его двойной подбородок висел брылями, похожими на отвислые губы охотничьей собаки; длинное ружье он держал сзади, пряча за спиной.
— Стойте там, — крикнул он, когда всадники были в двадцати шагах от него.
Два здоровяка и светловолосый парень, не обращая внимания на его слова, сжали пятками бока лошадей и продолжали медленно двигаться вперед. Всадник, похожий на священника, свернул к краю дороги, повернув свою лошадь так, чтобы скрыть короткий карабин Спенсера, висевший в чехле у колена. Его товарищи остановились перед стариком.
Быстрое движение — и кто-то пронзительно вскрикнул.
Это старик выхватил ружье из-за спины, ткнул дулом под подбородок одного из негров и затем отдернул его назад. Это было старинное охотничье ружье; курок высоко выступал, отверстие дула было большое, как стакан. Тонкая струйка крови потекла по шее огромного всадника и скрылась за воротником его рубашки.
Второй близнец и светловолосый парень смотрели через узкую полосу кукурузного поля, где старый серый стог прошлогоднего сена торчал конусом у опушки леса. Они улыбались, как будто ожидали увидеть что-то забавное среди деревьев.
Старик сказал:
— Эй ты, у изгороди. Я знаю тебя. Ты Тиг. Давай сюда.
Тиг не двигался.
Старик спросил:
— Не подъедешь?
Тиг не пошевелился. Губы у него изогнулись в усмешке, но глаза его были словно холодный камин, из которого выгребли пепел.
— Это твои ниггеры? — спросил старик у Тяга.
— Я не знаю, что это за ниггеры, — ответил Тиг. — Но они не мои. Мне такие и даром не нужны.
— Кому же они тогда принадлежат?
— Сами себе, полагаю, — ответил Тиг.
— Давай подъезжай сюда, — сказал старик.
— Я просто собираюсь отдохнуть здесь на опушке леса.
— Не доводи меня, а то я всажу заряд в кого-нибудь, — сказал старик.
— У тебя один лишь ствол, — подчеркнул Тиг.
— Хватит и одного, чтобы вас пристрелить. — Старик сделал несколько шагов назад, пока не решил, что все трое оказались у него под прицелом. Затем скомандовал:
— Слезайте все с лошадей и встаньте вместе. Все, кроме Тига, спешились.
Лошади стояли без всадников, брошенные поводья спускались до земли; уши у лошадей были повернуты вперед, как будто они с любопытством прислушивались к разговору. Негр по имени Байрон, получивший рану, приложил к ней пальцы и посмотрел на кровь, затем вытер руку о широкий подол рубашки. Другой негр, которого звали Айрон, склонил голову набок, высунув розовый кончик языка, — с таким вниманием он сейчас следил за каждой деталью происходящего. Светловолосый парень потер голубые глаза и одернул одежду, как будто только что проснулся. Затем он с преувеличенным вниманием принялся разглядывать ноготь на указательном пальце левой руки. Ноготь был почти такой же длины, как и сам палец; некоторые люди отращивают такие ногти, чтобы резать ими масло и топленый жир или для других подобных целей.
Старик держал под прицелом всех троих и осматривал их разнообразное вооружение.
— Для чего этим ниггерам кавалерийские сабли? Поджаривать мясо над огнем? — спросил он у Тига.
Последовало долгое молчание, затем старик спросил:
— Зачем вы сюда приехали?
— Ты знаешь, — сказал Тиг. — Схватить дезертиров.
— Они все ушли. Уже давно. Ушли в лес, где их трудно будет найти. Или пошли дальше в горы, чтобы покончить с армией и клятвой верности.
— Ах так. — Тиг прищурился. — Если я правильно тебя понял, нам лучше вернуться в город. Это ты хотел сказать?
— Если вернетесь, избавите и меня и себя от неприятностей.
— Не дождешься. Мы обязаны повесить тебя тоже, старая задница, — сказал Тиг. — Раз они ушли, ты не должен был встречать нас с оружием в руках.
В этот момент светловолосый парень бросился ничком на землю и крикнул:
— Царь царей!
В тот самый момент, когда внимание старика отвлеклось на парня, Айрон размахнулся с неожиданной для его комплекции ловкостью и ударил старика кулаком в лицо. И сразу же выбил ружье из его рук. Старик упал на спину, его шляпа свалилась в грязь. Айрон шагнул к нему, поднял ружье и обрушил на него; он бил его до тех пор, пока приклад не отлетел, затем он продолжал бить его одним стволом. Спустя какое-то время старик все еще лежал на дороге. Он был в сознании, но во взгляде его сквозило недоумение. Из его уха текло что-то, напоминающее красную подливку.
Байрон сплюнул и вытер кровь на подбородке, затем вытащил саблю, приставил ее конец под висячий подбородок старика и стал нажимать до тех пор, пока не выпустил ручеек крови, равный своему собственному.
— Поджаривать мясо над огнем, — повторил он.
— Оставь его, — сказал Айрон. — Теперь от него никакого вреда.
У обоих, несмотря на их габариты, был тонкий резкий голос, поднимающийся до высоты птичьего щебета.
Байрон убрал саблю от подбородка старика, но затем, прежде чем кто-то успел заметить, он взялся за рукоять обеими руками и движением, которое выглядело не более сильным, чем поворот мутовки в маслобойке, вонзил саблю старику в живот.
Он отступил, опустив руки. Лезвия сабли не было видно, только витая гарда и обмотанная проволокой рукоятка торчали над грудью старика. Тот попытался встать, но сумел только приподнять голову и колени — он был намертво пришпилен к земле.
Байрон, взглянув на Тига, спросил:
— Хочешь, я прикончу его?
— Оставь, пусть Создатель доведет дело до конца, — сказал Тиг.
Светловолосый парень поднялся, подошел к старику и уставился на него.
— Он готов к смерти, — сказал парень. — Его лампа зажжена, и он ждет жениха.
Все засмеялись, кроме Тига и старика. Тиг сказал:
— Заткнись, Берч. Поехали.
Они сели на лошадей и двинулись к дому. Когда они проезжали мимо старика, он испустил последний вздох и умер с воплем. Байрон низко наклонился с седла, как цирковой наездник, вытащил саблю и вытер ее о гриву своей лошади, прежде чем сунуть в ножны.
Айрон подъехал к воротам и ударом ноги раскрыл их, сорвав щеколду. Они все проехали через ворота и направились прямо к крыльцу.
— Выходите, — крикнул Тиг. Ни одной нотки оживления не прозвучало в его голосе.
Никто оттуда не появился. Тиг, взглянув на Байрона и Айрона, мотнул подбородком на дверь.
Оба они спешились, обмотали поводья вокруг подпорок веранды и, вытащив револьверы, стали обходить дом с двух сторон. Они двигались как волки на охоте, без слов понимая, что каждый из них должен делать. Они были быстры, движения у них были легкими и плавными, несмотря на их габариты. Но главное их преимущество было в рукопашном бою, так как оба они, похоже, могли разорвать человека на части голыми руками.
Трижды обойдя дом, они одновременно вломились в заднюю и переднюю дверь. Через минуту они появились снова, Айрон с пригоршней свечей, связанных за фитили, а Байрон с ветчинным окороком, который он держал за белую кость, как ножку курицы. Они положили все это в короба, притороченные к седлам. Тиг и Берч молча спрыгнули с лошадей, и все они направились к конюшне, где открыли двери, ведущие в стойла. Там они обнаружили одного лишь старого мула. Они забрались на сеновал и обошли его весь, протыкая саблями сено, затем, покинув конюшни, они обратили внимание на сарай, но когда приблизились к нему, дверь распахнулась, и трое дезертиров бросились бежать.
Выбегая из сарая, они замешкались, так как в руках у них было самодельное оружие, выглядевшее как орудия древнего человека из незапамятных времен: заточенный и привязанный к цепи сошник, старый заступ, заостренный наподобие дротика, сосновый сучковатый горбыль, утыканный гвоздями, которыми подковывают лошадей.
Тиг дал им отбежать, а затем снял карабин с плеча и выстрелил в двух бежавших впереди, которые упали, с грохотом выронив свое оружие. Последний из них, пленник, остановился и, подняв свое оружие, повернулся лицом к Тигу. Тот смотрел на него с минуту. Пленник был бос, он вжимал пальцы в землю, как будто для того, чтобы лучше удержаться на ногах. Тиг лизнул большой палец, потер мушку своего «спенсера» и, подняв карабин, прицелился. Пленник замер на месте. Он крепко сжимал свой горбыль и стоял, держа его над головой, как дикарь, изображенный на книжной гравюре.
Тиг опустил карабин и поставил его прикладом на землю, придерживая одной рукой за ствол.
— Брось эту палку, или я пошлю тех двоих, чтобы они тебя разорвали на части, — сказал он.