Пятого июля, после звонка Вика, сообщившего, что он с семьей уже в аэропорту, мы выписались из отеля. Пришлось довольно долго ехать на автобусе, а потом пройти несколько кварталов от ближайшей остановки. Но все это показалось сущей ерундой, когда мы завернули за угол опустевшего дома Вика и ввели код сигнализации винного погреба.
— Ого! — воскликнул Лукас, когда наши глаза привыкли к тусклому свету. — Да он огромный!
Подвал был размером с целый этаж громадного дома Вика. Он оказался разделенным на комнаты, — видимо, когда-то давно, еще до того, как его превратили в винный погреб, в нем жили. Я вспомнила слова Вика о том, что его отец не занимается коллекционированием вина, как дед, и поразилась: сколько же спиртного хранилось тут тогда? Старые истертые дубовые половицы, видимо, отродясь не натирали.
Мы прошли вглубь и увидели, что там горит небольшая лампа в форме гавайской танцовщицы. Она освещала настоящий клад с сокровищами: простыни, лоскутные одеяла, надувной матрас, еще не вынутый из чехла, простую складную металлическую кровать, какие часто встречаешь в отелях, небольшой деревянный стол и стулья, корзинку, полную разномастных тарелок и чашек синего и белого цвета, рождественскую гирлянду, микроволновку, мини-холодильник (уже подключенный к розетке и работающий), книги и DVD-диски, старый телевизор и DVD-плеер и даже персидский ковер, стоявший скрученным в углу.
Я взяла со стола лист бумаги и прочитала вслух:
— «Эй, ребята. Мы с Ранульфом притащили сюда с чердака кое-какие вещи. От телевизора, конечно, мало толку без антенны, но вы сможете смотреть фильмы на DVD. В холодильнике есть содовая и фрукты, и Ранульф оставил для Бьянки несколько пинт крови. Надеюсь, это пригодится. Мы вернемся в середине августа. Не делайте того, чего не стал бы делать я. С любовью, Вик».
Лукас скрестил на груди руки:
— Чего бы Вик не стал делать?
— Скучать. — Я широко улыбнулась.
Мы устроились, превратив один угол винного погреба в нашу «квартиру». Поставили стол и стулья, а на стол водрузили гавайскую лампу. Персидский ковер разостлали на полу, потом Лукас забрался на винную стойку (я ужасно нервничала при этом) и развесил гирлянду. Все лампочки были белыми, но некоторые, оказавшиеся между винными бутылками, отливали мягким золотом. Надувной матрас надувался сам и почти ничего не весил. Мы положили его на кровать, и я с наслаждением постлала белоснежные простыни, отороченные кружевом, а сверху положила лоскутные одеяла. Стены погреба были выкрашены в темно-зеленый цвет, и, когда мы закончили обустраиваться, я решила, что во всей Филадельфии нет квартиры красивее, чем наша. И какая разница, что вдоль Стен расположены бутылки?
Казалось, что наша жизнь наконец-то налаживается. Пока нам помогали друзья, но мы нашли работу, а значит, сумеем вернуть долги. Мы сбежали от миссис Бетани и от Черного Креста. Единственный призрак или миролюбив, или предпочитает держаться подальше от обсидиана. Мне просто не верилось, как хорошо все складывается.
Правда, пару раз мне взгрустнулось.
В первый раз это случилось, когда мы с Лукасом ели пиццу, которую Лукас принес из ближайшего ресторанчика в нескольких кварталах от нас. Гадая, как же мыть посуду в раковине в ванной, я думала о восхитительных блюдах, которые готовила мама. Интересно, по какому рецепту она делала тот лимонадный пирог? Его не нужно выпекать в духовке, а в такой жаркий день он пришелся бы особенно кстати.
Тут я вспомнила, что не могу ее спросить. Потом задумалась, как же она умудрялась готовить столько вкусных вещей, — вампиры не чувствуют вкуса еды, точнее, не так, как его чувствуют люди, поэтому маме наверняка было нелегко.
«Я им скоро напишу, — пообещала я себе. — Или отдам письмо Вику, когда он поедет в «Вечную ночь», а он скажет, что я отправила его откуда-нибудь. Так они хотя бы будут знать, что у меня действительно все в порядке».
Во второй раз мне взгрустнулось вечером, когда мы перебирали диски. Стены в погребе были голыми, и я подумала, что неплохо бы на них что-нибудь повесить, — ничего большого, конечно, потому что портить тут ничего нельзя, но, может быть, просто картинку?
Это напомнило мне про коллажи Ракель — безумную мешанину красок и образов, которые она так любила создавать. А теперь она ненавидит меня так сильно, что выдала людям, которые попытались меня убить.
Я должна была бы злиться на нее, но не могла — слишком болела душа. Я знала, что эта рана никогда не затянется.
— Эй! — Лукас обеспокоенно нахмурился. — Из-за чего ты так расстроилась?
— Из-за Ракель.
— Клянусь Богом, если только я когда-нибудь встречу ее…
— Ты ничего ей не сделаешь, — сказала я и закусила губу, чтобы не расплакаться. Пусть Ракель думает обо мне все, что хочет, — я ее люблю, и этого не изменить.
В общем, все казалось просто сказочным — до следующего дня. Это был наш первый рабочий день. Просто я никогда не работала, даже с детьми не сидела. Мама с папой говорили, что дети замечают такие вещи, каких ни за что не заметят взрослые, и вампиры стараются проводить рядом с ними как можно меньше времени.
А это значит, я даже представления не имела, что работа — это полный отстой.
— Столику восемь еще не принесли напитки! — орал Реджи, мой так называемый начальник (всего-то на четыре года старше меня) в «Гамбургер-Родео».
Его глаза поблескивали так же гнусно, как у многих вампиров-вечноночевцев, но он не обладал их могуществом. У него была только ламинированная табличка на груди с надписью «менеджер». — В чем дело, Бьянка?
— Уже несу!
Рутбир[7], кола… и что еще? Я вытащила блокнот из кармана передника. И передник, и блокнот уже заляпаны французской приправой. После часовой тренировки сегодня утром (этого времени явно недостаточно для подготовки) меня швырнули в голодную толпу. Я торопливо накидала льда в пластиковые стаканчики и подошла к автомату. «Быстрее, быстрее, быстрее».
Столик восемь получил свои напитки, но восторга по этому поводу там не высказали. Они хотели знать, где их «бекон по-ковбойски». Я искренне надеялась, что это просто бургеры с беконом. Все в этом меню имело дурацкие ковбойские названия. На стенах висели постеры из старых вестернов, а в качестве униформы меня заставили надеть полосатую рубашку и галстук-поло.
Я побежала обратно на кухню и прокричала:
— Мне нужен бекон по-ковбойски для восьмого!
— Извини, — сказал пожилой официант, выходивший из кухни с подносом, полным бургеров. — Кто не успел, тот опоздал.
— Но…
— Бьянка! — завопил Реджи. — На двенадцатом столике до сих пор нет столовых приборов. Столовых приборов! Их полагается выкладывать вместе с меню, не забыла?
— Хорошо, хорошо.
Я бегала туда и сюда, туда и сюда, снова и снова. Ноги болели, я просто чувствовала, как в кожу въедается жир. Реджи продолжал на меня орать, клиенты сердились, потому что я приносила отвратительную еду недостаточно быстро. Все это походило на преисподнюю, если в преисподней подают картофель фри с сыром.
Ой, простите. «Сырный ковбой» — вот как ее полагается называть.
Когда лихорадка ланча начала спадать, я поспешила к стойке с салатами, чтобы заняться «дополнительной работой». Это значит — вся остальная работа, которую мы обязаны выполнить вдобавок к обслуживанию столиков. Сегодня я должна была следить за тем, чтобы на стойке все время хватало салатов, и скорчила гримасу, увидев, что почти все закончилось: соусы к салатам, гренки, помидоры и прочее. Потребуется не меньше десяти минут, чтобы пополнить запасы.
— Не очень хорошее начало, — пробормотал мне на ухо Реджи, как будто я нуждалась в таком «поощрении».
Не обращая на него внимания, я торопливо пошла на кухню, чтобы порезать помидоры.
Схватив первый помидор, я взяла нож и быстро принялась за дело — слишком быстро.
— Ой! — вскрикнула я, порезав палец.
— Не капай кровью на пол, — сказала какая-то официантка, подвела меня к раковине и сунула мою руку под холодную воду. — Это нарушение санитарных норм.
— Ничего у меня не получается, — пожаловалась я.
— Первый день у всех такой, — дружелюбно ответила она. — А вот поработаешь тут пару лет, как я, будешь все знать назубок.
Мысль о том, что придется провести два года в «Гамбургер-Родео», вызвала у меня головокружение.
Но тут до меня дошло, что голова кружится вовсе не от этого. Я чувствовала себя плохо. По-настоящему плохо.
— Кажется, я сейчас упаду в обморок.
— Не говори глупостей. Порез не такой уж глубокий.
— Дело не в порезе.
— Бьянка, ты…
Все потемнело, как мне показалось, на какую-то секунду. Но, открыв глаза, я поняла, что лежу на полу, на резиновом коврике. Спина болела. Видимо, я сильно ушиблась, когда падала.
— Ты в порядке? — спросила официантка.
Она прижимала к моей порезанной руке посудное полотенце. Вокруг собрались еще несколько официантов и поваров, забыв про столики, — ну как же, такая драма!
— Не знаю.
— Но ведь ты не собираешься тут блевать? — возмущенно воскликнул Реджи. Я покачала головой, и он спросил: — Заявишь о травме на рабочем месте и заставишь нас заполнять бумаги?
Я вздохнула:
— Мне просто нужно уйти домой.
Реджи плотно сжал губы, но думаю, он испугался, что я подам иск в суд. Он меня отпустил.
Головокружение не проходило, пока я стояла на автобусной остановке и пока ехала домой. Несколько жалких однодолларовых бумажек, полученных в качестве чаевых, смялись в кармане. Не чувствуй я себя настолько ужасно, мысль о завтрашнем возвращении в «Гамбургер-Родео» показалась бы мне невыносимой.
Но пока я пыталась крепиться и ни о чем не думать.
Я старалась не вспоминать о том, что чувствовала себя точно так же, когда мы с Лукасом расчищали обвалившийся туннель Черного Креста, да и после несколько раз. И о том, что в последнее время жажда крови, становившаяся все острее и острее с того дня, как я впервые укусила Лукаса, внезапно почти пропала.