Снег и лед еще покрывали дорогу, а поля были совсем белыми, но синее небо и кусты, черные ветки которых уже пробивались сквозь толстый, зимний покров, напоминали о близости весны.
Часть XIIIДом в Серебряном Бору[29]
В Серебряном Бору на обрывистом и заросшем камышом берегу Москвы-реки в сосновом лесу стоял небольшой летний санаторий. Длинный спуск к песчаному пляжу начинался глубоко в чаще и вел к самой кромке воды. Здесь, среди деревьев, стояли живописно разбросанные домики Лиги, в которых жили дети.
К занесенным снегом постройкам мы подъехали на санях. Первая остановка была у деревянной дачи, называвшейся «2-я колония». Здесь вместе с Алисой Федоровной Вебер высадилась Наташа, которая должна была работать воспитателем детского сада под ее прямым руководством. Алиса Федоровна была немкой по происхождению и руководила всеми колониями Серебряного Бора. Потом мы отвезли Адю в 3-ю колонию и доехали до 1-й колонии, где я должна была жить и работать.
Мешки, которые мы привезли с собой на подводе, — Лиге спасения детей удалось достать продовольствие на Украине — разделили на три равные части и оставили в каждой из трех колоний. Мы проехали по дорожке и вдруг увидели изящную светло-серую дачу с верандой и витражами из цветного стекла. Это была 1-я колония. Три женщины — весь педагогический состав колонии — вышли с нами поздороваться.
Из глубины саней, разбуженные взрослыми, вылезли двое заспанных малышей. Им было лет по пять-шесть. Они с любопытством оглядывались вокруг хоть и немного смущенно, но бойко. Их должны были поместить в 1-ю колонию для детей от пяти до семи лет. За мальчиками из-под другого одеяла появилась крошечная девочка. Ее звали Рая, и она была похожа на совенка.
Мы поднялись на веранду, где нас окружила группа бодрых и веселых детей. Поначалу они все показались мне на одно лицо, все были коротко подстрижены и носили одинаковую одежду цвета хаки. Взрослые тоже были одеты в хаки. Все были очень приветливы.
Одна из женщин подошла ко мне и сказала: «Сначала нам надо помочь новым детям устроиться. Потом мы пойдем обедать. Попозже, когда дети лягут спать, попьем чаю и познакомимся поближе. Вы очень молоды, и это замечательно. Надеюсь, что жить в 1-й колонии вам понравится. Мы тут все зовем друг друга просто по именам, чтобы создать семейную атмосферу. Я — тетя Катя, экономка. Познакомьтесь с нашей директрисой тетей Надей — она здесь ответственный педагог — и тетей Лидой, ее помощницей».
Тетя Лида была пышнотелой брюнеткой, чью полную фигуру подчеркивал подпоясанный халат цвета хаки. В руке у нее были ножницы и гребень. «Мы стрижем и купаем в горячей ванне всех новоприбывших», — сказала она и попросила меня ей помочь. Я пошла за ней в удобную просторную ванную. Там был большой котел с горячей водой и натопленная печь, в которой жарко горели щепки. Из крана щедрой струей лилась горячая вода.
Тетя Лида расстелила газету на стоявшем в ванной столе и посадила Раю в высокий стульчик. Наклонив ее голову над газетой, тетя Лида ловко и быстро обстригла малышку и раздавила вшей, сыпавшихся вместе с волосами. Потом она наполнила горячую ванну и тщательно вымыла девочку с головы до ног, переодела ее в чистую одежду и повязала голову белым платком. Теперь малышка стала еще больше похожа на птенчика, и скоро дети прозвали ее Совушкой. Такой же процедуре — стрижка и баня — подверглись и мальчики.
Скоро зазвонил колокол — всех звали обедать. Столовая, большая комната с некрашеными бревенчатыми стенами, находилась на первом этаже дачи. Взрослые усадили детей за длинные сосновые столы и сели вместе с ними, ели сами и следили за порядком. Обед подавали две симпатичные девушки, работавшие на кухне. Вместе с уборщицей и кухаркой они составляли «технический персонал» колонии.
Тетя Надя, начальница колонии, поставила на стол тушеную капусту, которую дети с жадностью съели. За этим последовала немаленькая порция горячей густой пшенной каши. Выйдя из-за стола, дети чинно поблагодарили тетю Надю за обед. После еды им разрешили поиграть тут же, в столовой. Маленькая Рая, только что съевшая кашу до последней крупинки, бросилась на кухню и спросила у поварихи, дрожа от радостного нетерпения: «А завтра тоже будет обед, да?» Так продолжалось целую неделю — малышка, конечно испытавшая голод, каждый раз, поев, заглядывала на кухню, чтобы спросить, накормят ли ее в следующий раз, и убегала счастливая.
Когда детей уложили спать, взрослые собрались в столовой. В эмалированные кружки был налит настоящий чай. Екатерина принесла мой сахарный паек, мне был положен фунт коричневого сахара в месяц. Такое изобилие меня просто потрясло.
«Вы не приходитесь родственницей Черткову, последователю Толстого?» — с явной симпатией спросила тетя Надя, пожилая женщина, уже седая, в пенсне на черном шнурочке. Она была типичной русской учительницей тех лет — за внешней педантичностью и строгостью скрывались здравый смысл и способность к сопереживанию. Большевики начали преследовать толстовцев за принципы непротивления злу насилием. Вероятно, услышав, что моя мать в тюрьме, она перепутала Чернова с Чертковым.
«Каждый вечер Алиса Вебер читает лекции во 2-й колонии, вам надо бы туда ходить, — сказала тетя Надя. — Она учит воспитателей детских садов по методу Монтессори». И, чуть поморщившись, добавила: «Надо заметить, что здесь, в 1-й колонии, всё просто, в русской манере и без иностранных теорий». Тетя Катя, виновато улыбнувшись, сказала, что мне придется спать в одной комнате с четырьмя детьми, но она надеется, что позже удастся организовать для меня отдельную комнату.
В спальне, где я должна была ночевать, приятно пахло свежим некрашеным деревом. В свете маленького ночника угадывались очертания детских кроватей. Моя кровать была совсем новая, узкая и жесткая, как матросская койка. Через двойное окно смутно виднелись деревья в темном саду. Было тепло и уютно, это был совершенно другой мир по сравнению с тем, в котором мы жили в России, — будто Лубянской тюрьмы и нервозной атмосферы дома Пешковой не существовало и вовсе.
Наутро мне выдали халат цвета хаки, и я стала тетей Олей для двадцати детей 1-й колонии. Мы с тетей Лидой помогли детям одеться в одинаковые ватники и шапки того же цвета хаки и отправились с ними на прогулку по тихому заснеженному лесу. Тетя Лида шла рядом со мной и спокойным ровным голосом объясняла, какие обязанности мне придется выполнять. Дети радостно бежали впереди нас. Моей спутнице было около тридцати пяти лет, ее смуглое пухлое лицо излучало доброжелательность и дружелюбие. Она рассказала, что решила целиком посвятить свою жизнь тому, что она считала самым важным на свете, — воспитанию детей.
День был морозный и солнечный. На белом пушистом снегу лежали четкие тени от небольших елок, и казалось, будто это картинка из детской книги.
Выйдя из дачи, мы прошли всю территорию санатория. Там, на краю леса, на заснеженном лугу были видны следы птиц и зверей. После нашего возвращения, перед обедом, у детей был урок рисования. Весь день был подчинен жесткому, но разумному расписанию. Так, всего через несколько дней, спокойный и содержательный размеренный ритм жизни 1-й колонии поглотил меня целиком.
Наташа, которая работала во 2-й колонии, тоже с головой окунулась в этот новый для нас обеих мир, где все делалось для доверенных нам детей и где не оставалось места, чтобы задуматься о наших собственных проблемах. Однако мы сильно волновались за Адю — как она чувствует себя в этом новом окружении? Сможет ли она выдержать жизнь в детском доме, которая так отличалась от всего того, к чему она привыкла? Зная, как она чувствительна и застенчива, мы с Наташей беспокоились, получится ли у нее наладить отношения с другими детьми. Мы сговорились как можно скорее навестить ее в 3-й колонии. Тетя Лида согласилась отпустить меня после обеда, и я пошла встретиться с сестрами.
Когда Адя вошла в комнату для посетителей, она улыбалась, и мы сразу поняли, что у нее всё хорошо. В Серебряном Бору она совершенно расцвела — у нее появилось много друзей, и она скоро стала одной из лучших учениц в классе. Всю жизнь потом она вспоминала Серебряный Бор с нежностью и благодарностью. После всех приключений, выпавших на нашу долю, побыть в кругу сверстников в спокойной обстановке было для нее огромным облегчением.
Сотрудникам Серебряного Бора полагался один выходной день в неделю. Мы с Наташей дважды в месяц брали по два дня. Таким образом, одна из нас могла раз в неделю навещать маму в тюрьме. Иногда с кем-то из нас ездила и Адя. Официально мы были всё еще под опекой у Е. П. Пешковой, и она служила посредницей между нами и Чека. Сложные формальности, необходимые для получения пропуска в тюрьму, она брала на себя.
Каждый раз, когда мы ездили в Москву, мы останавливались у Пешковой. Когда мы входили в дом, она встречала нас так, как будто мы никуда не уезжали. Мы никогда не чувствовали, что она рада нас видеть, она даже не здоровалась. У нее мы были дома. Как только мы появлялись там, на нас перекладывали все хозяйственные дела. Но мы знали, что Пешкова заботится о нас, и очень серьезно. Каждую неделю, когда одна из нас приезжала в город, то пропуск в тюрьму — чего мы хотели больше всего на свете — уже ждал нас.
Мама провела еще один месяц в специальном отделении Чека на Лубянке. Ей повезло: в соседней с ней камере сидели хорошо известные общественные деятели того времени — Е. Д. Кускова и ее муж Прокопович. Кускова была одной из основательниц Лиги спасения детей. Ей и ее мужу было позволено читать книги, и они менялись ими с мамой. В частности, все трое прочли написанную Ламартином «Историю жирондистов», чья судьба так зловеще напоминала их собственную.
Довольно скоро маму перевели в Бутырскую тюрьму. Там политзаключенные-социалисты путем неоднократных голодовок добились существенного смягчения условий: их отделили от уголовников, камеры закрывались только на ночь, а днем заключенные могли гулять по коридору, заходить друг к другу в гости и меняться книгами. Политические выбрали своих представителей — им было разрешено общаться с тюремным начальством от имени своих товарищей.