— Так что же теперь, сдавать наши корабли японцам? — сердито засопел командир «Магадана». — Или топиться прямо в бухте, чтобы потом посмотреть, как самураи повесят князя Алексея на первой подходящей берёзе? Мало в том радости, воевода…
— Зачем же топиться? — адмирал слегка улыбнулся (впервые за всё время разговора). — Пойдём в море — в дальний поход. Лодки-то наши по военному времени в полной боевой.
— Куда? — недоумённо спросил командир «Кашалота». — И зачем?
— На север. Тем же путём, каким не раз приходили сюда, только в обратную сторону. Думаю, князь Александр Холодный примет нас под крыло. А зачем пойдём — затем, что там, за Уралом, — русская земля, и наши корабли очень ей пригодятся. Придёт время, и мы — а не мы, так сыны наши, — сюда вернёмся, и проводим гостей незваных пинком под зад. Вот такое моё слово, капитаны.
— Накроют нас в Чукотском море, как пескарей в луже, — задумчиво проговорил один из офицеров. — Мелкое оно, это море.
— Лужа эта сверху ледком подёрнута, — возразил командующий, — пескарей в ней не разглядишь. И некому нас там накрывать — не те времена. А что до риска — на то мы и люди военные. Но топить самим, а тем более сдавать врагу исправные боевые корабли никак нельзя — это преступление воинское. Командир «Варяга» это хорошо знал.
— Семьи…
— Что семьи?
— У многих офицеров здесь семьи, воевода, — командир «Петропавловска» взялся за краешек стола, и адмирал видел, как у него побелели костяшки пальцев. — Что будет с ними? Как бы не отыгрались на них самураи за то, что мы увели у них из-под носа атомные лодки. И как люди пойдут в море, зная, что расстаются с жёнами навсегда, да ещё оставляют их на милость врага?
Воцарилось тяжёлое молчание.
— Думал я об этом, — спокойно сказал командующий. — Семьи отправим самолётами в Анадырь — есть такая возможность, летуны из Елизово не откажут. А оттуда через Певек и Тикси — на Мурманск. Долетят: так далеко на север пилоты богдыхана не забираются. Там уже владения сибирских князей, а с ними ссориться ханьцам не с руки. А жён помоложе, тех возьмём на борт, я не возражаю. И мужьям веселее будет, — адмирал снова улыбнулся.
— Опасное дело… А ну как с боем прорываться придётся?
— Настоящая жена, — веско возразил воевода, — пойдёт за мужем не только под воду, но и в огонь. И последнее: сомневающихся моряков заменим — у нас половина субмарин на приколе, какая по ветхости, какая разоружёна, какая город греет реакторами. В море пойдут только добровольцы, даже если будет некомплект, — ясен приказ? Всё, товарищи офицеры, дискуссия закончена. Времени у нас в обрез: на всё про всё двадцать четыре часа.
Из бухты Крашенинникова вышли на прорыв пять атомоходов — это было всё, что осталось от некогда мощной подводной эскадры Камчатской флотилии разнородных сил. Первой из Авачинской губы выскользнула многоцелевая АПЛ «Кашалот» — выскользнула, и тут же погрузилась, ушла на перископную глубину, чутко вслушиваясь акустикой в шумы моря. За ней последовал подводный крейсер «Томск», несущий на борту двадцать четыре крылатые ракеты «гранит». Третьим вышел стратегический ракетоносец «Петропавловск-Камчатский» — ветеран флота, последний «кальмар» русского флота, отслуживший полвека. Многие сомневались, стоит ли «старику» идти в поход — его однотипный собрат «Георгий Победоносец» давно уже использовался как плавучая атомная электростанция, а все прочие их ровесники окончили жизнь под газовыми резаками у разделочных пирсов. Но воевода был непреклонен: ядерные боеголовки «Петропавловска» были слишком грозной силой, чтобы ею пренебрегать. И словно желая доказать всем — и самому себе, — что старый конь борозды не испортит, командующий сам пошёл на «Петропавловске», сделав его флагманом эскадры прорыва. За «Петропавловском» шёл крейсер «Челябинск», а замыкала строй многоцелевая субмарина «Магадан», родная сестра «Кашалота». Не хватало «Самары», взорванной на верфи в Большом Камне, и пришлось оставить крейсер «Иркутск» — корабль был не на ходу, и его должны были затопить на внешнем рейде, предварительно подорвав механизмы. Ещё пять камчатских атомоходов боевой ценности уже не имели, доживая свой век у отстойных причалов, однако морской воевода приказал затопить и их, чтобы не тешить самураев даже символическими трофеями.
Сутки, оставшиеся до выхода в море, старый моряк провёл без сна — слишком многое надо было успеть сделать. И приходилось держаться настороже: от князя Алексея, узнавшего о «мятеже воевод», можно было ждать любой пакости, начиная от нападения княжеских дружинников на Вилючинск, где жили семьи моряков, и кончая засылкой наёмных убийц к вождям «мятежников». Однако обошлось — морские пехотинцы взяли под надёжную охрану базу флота, а вскоре князю стало не до взбунтовавшихся офицеров. Содержание его беседы с японским агентом стало известно в городе, и перепуганная «камчатская лиса» поспешно стянула к своей резиденции все верные ему части, прячась за спинами солдат и то пытаясь убедить людей, что всё это клевета и злобный навет, то разъясняя, что отдаться под власть микадо — это для камчадалов единственный разумный выход.
Сам выход в море прошёл гладко, хотя и был тягостным — и для тех, кто уходил, и для тех, кто оставался на берегу. В экипажах лодок появилось немало новых лиц — часть офицеров отказались идти в море (в основном из-за того, что их жёны с детьми побоялись лететь на Чукотку, а потом через всю Сибирь в полную неизвестность). Их не осуждали — не дай бог никому делать жестокий выбор между любовью и честью — их заменили офицерами-добровольцами с «Иркутска» и «консервов». На траверзе бухты Завойко, где базировались сторожевики, подводники смотрели в оба глаза: стало известно, что князь Алексей в полном отчаянии отдал приказ атаковать «бунтовщиков» торпедами на выходе. Приказ этот был заведомо невыполнимым (вероятно, это понимал и сам князь) — из бухты Завойко никто не вышел, и только прожектор передал на флагман эскадры прорыва прощальную светограмму «Доброго пути!».
В Авачинском заливе лодки погрузились, развернулись под водой и легли на нужный курс. Адмирал оставался в центральном посту «Петропавловска», пока командир корабля не доложил ему, что акустический горизонт чист. И только после этого старый воевода прошёл в свою каюту, лёг и мгновенно уснул, как только щека его коснулась ткани подушки.
Пять русских атомоходов эскадры прорыва шли в Берингово море.
Противник заявил о себе на следующий день, когда соединение адмирала Родионова оставило позади Командорские острова и, казалось бы, затерялось в океанских просторах. Но морской воевода был осторожен и опытен — он постарался обеспечить свою эскадру хотя бы минимальной разведкой.
Из Петропавловска на Чукотку перелетели два дальних противолодочных самолёта «Ту-142». Анадырьский князь Аким, подумав, не стал обострять отношений с камчадалами и предоставил лётчикам топливо из стратегических запасов, ещё со времён «холодной войны» сберегавшихся в огромном противоатомном хранилище «Портал» неподалёку от аэродрома Угольный. Два самолёта — это ничтожно мало для просторов Берингова моря (тем более что в воздухе постоянно находился только один из них), однако по закону случайности (которых не бывает) патрульный «медведь», описывая над морем широкую дугу с радиусом четыреста миль, обнаружил к северу от Алеутских островов соединение крупных боевых кораблей.
Через две минуты об этом стало известно адмиралу Родионову: субмарины эскадры прорыва, чередуясь, подвсплывали для обеспечения непрерывной радиосвязи с самолётом-разведчиком. Сообщение было тревожным: «В составе соединения крупный авианосец и четыре корабля типа «ракетный крейсер». Курс — северный, скорость — двадцать пять узлов. Координаты…». А ещё через две минуты «медведь» сообщил «Атакован истребителями», и на этом связь с ним оборвалась.
«Это не японцы, — лихорадочно прикидывал адмирал, — их авианосцы типа «Хьюга» крупными не назовёшь. Значит, это глобы — больше некому. Что им за дело до нас, уже неважно — важно то, что первый выстрел сделан, и сделан не нами. Любое оружие должно быть когда-нибудь использовано, была бы решимость его применить…».
Звукоподводный сигнал вызвал на связь с «Петропавловском» крейсера «Челябинск» и «Томск». Приказ воеводы был короток и ясен: «Атаковать обнаруженную групповую цель крылатыми ракетами — по двенадцать ракет с каждого крейсера. «Челябинску» использовать спецбоеприпас». Расстояние до эскадры глобов составляло около двухсот пятидесяти миль, и быстроходность неприятельских кораблей не смущала Родионова: «граниты» выйдут на цель через десять-двенадцать минут, и несколько миль, на которые корабли успеют удалиться от точки обнаружения, не имели особого значения для головок самонаведения крылатых ракет.
Ракеты шли стаей, непрерывно обмениваясь боевой информацией в миллиметровом диапазоне, который невозможно запеленговать.
Бесстрастная электроника не имела эмоций: для неё существовало только целеуказание, трансформированное в короткие импульсы в электрических цепях. Ракета-«вожак» летела выше всех остальных, и первой засекла работу вражеских радаров. Полёт смертоносной стаи был откорректирован, активировалась система радиопомех, предназначенная для ослепления неприятельских противоракет. Приоритетная цель определилась — на подлёте включились головки самонаведения. «Граниты» шли на цель с холодной беспощадностью топора, падающего на шею приговорённого…
Авианосец, прикрытый четырьмя крейсерами УРО, — противник серьёзный. Глобы не собирались изображать из себя мишень для учебных стрельб — они яростно отплёвывались. На перехват крылатых ракет из ячеистых пусковых шахт кораблей эскорта взлетели десятки «стандартов», небо усеяли клочковатые пятна разрывов, и высокие белые всплески то и дело отмечали места, где падали в море горящие обломки сбитых ракет. Но именно для боя с таким противником и проектировался комплекс «Гранит»: по расчётам, двадцати четырёх ракет должно было хватить для уничтожения всег