Да, система будет продолжать функционировать… Но было невероятно трудно представить себе эту систему без Амелии Сакс.
«Черт с ними, с распроклятыми чувствами! — злобно произнес про себя Райм и взглянул на доску со схемами. — Он где-то там. Я обязательно его найду. Он… не… уйдет».
— Что? — переспросил Пуласки.
— Я ничего не говорил, — рявкнул Райм.
— Нет, говорили. Я только что… — Он умолк под злобным взглядом Райма.
Вернувшись к просмотру материалов, Пуласки спросил:
— Заметки, которые я нашел в машине Бейкера, сделаны на дешевой бумаге. Мне нужно применять нингидрин для проявления того, что там может быть написано скрытыми чернилами?
Райм начал отвечать, но его перебил женский голос:
— Нет. Вначале нужно попробовать пары йода. Затем нингидрин. А потом нитрат серебра. Анализ делается всегда только в такой последовательности.
Райм поднял голову и увидел на пороге Амелию. И сразу попытался изобразить вполне доброжелательное выражение лица. Будем учиться лицемерить. Быть великодушными. Быть взрослыми.
— В противном случае, — продолжала Амелия, — может начаться химическая реакция, и ты испортишь отпечатки.
Пуласки кивнул. Молчание.
Как-то чертовски неуклюже все выглядит, подумал криминалист.
Амелия быстрым взглядом окинула собранные материалы.
Райм не отрываясь смотрел на свои схемы, и напряженное молчание между ними стало подобно ледяному декабрьскому ветру, дувшему за окном.
— Извини, — произнесла она наконец.
Было так необычно слышать от Амелии подобные слова. Она извинялась примерно так же часто, как и Райм. То есть практически никогда.
Райм ничего не ответил. Он не отрывал взгляда от схем.
— Да, мне в самом деле очень жаль.
Раздраженный слюнявой рождественской сентиментальностью, он отвернулся, нахмурившись и с трудом сдерживая гнев. И только тут понял, что она обращается совсем не к нему. Она смотрела на Пуласки.
— Я постараюсь это тебе как-то компенсировать. Ты сможешь поработать со следующим местом преступления. А я буду тебе помогать. Или даже с двумя.
— Каким образом? — спросил Рон.
— Ты ведь наверняка слышал, что я ухожу.
Он кивнул.
— Я передумала.
— Ты остаешься? — переспросил Пуласки.
— Остаюсь.
— Ну и никаких проблем. Я совсем не против совместной работы.
Чувство облегчения при мысли о том, что он не будет единственной мурашкой, на которую Линкольн Райм устремит свое увеличительное стекло и критический взгляд, явно перевесило разочарование от возвращения на не слишком почетную роль ассистента.
Амелия пододвинула стул и поставила его так, чтобы смотреть Райму прямо в глаза.
— А я думал, ты в «Арджайле», — сказал он.
— Я действительно ходила туда. Чтобы отклонить их предложение.
— И можно мне спросить почему?
— Мне позвонили. Сюзанна Крили. Жена Бена Крили. Она поблагодарила меня за то, что я ей поверила, и за то, что я нашла убийц ее мужа. Она плакала и говорила, что для нее была невыносима мысль, что ее муж покончил с собой. Убийство ужасно, но самоубийство любимого человека подрывало те основы, на которых в течение многих лет строилась ее жизнь. — Амелия рассмеялась. — Узел на веревке и сломанный палец… И я поняла, что в этом-то и заключена основная суть нашей работы, Райм. А не в том дерьме, в котором я на какое-то время увязла, с политикой, отцом, с попытками Бейкера и Уоллеса расправиться со мной… Не надо все усложнять. Быть полицейским — значит пытаться найти истину, скрывающуюся за узлом на веревке и сломанным пальцем.
«Ты и я, Сакс…»
— Ну, — спросила она, кивнув на доски, — как дела у нашего плохого парня? Есть что-нибудь новое?
Райм кратко обобщил имеющиеся сведения о Часовщике:
— Скалолаз или альпинист, подготовку получил в Европе. Много времени провел в Калифорнии на побережье. Был там совсем недавно. Возможно, проживает там и сейчас. Блестяще образован. Безупречная грамматика, синтаксис и пунктуация. Я собираюсь просмотреть каждый винтик и колесико в часах, которые он мне подарил. Он ведь на самом деле Часовщик. А это значит, что скорее всего он в них копался. И если там осталась хоть молекула его следов, я ее найду. — Райм кивнул на записку преступника и добавил: — Он признается, что наблюдал за отелем, в котором жила Шарлотта, когда вы производили арест. Необходимо тщательно осмотреть все места, с которых он мог производить наблюдение. Вот, Рон, тебе и нашлась работа.
— Понял.
— И кстати, не забывай о том, что нам о нем известно. Возможно, он уехал, а может, и нет. Будь всегда начеку и оружие держи наготове. Над «Тайвеком», а не под ним. Помни…
— «Внимательно все осматривай, но не забудь прикрыть задницу»? — вспомнил Пуласки известную фразу Райма.
— Пятерка за хорошую память, — отозвался криминалист. — А теперь приступай к работе.
Часть IVПонедельник
Что такое время? Когда никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что оно такое.
Но когда меня просят объяснить, что такое время, я не могу этого сделать.
Глава 43
12.18
Декабрьский день не был особенно холодным, но старый котел в доме Райма практически вышел из строя, и все в лаборатории сидели скорчившись, в толстых куртках. У рта вились клубы пара, а руки приобрели ярко-красный цвет. Амелия натянула два свитера, а на Пуласки была зеленая куртка на теплой подкладке, на которой, словно медали солдата-ветерана, висели билеты на лыжный фуникулер.
Полицейский-лыжник, подумал Райм. Это показалось ему немного странным, хотя он и не знал почему. Не исключено, что его сомнения связаны с возможностью падения с горы с заряженным пистолетом под лыжным костюмом.
— Где чертов слесарь, который должен починить котел? — рявкнул Райм Тому.
— Обещал прийти между часом и пятью.
На Томе была твидовая куртка, подарок Райма на прошлое Рождество, и темно-лиловый кашемировый шарф — один из подарков Амелии.
— Ах, между часом и пятью. Часом и пятью. Позвони ему и…
— Это его собственные слова…
— Нет, послушай меня. Позвони ему и скажи: получено сообщение, что в его районе на свободе разгуливает спятивший с ума маньяк и нам необходимо между часом и пятью ехать туда и отлавливать его. Посмотрим, как он отреагирует на такую новость.
— Линкольн, — начал терпеливый помощник, — я не…
— Он вообще понимает, чем мы тут занимаемся? Понимает, что мы работаем, чтобы защищать таких, как он? Позвони и скажи ему это.
Пуласки обратил внимание, что Том вовсе не спешит к телефону, и спросил:
— Может быть, мне? Позвонить?
Ах, наивная искренность юности…
— Не обращай на него внимания, — ответил Том молодому полицейскому. — Он похож на лающую собаку. Не обращай на нее внимания, и она замолчит.
— На собаку?! — возмущенно воскликнул Райм. — Я похож на лающую собаку?! Думается, все обстоит как раз наоборот, Том. Это ты кусаешь руку, которая тебя кормит. — Удовлетворенный остроумным, с его точки зрения, ответом, он добавил: — Скажи слесарю, что я вот-вот умру от переохлаждения. Кстати, так на самом деле и есть.
— Значит, вы можете чувствовать… — начал Рон и осекся.
— Да, черт возьми, я могу чувствовать себя неуютно, Пуласки.
— Извините, я не подумал.
— Эй! — смеясь, провозгласил Том. — Прими мои поздравления!
— Что такое? — ощущая нарастающую неловкость, спросил Рон.
— Тебя перевели на ступень обращения по фамилии. Теперь ты в его восприятии находишься несколько выше амебы… По фамилии он обращается к людям, которые ему по-настоящему нравятся. Я, к примеру, всего лишь Том, и только. Том навеки.
— Тем не менее, — вмешалась в их разговор Амелия, — еще раз извинись перед ним, Рон, и тебя снова понизят.
Тут позвонили в дверь, и вечный Том отправился встречать посетителя.
Райм посмотрел на часы. 13.02. Неужели слесарь настолько пунктуален?
Конечно, он ошибался — слесари никогда не оправдывают наших ожиданий. Пришел Лон Селлитто. Он начал было стаскивать с себя пальто, но практически сразу же передумал, бросив взгляд на облачко пара, исторгаемое изо рта вместе с дыханием.
— Господи, Линк, при тех деньгах, что тебе платит город, ты мог бы себе позволить отопление и получше. Это кофе? Он горячий?
Том налил ему кофе, Селлитто взял его одной рукой, а другой открыл портфель.
— Наконец-то получил. — Он кивнул на старую папку, обезображенную выцветшими чернилами и карандашными заметками. Множество надписей было перечеркнуто, что свидетельствовало о длительном сроке ее использования не слишком обеспеченным муниципальным ведомством.
— Дело Люпонте? — спросил Райм.
— Точно!
— Мне оно было нужно на прошлой неделе, — проворчал криминалист. Нос у него уже начало щипать от холода. Наверное, надо сказать слесарю, что он оплатит его счет в срок от одного до пяти месяцев. Райм бросил взгляд на папку. — Я уж почти отчаялся. Знаю, как ты любишь всякие присловья, Лон. А как тебе понравится, к примеру, такое: «На часок опоздал — доллар потерял»?
— Не-а… — дружелюбно протянул детектив. — Мне на ум пришла другая: «Оказал кому-то услугу, а он недоволен — пошли его на…»
— Тоже неплохо, — согласился Линкольн Райм.
— Кстати, ты мне не сообщил уровень секретности дела. Пришлось самому выяснять. И мне понадобилась помощь Рона Скотта.
Райм не сводил глаз с детектива, когда тот открывал папку и просматривал ее. Ему было не по себе. То, что он найдет там, может оказаться интересным, а может и катастрофическим.
— Там где-то должен лежать официальный доклад. Найди его.
Селлитто продолжал копаться в папке. Наконец он разыскал нужный документ. На титульном листе была отпечатанная на машинке наклейка «Энтони К. Люпонте, помощник уполномоченного». Листы были заклеены выцветшим куском красной ленты, на которой значилось: «Секретно».