Но прежде всего я должен твердо установить один факт: если бы организаторы ночного избиения действительно были озабочены избежанием эксцессов, в их руках было бы верное средство: им стоило только до открытия „военных действий“ обратиться к политическому старосте с указанием на постановление президиума ВЧК об очищении Бутырской тюрьмы, и заключенные без всякого скандала и шума сами собрали бы свои вещи и пошли. И увоз заключенных, который мог бы принять самый мирный характер, сразу вылился в формы самого дикого, варварского, бесчеловечного избиения сонных, недоумевающих, теряющихся в догадках, взволнованных людей. Но вместо этого предпочли действовать прикладами, рукоятками револьверов. <…>
Лично я был разбужен в 3–3 ½ ночи шумом и диким криком, доносившимся из соседнего женского одиночного корпуса. Вначале я не мог разобрать еще, в чем дело, но затем сквозь стоны и заглушаемые крики начал улавливать отдельные слова: „нас бьют, товарищи“, „нас силой увозят“. А через некоторое время мимо наших окон начали протаскивать растерзанных, почти в одном белье, взволнованных женщин. Некоторые из них уже не кричали, а стонали. Упиравшихся били прикладами, кулаками, сопровождая все это отборной матерщиной. Я бросился к своей двери и начал стучать, требуя к себе представителя ВЧК. К этому времени уже и коридоры мужского корпуса были заполнены вооруженными людьми, причем около каждой камеры политических стояло около четырех чекистов. На мое требование вызвать ко мне, как политическому старосте, представителя ВЧК, какой-то чекист с усмешкой заявил: „Ишь какой еще старшина выискался, подожди и до тебя очередь дойдет“. И действительно, скоро дверь моей камеры с шумом отворилась, и в нее ввалились четверо-пятеро чекистов. „Позовите ко мне представителя ВЧК“, — настаивал я. „Иди, нечего рассуждать“. На мое повторное требование кто-то из них крикнул: „Бери его, что там его слушать“. И они набросились на меня, скрутили руки назад и, ломая их, потащили из камеры вниз по лестнице под аккомпанемент матерной брани и не скупясь на всяческие угрозы. Протащив таким образом всю сборную, меня вывели на улицу и впихнули в уже ждавший нас арестантский автомобиль. В автомобиле я уже застал избитую [эсерку] Е. К. Полетику и некоторых других. Через несколько минут дверь снова открылась, и в автомобиль впихнули растерзанную, избитую [левую эсерку из Харькова] Аню Розенберг и [левую эсерку, по др. данным, анархистку из Пскова] Козловцеву. Последняя была без сознания. Ее бросили на пол автомобиля, принялись этой дверью колотить по голым ногам Козловцевой. Только крик, поднятый нами, прекратил это дикое избиение почти потерявшей уже сознание женщины. А затем автомобиль начал заполняться и остальными жертвами: тут были и сильно избитые [эсер, агроном из Твери] Бажанов, [председатель Московского комитета ПСР] Н. И. Артемьев (взятый в одном нижнем белье), [член ЦК профсоюза печатников, меньшевик] Девяткин (жестоко избит), тут были и случайно захваченные „в суматохе“ уборщики политических коридоров и даже венгерские военнопленные. С Курского вокзала я вместе с [членом ЦК ПСР] Е. М. Тимофеевым был увезен обратно и затем с группой товарищей в 20 человек отправлен в Лефортовскую тюрьму.
Это все, что я могу показать, как непосредственный свидетель событий, разыгравшихся на моих глазах. Но я считаю своим долгом также поделиться с комиссией и теми вполне проверенными сведениями, которыми я располагаю в качестве политического старосты. Сведения эти охватывают, к сожалению, только часть заключенных в 110 человек (32 с.-р., из них 2 с.-р. меньш[инства] группы „Народ“, 31 с.-д., 18 левых с.-р., 17 анархистов), отправленных в бывший Орловский каторжный централ. Сведений относительно остальных потерпевших комиссия могла бы затребовать через политический старостат Владимирской, Ярославской и Рязанской тюрем, в которых размещены увезенные бутырцы…
Далее я считаю нужным обратить особое внимание комиссии на отношение к больным. О том, что среди нас есть больные и даже тяжело больные, об этом, конечно, тюремная администрация и лица, ведавшие ночной операцией, не могли не знать, и, казалось бы, что самое элементарное чувство человечности должно было бы побудить их по крайней мере хоть этих-то защитить от надругательств и избиения. Но упоенные успехами гордые победители из ВЧК оказались „по ту сторону“ и выше подобной „слюнявой сентиментальности“. И больным пришлось испить ту же чашу, что и здоровым. Среди больных была увезена [эсерка] Е. А. Костюшко с гнойным плевритом и с температурой в 40 градусов. Взята она была прямо с постели и накануне прокола, который ей должен был сделать тюремный врач. А. Т. Ананьев (грыжа и сильная экзема лица) не только был увезен, но и избит. [Эсерка] Т. М. Лянде была взята после первого приступа возвратного тифа и к тому же только что перенесшая операцию, сделанную ей в тюремной больнице. Далее увезены были все больные, лежавшие в околотке, без разбора, без медицинского освидетельствования и среди них Кузнецов с резко обострившимся за время сидения в тюрьме туберкулезом, признанный комиссией врачей подлежащим освобождению.
Таковы известные мне факты, о которых я счел своим долгом довести до сведения комиссии при Московском Совете. Выводы из этих фактов я предоставляю ей сделать самой. В старое время обычно комиссии, создававшиеся царским правительством для расследования виновников еврейских погромов, ограничивались допросом только погромщиков и приходили неизменно к выводу, что, в конечном счете, погром был устроен самими евреями. Мы сильно опасаемся, как бы и на этот раз образ гоголевской унтер-офицерской вдовы, выпоровшей самое себя, не увлек советскую комиссию на этот же путь. Ведь так соблазнительно, удовольствовавшись допросом одних только чекистов, успокоить взволнованное общественное мнение московского рабочего класса уверением, что во всем виноваты злокозненные эс-эры, меньшевики, анархисты, левые с. — ры и беспартийные рабочие и крестьяне, которые безоружные, сонные напали на вооруженных до зубов 600 чекистов и побили их бедненьких. И тот факт, что комиссия не сочла нужным обратиться ни к кому из пострадавших и очевидцев ночного избиения, оставленных в Москве и помещенных во Внутренней тюрьме ВЧК, свидетельствует о тенденциях, ничего общего не имеющих с искренним желанием пролить полный свет на беспримерные, возмутительные избиения политических заключенных в коммунистической тюрьме „красной“ Москвы».
139 Экстер Александра Александровна (1882–1949) — художница-авангардистка, график, дизайнер, художник театра и кино. Училась в Киеве, затем в Париже. В 1910–1914 гг. много путешествовала по России и Европе, неоднократно участвовала в выставках авангардного искусства вместе с супрематистами и кубофутуристами, занималась и декоративно-прикладным искусством. После революции жила сначала в Киеве, затем, с 1920 г., в Москве, где работала как театральный художник и дизайнер, в частности, вместе с В. М. Мухиной. В 1920-е гг. часто участвовала в выставках в Европе, преподавала в Париже. В 1930 г. окончательно переехала в Париж и больше в Россию не возвращалась.
Библиография
Текст воспоминаний
Личные архивы З. А. Андреевой (Париж) и А. А. Сосинской (Страсбург).
Русский архив в Лидсе, Лидский университет, Великобритания — РАЛ/MS 1351/1.
Chernov Andreyev O. Cold Spring in Russia. Foreword by Arthur Miller. Translated by Michael Carlisle. Ann Arbor: Ardis, 1978. 283 p.
Исследования и воспоминания
Боевой восемнадцатый год. Сб. документов и воспоминаний / науч. ред. Я. В. Леонтьева. М.: Русская книга, 2018.
Будницкий О. Женщины-террористки России. Бескорыстные убийцы. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996.
Виктор Федоров — воздушный герой России и Франции. https://topwar.ru/80468-viktor-fedorov-vozdushnyy-geroy-rossii-i-francii.html.
Горький М. Полн. собр. соч. Письма в 24 т. Т. 12. М.: Наука, 2006.
Дивильковский С. Жизнь и смерть Анатолия Авдеевича Дивильковского. http://samlib.ru/d/diwilxkowskij_s_i/zhiznxismertx.shtml.
Дувакин В. Беседы с Ариадной и Владимиром Сосинскими. Воспоминания о Ремизове, Махно, Цветаевой и других. М.:Common place, 2020.
Колбасина-Чернова О. Воспоминания о советских тюрьмах. Париж: Изд. Парижской группы содействия партии социалистов-революционеров, 1921.
Лещенко-Сухомлина Т. Долгое будущее. Дневник-воспоминание. М.: Советский писатель, 1991.
Новиков А. В. М. Чернов и его потомки // Научно-методический электронный журнал «Концепт». 2015. Т. 13. С. 716–720. http://e-koncept.ru/2015/85144.htm.
Патронова А. Государственные преступники на Нерчинской каторге (1861–1895 гг.): Материалы к «Энциклопедии Забайкалья». Чита, 1998. Вып. 1–3.
Рожков А. Борьба с беспризорностью в первое советское десятилетие // Вопросы истории. 2000. № 11. С. 134.
Санкт-Петербургские высшие женские (Бестужевские) курсы, 1878–1918: Сб. статей. Л.: Изд-во ЛГУ, 1973.
Художник Митрофан Федоров, 1870–1941 // сост. М. С. Шендерова, Л. Е. Шендерова. Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2013.
Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий. Берлин: Издание Центрального Бюро Партии социалистов-революционеров, 1922.
Чернов В. Записки социалиста-революционера. Берлин; Петербург; Москва, 1922.
Чернов В. Перед бурей. Воспоминания. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953.
Эфрон С. Автобиография; Записки добровольца. М.; Берлин: DirectMEDIA, 2016.
Энциклопедии и справочники
База данных жертв политических репрессий общества «Мемориал»[59] — https://base.memo.ru/.
Вся Москва. Адресная и справочная книга на 1916 год. М.: Т-во А. Суворина «Новое время», 1916.