сит работу в Лондоне и переберется ко мне…
— Зря мы это.
От внезапной реплики — после стольких безмолвных часов — я чуть не подпрыгнула.
— Не говори так, — шепнула я в ответ.
Он осторожно поцеловал меня в шею чуть пониже затылка, провел рукой изнутри паха к бедру, оттуда к талии и дальше по спине к плечу, затем его рука перебралась к лицу, и я повернула голову, чтобы поглядеть на Дилана, и он меня поцеловал.
— Ты будешь приезжать ко мне! — с надеждой сказала я, но прежде, чем я закончила фразу, он уже покачал головой:
— Потому-то и говорю: зря мы это.
— Но почему, Дилан? — Голос мой охрип.
— Из-за свертка.
— Так отдай его кому-нибудь еще!
Он оттолкнул меня и сел на краю кровати.
— Я пытаюсь тебя уберечь, — сказал он.
— От чего уберечь? — спросила я.
Он не ответил.
— Ты вовлекаешь меня в какое-то сомнительное дело, хочешь, чтобы я прятала твое добро. И это называется «уберечь»?
— Это не то, что ты думаешь.
— Ты воруешь у Фица? В этом дело?
Он поднялся и начал собирать разбросанные по всему номеру вещи. Я пожалела, что не сумела прикусить свой чересчур длинный язык: мы бы еще несколько минут пробыли вместе. Вернулась боль, которую я почувствовала накануне при мысли о долгой разлуке, но теперь боль стала острее, стала гораздо хуже — из-за того, что случилось ночью. Дилан был прав. Мы только себе навредили, затеяв все это. Я чуяла его злость, как запах, как электрический разряд. И все же попыталась еще раз.
— С тобой я буду в безопасности, — сказала я.
— Нет, не будешь.
— Я не понимаю, — жалобно заговорила я, садясь в кровати.
Он уже натянул брюки.
— Вот именно, — сказал он. — Ты не понимаешь. Ничего не смыслишь. Помнишь, как ты позволила тому придурку щупать тебя, когда ты танцевала на вечеринке у Фица, и как я злился на тебя по пути домой? Ты и тогда ничего не понимала.
В его глазах стояла такая боль, словно я и сейчас продолжала его терзать, мучила самим фактом своего существования.
— Ты заставила меня смотреть, — обличал он. — Сказала, что сделаешь это при условии, что я буду там. Заставила меня стоять там и смотреть на тебя.
У меня буквально отвисла челюсть.
— Я попросила тебя прийти, потому что считала тебя другом, — сказала я. — Надеялась, что ты сможешь защитить меня.
— Я стоял там и смотрел, как он сует в тебя пальцы! — твердил он.
— Ты на меня смотрел как на мебель.
— Пришлось. Если б Фиц догадался, как я к тебе отношусь, он бы меня взял за яйца.
— Он говорил, что я тебе нравлюсь, значит все-таки догадался.
— Да, — сказал он. — И вот в каком мы положении. Фиц больше не доверяет мне, Дженевьева, потому что знает о моих чувствах. Теперь я для него угроза, особенно с тех пор, как ты уволилась. Он будет следить за мной все время. А мне требуется, чтобы он доверял мне.
— Ты ничего не говорил мне о своих чувствах. Откуда я могла знать?
— Мне нужно уладить все с Фицем, — сказал он. — А ты забудь о том, что произошло, ясно?
— Дилан!
Он завязывал шнурки, задрав ноги на кровать. Десять минут тому назад мы лежали здесь рядом, обнаженные, переплетясь так, словно уже никогда не разлучимся. И от подобного блаженства за считаные мгновения мы перешли к ссоре?
Он оделся, и я уж думала, что он попросту развернется и уйдет, не бросив на меня даже прощального взгляда. Нет, он подошел к постели, обнял меня и яростно прижал к себе. Я заплакала. Попыталась дотронуться до него, поцеловать, но он сдавил меня так, что я не могла пошевелиться.
— Будь осторожна, — сказал он. — Не доверяйся кому попало. Договорились?
Я кивнула, хлюпая, пряча лицо в его рубашку.
— Может, все обойдется. Через несколько месяцев, если получится. Если ты сможешь так долго ждать. Хорошо?
— Я буду ждать, — пообещала я.
Он отстранился, большим пальцем утер мне слезы.
— Главное, будь осторожна, — повторил он. — Спрячь где-нибудь сверток. Будь осмотрительна. Я приеду и разыщу тебя.
На том он меня и оставил. Взял куртку и закрыл за собой дверь.
Позднее, когда я вновь приняла душ и оделась, я заглянула в пакет и выяснила, что там лежит. Прямоугольный сверток в крепком пластиковом пакете, туго перевязанный и заклеенный черной изоляционной лентой. Маленький черный мобильник, новенький, с зарядником. И две толстые пачки денег — пятьдесят тысяч фунтов. Никогда в жизни я не видела столько наличных сразу, но взирала на них с полным равнодушием.
Несколько часов тому назад он был моим приятелем или другом, я согласилась помочь ему. И вот он оставил меня и мое сердце разбито.
Глава 32
Я почти добралась до центра, когда начался дождь. Большие тяжелые капли грозили промочить меня до костей. Галопом промчавшись по пешеходному переходу у автостанции, я чуть не столкнулась с серебристым автомобилем, который остановился прямо передо мной. Попыталась его обойти, но тут окно со стороны водителя опустилось.
— Дженевьева!
Это был Джим. Судя по его виду, у него тоже выдался трудный день: глаза усталые, рукава закатаны, галстук он распустил.
— Откуда ты взялся?
— Подумал, что тебя надо подвезти.
— Спасибо, не стоит.
Я стояла под дождем и таращилась на него. Позади нетерпеливо загудел другой автомобиль, я так и подпрыгнула.
Я села в машину. Там было тепло, собирался пар. Джим включил обогреватель. Меня уже трясло, с волос текла вода. На самом деле я не сердилась на Джима. У него есть обязанности, каждый выполняет свою работу. Просто я забыла, что полицейские никогда не отдыхают, что и в личном разговоре не стоит делиться с ними чем-то существенным.
Мы сидели в автомобиле, ждали, пока пробка не рассосется и можно будет двинуться по улице с односторонним движением. Дворники скрипуче мотались взад-вперед по забрызганному дождем ветровому стеклу. Многоэтажная парковка у нас перед глазами проседала под бременем собственного уродства. Закусив губу, неестественно выпрямившись, я с решительным видом взирала сквозь оконное стекло на дождь.
— Все в порядке?
Я не ответила. Какого ответа он ждал?
— Дженевьева, — попытался он снова, — я должен был рассказать. Сама понимаешь.
— Нет, не понимаю. И ты кое-что упустил в своем рассказе. — Я покосилась на Джима. Он слегка покраснел:
— Есть причины им об этом не рассказывать. Разумные причины, которые не имеют никакого отношения к тебе.
— Что ты хочешь сказать, черт тебя побери?
Повисло неловкое молчание, прерываемое только шумом дождя и царапаньем дворников по стеклу.
— Они сказали тебе, о чем меня спрашивали и что я ответила?
Карлинг покачал головой:
— Теперь расследование ведут они. Я в нем больше не участвую.
— Почему?
— Кэдди Смит жила в Лондоне, это «их» убийство. Тут все сложно. Ты — единственная ниточка, связывающая ее с Кентом, вот они и явились сюда, чтобы допросить тебя и вычеркнуть из списка.
— О! Знаешь, а я думала, они меня арестуют.
— Пару дней назад могли бы и арестовать. Но сейчас у них уже сидят двое, им только что предъявили обвинение, так что дело обстоит не так плохо. Сейчас им нужны улики.
— Они кого-то арестовали? — переспросила я. — Кого?
Карлинг пожал плечами — дескать, не знает, но и знай он, не сказал бы. На миг мне представилось страшное: взяли Дилана. Может, потому-то он и не отвечал на мои звонки? Сидит где-нибудь в мрачном полицейском участке в Лондоне, заперт в камере предварительного заключения?
— Так что ты им сказала? — напомнил Карлинг.
— Они хотели знать, как мы познакомились. Я им сказала, что с Кэдди общалась в Лондоне. Я подрабатывала по выходным в клубе «Баркли». Кэдди тоже работала там. Примерно так.
— Я знаю «Баркли».
— Вот как?
— Ты была танцовщицей?
Я пристально глянула на Джима, но он смотрел прямо перед собой, на дорогу.
— Ты бывал там когда-нибудь? — спросила я. — В смысле, в «Баркли».
Он покачал головой:
— Нет. Кое-кто из приятелей был там на мальчишнике, и от них я слышал все подробности. Мне в ту пору это было не по карману, эти гады ходили без меня.
Чуть поколебавшись, я сказала:
— Да, я танцевала. Зарабатывала деньги на покупку баржи.
— У тебя тело танцовщицы, — кивнул он.
Цепочка автомобилей медленно, метр за метром, продвигалась вперед.
— Слушай, я могу и пешком пойти, — предложила я. — Мы тут надолго застрянем.
— Четэм, центр города, — заговорил он. — Конечно застрянем надолго, с гарантией. И не в транспорте дело, а в чертовых светофорах, это они задерживают. На коротком участке дороги с десяток дурацких светофоров, и все горят невпопад, все время поток останавливается. Какому недоумку пришла в голову идея перевести на двустороннее движение город, полностью организованный по односторонней системе?
Я думала, он все сказал, и закивала поощрительно, однако он всего лишь набирал дыхание для следующей тирады:
— Казалось бы, если правительство взялось урезать расходы, в первую очередь надо расстаться с людьми, только и способными что на такие глупые решения, но нет, всегда найдутся денежки для кучки придурочных планировщиков, и они примутся повсюду ремонтировать дороги, объезжай на каждом шагу… А если они когда-нибудь и закончат, Четэм есть Четэм, все равно сюда никто не едет, разве что люди, у которых рядом ни одного супермаркета нет.
— Выговорился?
— Извини, — сказал он. — По правде говоря, я все равно ехал в эту сторону, хоть тут и ремонтируют идиотскую дорогу. И хотел еще разок увидеться с тобой.
Я набрала в грудь побольше воздуху:
— Джим, ты нравишься мне. Однако не будем прикидываться, будто у нас может что-то получиться.
— Эй-эй! — воскликнул он, уловив перемену в моем голосе.
— Ты не можешь связываться со мной, пока я остаюсь в числе подозреваемых.
— Это понятно.
— А потом, ну…
— Да?
— Пока все это кончится, ты, может быть, встретишь симпатичную девушку, или поймешь, что я вовсе не так уж тебе подхожу, или… в общем, что угодно может случиться. Я так, на всякий случай предупреждаю.