— Нет. Ничего. — Шнайдер мрачно огляделся по сторонам. — Но если вы хотите спросить меня, не подходил ли ко мне кто-то из сто восемнадцатого и не просил ли «похоронить» дело Сарковски, я отвечу: нет, не подходил и не просил. Мы провели расследование в соответствии с инструкциями, как полагается, и затем перешли к другим делам.
Амелия взглянула ему прямо в глаза:
— А что вам вообще известно о сто восемнадцатом?
Шнайдер взял один из пультов, покрутил его в руках и снова положил на столик.
— Я кое-что спросила.
— Что? — переспросил он угрюмо. Она заметила, что его взгляд переместился на пустой бар. На деревянной полке все еще виднелись круги от когда-то стоявших там бутылок.
— У меня отвратительная память, — призналась она.
— Память?
— Я с трудом запоминаю собственное имя.
Шнайдер смутился.
— Такая молодая?..
— Да, в самом деле, — рассмеялась Амелия. — В ту же минуту, как я выйду от вас, я мгновенно забуду, что была здесь. Забуду, как вас зовут, ваше лицо. Все мгновенно улетучится. Очень странно.
Он понял намек. Но отрицательно покачал головой.
— Зачем вам это? — спросил он шепотом. — Вы молоды. Вам следует понять, что в некоторых случаях лучше не будить спящих собак.
— А что, если они не спят? — спросила она, наклонившись вперед. — Ведь остались две вдовы и дети без отцов.
— Две?
— Крили, тот парень, которого я упомянула. Он ходил в тот же бар, что и Сарковски. У меня есть ощущение, что они знали каких-то ребят из сто восемнадцатого. И они оба мертвы.
Он смотрел на плоский экран телевизора. И молчал.
— Итак, что вы слышали? — спросила Амелия.
Шнайдер снова опустил взгляд и начал разглядывать пол, как будто заметил какие-то пятна. Возможно, он добавит замену ковра в список ближайших планов по дому. Наконец Арт выдавил из себя:
— Только слухи. Вот и все. Я с вами откровенен. Имена мне неизвестны. И конкретные детали тоже.
Амелия кивнула:
— Слухи меня вполне устроят.
— Говорилось что-то о каких-то деньгах. Вот и все.
— О деньгах? И о каких суммах?
— Возможно, об очень больших. А может быть, и о мелочи.
— Поподробнее, пожалуйста.
— Я никаких подробностей не знаю. У меня информации не больше, чем у того человека, что работает на улице, и кто-то что-то говорит стоящему рядом полицейскому; он слышит несколько отрывочных фраз, и у него создастся общее представление о сказанном, вполне вероятно, ошибочное.
— Вы помните какие-нибудь имена?
— Нет, нет. Это было так давно. Помню только, что разговор шел о деньгах. Я даже не знаю, кому и как они платились. И сколько. Мне известно, что там был кто-то, кто собирал их, и что они имели какое-то отношение к Мэриленду. Туда и шли все упомянутые деньги.
— А куда конкретно?
— Не знаю.
Амелия задумалась: каким же мог быть полный сценарий? Не было ли у Крили или у Сарковски дома в Мэриленде, возможно, дома на воде, в Оушен-Сити или Рехобетс? Или у кого-то из полицейских из 118-го? Или речь шла о каком-то балтиморском синдикате? В этом последнем предположении что-то было. Оно могло объяснить, почему не удалось найти выходов на группировки Манхэттена, Бруклина или Нью-Джерси.
— Я хотела бы посмотреть дело Сарковски. Вы не могли бы мне помочь?
Шнайдер явно колебался.
— Мне необходимо сделать несколько звонков.
— Спасибо.
Амелия поднялась.
— Постойте, — остановил ее Шнайдер. — Я хочу вам кое-что еще сказать. Я называл вас молоденькой. Извините. Вижу, вы настоящий полицейский, умны, упорны. Любому ясно, что вы не отступите. Но как бы то ни было, вы новичок в нашей профессии. Вы должны понять: что бы вы ни думали о сто восемнадцатом, даже если в слухах и есть какая-то правда, ситуация на самом деле гораздо сложнее и ее нельзя воспринимать только в черно-белых тонах. Задайтесь вопросом: а какая, к черту, разница? Несколько долларов туда, несколько долларов сюда. А ведь бывает и так, что продажный коп спасает жизнь ребенку. А честный коп, который не берет взяток, на поверку выходит жалким трусом. Такова наша работа и люди в ней. — Он снова нахмурился и озабоченно взглянул на Амелию: — Ведь кому, как не вам, знать об этом.
— Мне?
— Да, конечно, вам. — Он смерил ее взглядом. — «Клуб Шестнадцатой авеню».
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Держу пари, поймете.
И он рассказал ей все, что знал.
— Я слышал, она прекрасный стрелок. Это так? — спросил у Райма Деннис Бейкер.
В лаборатории в данный момент остались одни мужчины. Кэтрин Дэнс вернулась в отель, чтобы продлить свое пребывание там, Амелия занималась «другим делом». У Райма оставались Пуласки, Купер, Селлитто и пес Джексон.
Райм рассказывал остальным о занятиях Амелии стрельбой и об ее участии в соревнованиях. Он с гордостью сообщил Бейкеру, что Сакс была признана одним из лучших стрелков в нью-йоркской полиции. В будущем году она снова собирается принять участие в соревновании и надеется на сей раз быть первой.
Бейкер кивнул.
— Кажется, она в очень хорошей форме, как и большинство молодых ребят, только что закончивших академию. — Он похлопал себя по животу. — Мне самому давно бы следовало поработать над собой.
Парадоксально, однако прикованный к инвалидной коляске Райм теперь тренировался гораздо больше, чем до несчастного случая. Он ежедневно занимался на эргометре и специально приспособленной бегущей дорожке. Несколько раз в неделю проходил акватерапию. С помощью описанного режима Райм достигал двух целей. Во-первых, он позволял ему поддерживать мышечную массу на должном уровне для того времени, когда — в это он твердо верил — он снова сможет ходить. Упражнения приближали его к названной цели, улучшая функционирование периферийной нервной системы в поврежденных частях тела. За несколько прошедших лет Райму удалось восстановить те функции, которые, по мнению врачей, он утратил навсегда.
Но Райм почувствовал, что Бейкера не особенно интересуют спортивные успехи Амелии. Его подозрения подтвердились, когда Бейкер задал следующий вопрос:
— Я слышал, у вас, ребята, что-то намечается.
Амелия Сакс была тем источником света, который привлекает много всякой мошкары, и Райма нисколько не удивило, что детектив проверяет доступность пламени. Он посмеялся осторожной фразе собеседника и ответил:
— Да, можно и так назвать.
— Должно быть, тяжело. — Бейкер покраснел и заморгал. — Нет-нет, я совсем не то имел в виду.
Райм прекрасно понял, что имел в виду детектив. Он намекал вовсе не на сложности взаимоотношений между инвалидом и здоровым человеком — Бейкер почти не замечал состояния, в котором находился Райм. Нет, он намекал на другую трудность.
— Ты имел в виду отношения между двумя полицейскими.
«Другое дело» против «его дела»…
Бейкер кивнул.
— Однажды был у меня романчик с агентом ФБР. И в наших отношениях очень скоро возникли юридические проблемы.
Райм рассмеялся:
— Да уж, именно так их и нужно назвать. Но с другой стороны, моя бывшая не работала в полиции, а у нас с ней проблем было не меньше. Из-за Блейн я лишился нескольких великолепных ламп. И микроскопа фирмы «Бауш и Ломб». Наверное, не следовало бы приносить его домой… Нет, домой-то ладно. Не следовало ставить его на прикроватную тумбочку в спальне.
— Я бы не стал так смело шутить по поводу микроскопа в спальне, — отозвался Селлитто с противоположного конца комнаты.
— Сдается мне, ты именно этим сейчас и занимаешься.
Удачно сменив тему, Райм подъехал к Пуласки и Куперу, пытавшимся отыскать отпечатки на мотке проволоки из мастерской флористки. Райм надеялся, что Часовщик не смог размотать металлические нити в перчатках и потому вынужден был освободить руки. Его надежды не оправдались.
Райм слышал, как открылась дверь, и мгновение спустя в лабораторию вошла Амелия. Сняла кожаную куртку и рассеянно бросила ее на стул. Она была как-то странно и мрачно задумчива, на лице отсутствовала привычная улыбка.
Она поприветствовала присутствующих кивком и спросила:
— Что-нибудь новенькое?
— Пока ничего.
Амелия взглянула на схему, которую Рон Пуласки составил по делу Крили. Но Райм заметил, что она ничего не видит и думает о чем-то своем. Повернувшись к Рону, она сказала:
— Рон, детектив, занимавшийся делом Сарковски, сообщил мне, что до него доходили слухи о каких-то деньгах, которые получали наши друзья по «Сент-Джеймсу» из сто восемнадцатого. И о какой-то связи с Мэрилендом. Нам нужно найти их, найти деньги и установить имена. Мне кажется, здесь чувствуется рука балтиморской мафии.
— Мафии?
— Я надеюсь, ты понимаешь, что значит это слово.
— Извини.
— Выясни, пожалуйста, действует ли кто-то из балтиморских группировок в Нью-Йорке. А также попробуй установить, имелись ли у Крили, Сарковски или у кого-то из сто восемнадцатого какая-нибудь недвижимость или бизнес в Мэриленде.
— Я заеду в участок и…
— Нет, просто позвони. Не хочу, чтобы они знали твое имя.
— Лучше подобные вопросы прояснять лично. Я мог бы…
— Лучше делать, — произнесла она резко, — то, что я тебе говорю.
— Ладно. — Он поднял руки в знак полного повиновения.
— Эге, вижу, твой стиль передается и твоим подчиненным, Линк, — проговорил со своего места Селлитто.
Амелия сжала губы. Но мгновение спустя сдалась.
— Так будет безопаснее, Рон, — сказала она. Извинение в стиле Линкольна Райма, то есть почти и не извинение вовсе, но Рон его принял.
— Да, конечно.
Амелия отвернулась от досок.
— Мне нужно поговорить с тобой, Райм. Наедине. — Взгляд в сторону Бейкера. — Не возражаете?
Он покачал головой:
— Нисколько. Меня ждут еще несколько дел. — Он натянул пальто. — Я буду в центре на случай, если вдруг понадоблюсь.
— Ну что? — тихо спросил Райм Амелию.
— Нет, наверху. Наедине.
Райм кивнул:
— Хорошо.