Политический Красный Крест организовался в 1919 г. (на самом деле весной 1918-го. — Я. Л.), имея своей задачей материальную помощь заключенным в тюрьмах РСФСР. Деятельность Политического Кр[асного] Кр[еста] определялась его уставом, нигде не зарегистрированным. Организация существовала до последнего времени явочным порядком. Преследуя якобы только гуманитарные цели, заявляя официально о своем «нейтралитете» и стоя на точке зрения человеческой справедливости, Полит[ический] Кр[асный] Кр[ест] в течение трех лет вводил в заблуждение Государственные учреждения во вред Рабоче-крестьянскому правительству.
В 20 г. Политический Кр[асный] Крест входил с ходатайствами за заключенных в судебные и карательные органы Республики. Заявления его носили характер просьб. Но уже в 21 г. характер работы Кр[асного] Кр[еста] и тон меняется. НЭП дал уверенность Кр[асному] Кр[есту] в сфере его деятельности изменить, расширить и углубить работу. В этот период скрытые цели и задачи этой враждебной пролетарской власти организации могли быть продолжительное время не разоблаченными. В течение последних двух лет представители Кр[асного] Кр[еста] буквально осаждали нас своими настойчивыми требованиями об освобождении заключенных (всех без разбора категорий преступников). Пользуясь огромными связями в обществе как среди беспартийных ответственных работников, так нередко и коммунистов, этот напор Кр[асного] Кр[еста] производился через последних.
В своих требованиях Кр[асный] Крест прибегал к разным средствам: доставал заключения врачей об опасности дальнейшего содержания под стражей того или иного заключенного. Или, бывая в тюрьмах, передавал в ГПУ (до начала 1922 года правильно: ВЧК. — Я. Л.) о несуществующих ужасах… Под постоянным напором Кр[асного] Кр[еста] ГПУ приходилось освобождать граждан, хотя это было не в интересах следствия. В ГПУ есть точные сведения, что представители Кр[асного] Кр[еста], бывая в тюрьме, выполняли роль посредника между заключенными и их партиями на воле, передавая устно и в письменном виде поручения и задания…
Обнаруженный архив Веденяпина содержал его работы по партийной проблематике, письма в адрес ЦК ПСР и другую деловую эсеровскую переписку. Далее Андреева резюмировала:
На основании всего вышеизложенного нахожу:
1. Доказанным, что деятельность Кр[асного] Кр[еста] весьма вредна с точки зрения интересов Республики, как организации, определенно стоящей на защите интересов врагов ее.
2. При существовании прокуратуры абсолютно недопустимы никакие иные юридические организации вроде юридического Кр[асного] Кр[еста].
3. Государство вполне обеспечивает политзаключенных в тюрьме, давая им паек по самой высокой норме в Республике, а потому нет необходимости поощрять благотворительную деятельность Кр[асного] Кр[еста].
4. Посещение ГПУ и тюрем представителями Кр[асного] Кр[еста] признать нежелательным и прекратить, т. к. это мешает нормальной работе учреждения.
Предлагаю:
1. Политический Красный Крест как организацию, существующую явочным порядком, нигде не зарегистрированную, официально закрыть.
2. Привлечь к ответственности за хранение п-с-р архива Центр[альный] Комитет Политического Красного Креста и начать по делу следствие.
3. Пишущие машинки конфисковать и приобщить к делу.
Пом[ощник] Нач[альника] СО ГПУ Андреева. 11/8 — 22 г.[45]
А начальник Секретного отдела Самсонов в тот же день завизировал «Согласен». К счастью, никаких репрессий в отношении руководства Политического Красного Креста не последовало, а спустя непродолжительное время Екатерине Павловне с санкции высокого чекистского начальства удалось возобновить правозащитную работу в другом статусе.
В своих мемуарах Чернова-Андреева упоминает ныне забытого писателя Ивана Вольнова, активного эсера с 1903 года, боевика, бежавшего с поселения в Италию, в 1918-м — депутата Учредительного собрания и члена Комуча. Но были и другие писатели и ученые, состоявшие в рядах эсеров или тесно сотрудничавшие с ними. Сергей Есенин в 1917 году присоединился к эсерам благодаря близкому знакомству с литературным критиком и одним из редакторов главных эсеровских газет Ивановым-Разумником, посещая которого в редакции центрального органа партии «Дело народа» он познакомился с кадровой эсеркой Зинаидой Райх. В революционном Петрограде будущая звезда театра Мейерхольда работала помощницей секретаря редакции С. П. Постникова и была председательницей Общества распространения с.-р. литературы. Есенин потом напишет в автобиографии: «В революцию покинул самовольно армию Керенского <…>, работал с эсерами не как партийный, а как поэт. При расколе партии пошел с левой группой и в октябре был в их боевой дружине»[46]. На вечере памяти декабристов 14 декабря 1917-го вместе с поэтом Петром Орешиным и Ивановым-Разумником Есенин выступал перед солдатами сразу после лидера левых эсеров Бориса Камкова.
А еще раньше Есенин подружился с будущим террористом, убийцей чекиста Урицкого Леонидом Каннегисером и вместе с ним не раз захаживал в салон издательницы журнала «Северные записки» Софьи Чацкиной (где их однажды встретила вместе Цветаева), «тети Сони», как ее называет О. В. Чернова-Андреева.
«Эстет, поэт, пушкинианец» (М. Цветаева) Каннегисер не был партийным эсером, но в 1917 году принадлежал к ориентировавшемуся на ПСР Союзу юнкеров-социалистов Петроградского военного округа, участвовавшего с оружием в руках в защите Временного правительства в октябрьские дни.
Осип Мандельштам, увлекшийся эсеровскими идеями во время революции 1905–1907-го, выразительно написал в «Шуме времени»: «Мальчики девятьсот пятого года шли в революцию с тем же чувством, с каким Николенька Ростов шел в гусары: то был вопрос влюбленности и чести. И тем и другим казалось невозможным жить несогретыми славой своего века, и те и другие считали невозможным дышать без доблести. „Война и мир“ продолжалась, — только слава переехала. Ведь не с семеновским же полковником Мином и не с свитскими же генералами в лакированных сапогах бутылками была слава! Слава была в ц. к., слава была в б. о., и подвиг начинался с пропагандистского искуса»[47]. И честно, но и не без вызова признался в одной из анкет конца 1920-х годов: «…16 лет был с.-р. и занимался пропагандою на массовках».
А любимые писатели нескольких поколений детей и юношества Александр Грин и Виталий Бианки? Многие ли знают, что оба они в молодости были активными эсерами? Сын польского повстанца и ссыльного в Сибири, затем в Вятке Александр Гриневский был потомственным бунтарем, дважды дезертиром из царской армии и энергичным эсеровским нелегалом-пропагандистом. Бурный роман с товарищем по партии Екатериной Бибергаль, впоследствии оказавшейся на каторге как раз за участие в подготовке покушения на Николая II, чуть было не привел к трагедии и оставил глубокий след в творчестве писателя. Первые публикации Грина были абсолютно в духе эсеров. В рассказе «Заслуга рядового Пантелеева», опубликованном осенью 1906-го в книгоиздательстве одного из революционных финансистов купца-мукомола Е. Д. Мягкова, автор, сокрытый за криптонимом А. С.Г., касался бесчинств, происходящих в армии по отношению к крестьянам. Напечатанный в том же году в газете «Биржевые ведомости» третий из опубликованных рассказов Грина «В Италию» повествовал о беглом бунтаре-революционере, спасающемся от погони жандармов. Как тут не вспомнить истории беглецов, находивших приют на вилле Черновых в Италии! В 1908 году Грин издал свой первый сборник рассказов «Шапка-невидимка», в который вошли истории в основном об эсерах. За свой политический активизм писатель поплатился ссылкой в Тобольскую губернию, из которой он, впрочем, тоже бежал подобно своему герою, хотя и не в Италию.
Четырежды, в отличие от Грина, арестовывавшийся уже не царскими жандармами, а советскими чекистами Виталий Бианки отвечал на допросе в ОГПУ в 1925-м: «В феврале 1917 года участвовал в свержении царской власти. Избран своей частью (1-я артиллерийская бригада в Царском Селе) в Совет солдатских и рабочих депутатов. В это же время примкнул (поступил членом) <…> к партии эсеров. Работал в комиссии по охране художественных памятников Царского Села…»[48]
Об одном, но важном умалчивает здесь автор «Лесной газеты»: о том, как в конце 1917 года и в начале 1918-го был он активным деятелем Военной комиссии ЦК ПСР, готовившейся к защите Учредительного собрания с оружием в руках. Вот и свое участие в самарском Комуче Бианки во время этого допроса попытался свести лишь к сотрудничеству в газете «Народ», издававшейся с сентября по декабрь 1918 года.
И автор пронзительной повести «Ташкент — город хлебный» Александр Неверов был самарским эсером и комучевцем в 1918 году. И еще один хорошо известный многим поколениям читателей и зрителей писатель-фантаст, автор «Человека-амфибии», Александр Беляев в юности активно помогал эсерам и строил вместе с ними баррикады на московских улицах в дни Декабрьского вооруженного восстания 1905-го. И входивший в окружение Горького писатель-маринист Новиков-Прибой, и примкнувший к эсерам после каторги и побега все в ту же Италию Андрей Соболь, и полузабытый ныне Александр Яковлев, и, наоборот, часто переиздающийся Михаил Осоргин, и юная Лидия Сейфуллина с мужем Валерианом Правдухиным, и поэт-футурист Сергей Третьяков, и классик бурятской литературы, поэт Петр Дамбинов, и зачинатель ненецкого образования, писатель и журналист Пэля Пунух (Тимофей Синицын) — все они также были тесным образом связаны с эсерами. Как и формально к эсерам не принадлежавший, но участвовавший в антибольшевистской боевой и военной работе ПСР Виктор Шкловский. Известный украинский поэт, драматург, литературный критик и переводчик Кость (Константин) Буревой избирался даже в ЦК партии. Столь же заметен был еврейский писатель, поэт, драматург, публицист и этнограф Семен Ан-ский (Раппопорт), активно взаимодействовавший с Виктором Черновым еще со времени Аграрно-социалистической лиги в первые годы ХХ века.