Прах. И ляжет крест на аналой.
Я хочу, чтоб два квадратных метра
Оставались русскою землей.
* * *
Как статуи, пугал фигуры
Встречаю на сельском пути.
И, словно веселые куры,
Стучат по калиткам дожди.
Целует реку у часовни
На цыпочки вставший родник.
А рядом – к избушке крыжовник
Колючей щекою приник.
Герань отражается в раме.
Придвинуты стулья к столу.
Гроб с музыкой – черный динамик
Затих под иконой в углу.
И прожито много, и много
Утрачено веры и сил.
Но, видно, недаром у Бога
Я тихую пристань просил.
* * *
Скорбит у крыльца осина.
Над крышей умолк скворец.
«Во имя Отца и Сына…»
В могильной земле отец.
Цветут лопухи у тына.
В бурьяне увяз овин.
Во имя отца и сына
Ушел на чужбину сын.
В отцовской избе пустынно.
В углах полумрак и стынь.
«Во имя Отца и Сына…
Аминь!»
* * *
Б. Подопригоре
«Седина и морщины,
Шрамы, пристальный взгляд —
Украшенье мужчины», —
Вслед старушки острят.
Проще будь и добрее.
Помни: сердце – не лед.
Тот красиво стареет,
Кто красиво живет.
* * *
Свечка. Зеркало. Слеза.
Ночь. Часы стоят.
Сам себе смотрю в глаза,
Холодеет взгляд.
Закричу, судьбу кляня, —
Оборвется крик.
Безразлично на меня
Смотрит мой двойник.
Мрак. Бессмысленный турнир.
Воткнут взгляд во взгляд.
Слеп потусторонний мир.
И часы стоят.
* * *
Низкой тучи полет.
Шум воды, как в морях.
Дождь идет и идет.
Время стало в дверях.
Ни блескучей грозы,
Ни чужих голосов.
Дождь идет, как часы,
Только вместо часов.
В небесах журавли.
Отодвину засов.
Дождь дошел до земли,
Словно гиря часов.
То в киоте Спаситель.
То в рамочке вождь.
Время – это медлительный
Длительный дождь.
* * *
Закричу – не к добру, замолчу – не к добру.
Я бутылку, как девку, за бедра беру.
Отвечаю вопросом на скользкий вопрос.
И бутылку, как девку, целую взасос.
Отпылала любовь – не смотрю на золу.
Я бутылку, как девку, бросаю в углу.
Не стыдите меня – знаю все наперед.
А бутылку, как девку, старик подберет.
* * *
Ветрено и сыро. Под калоши
Дождь течет. Сквозняк струится в двери.
Полдень. Ветви хлопают в ладоши
Листьев, как в театре на премьере.
Что за век? Какое время года? —
Не понять. Все чувствую впервые.
Те, кого люблю, всегда живые.
Лучшая погода – непогода.
* * *
Дул в залив, как в распахнутый ворот,
Ветер, вытеснив дождик и снег.
Думал каменным черепом город,
Напрягая извилины рек.
Люди шли по мостам, словно мысли,
Одиноко. Шуршали плащи.
Улетал полдень – лопнувший выстрел
С Петропавловки, как из пращи.
Я вникал в переулках тенистых
В шепот стен, как в шуршанье страниц.
И открылась мне истина истин:
Жизни нет вне предметов и лиц.
* * *
Моя поэзия здесь больше не нужна…
Между черным и белым – контраст
Над Невою в гранитной оправе.
Этот город меня не предаст,
Но и памятник мне не поставит.
Сплетни кружатся, как воронье,
И парят, словно чайки, легенды…
Настоящее имя мое
Под запретом до траурной ленты.
То ли свет, то ли снег с облаков
На ладонях у кариатиды.
Возвращаю долги… И врагов
Начинаю прощать за обиды.
* * *
Мрачно по хлевам жуют стада
Сено – эхо солнечного света.
Осень. Постаревшая вода
Сморщилась от холода и ветра.
Облака юны, а ветер дряхл.
Листопад застыл потоком лавы.
Дремлют на поветях и в яслях
Солнцем одурманенные травы.
Льдинки, как бубенчики, звенят,
В сточных желобах на огороде.
Ничего не следует менять —
Все без нас меняется в природе.
* * *
Листва дурманит запахом земли,
Лишайник растекается на стенах.
Архангелами в небе журавли
Трубят о предстоящих переменах.
Тревожит сердце облачная рябь —
Печаль о невозвратном и любимом.
Как сигареты, раскурил сентябрь
Березы, наслаждаясь желтым дымом.
Слепым дождем прибило в парке пыль,
Колышутся аллеи в дымке зыбкой.
Парит над Петропавловкою шпиль —
Божественный смычок над красной
скрипкой.
И отраженья кораблей царя
Хранит Нева, прижавшись к парапетам.
Намыло листьев, словно янтаря,
На влажных берегах балтийским ветром.
Перемешалось все: и цвет, и звук,
И бесконечной кажется прогулка.
Осенне-золотистый Петербург
Поет, как музыкальная шкатулка.
* * *
Не видно ни синиц, ни красных снегирей —
в спокойные леса за город улетели.
Февральский листопад вечерних фонарей —
Кружится желтый свет в разбуженной метели.
Бежит, как самолет по взлетной полосе,
по крышам снег, спустив с небес
на землю холод.
И шинами машин в снегу шипит шоссе —
бетонная змея, вползающая в город.
И ветром каждый клен натянут, словно лук:
не парк, а легион… Где римляне и греки?
Гранитный Лаокоон – февральский
Петербург
укутался в шоссе и выстывшие реки.
* * *
Люблю дороги и леса, как братьев и сестер.
Я искру посажу в ночи – и вырастет костер.
Пыля, дороги приползут погреться у огня,
И поведут свой хоровод леса вокруг меня.
Ночные птицы прилетят. И прибежит зверье.
Набьются комары в шалаш – отшельничье жилье.
Заговорит и запоет разбуженный простор.
О, как огромен этот мир, когда горит костер!
* * *
Тихий полдень. Мягкая прохлада.
Вдоль дороги – пестрый травостой.
Мама коз пасет, а если надо —
Лечит шустрых коз святой водой.
Птичий свист и невесом, и тонок.
Рядом дом – не мал и не велик.
Сладко спит на Библии котенок,
Словно нерадивый ученик.
Отцветает липа. И знакомо
Светит солнце. Мир душист и прост.
А глаза закрою – возле дома
Вижу мать и стадо белых коз.
* * *
Летней ночью форточку открою —
Самолет оставил белый след.
Нет на небе свалок и помоек,
С неба льется чистый-чистый свет.
С облаков спускаются зарницы,
А в полях поют перепела.
И светлеют заспанные лица —
Наши души чище, чем тела.
* * *
Друг мой! Небесный мой брат!
Где же ты? Шелест берез.
Холмик. Кладбищенский сад.
Игрище птиц и стрекоз.
Майская синяя высь.
Белой черемухи ветвь.
Я тебя младше на жизнь.
Ты меня старше на смерть.
* * *
У крыльца листвы опавшей ворох,
В огороде сухо, но тепло.
На тумане, словно на рессорах,
Вдоль реки качается село.
В синей дымке исчезают стены,
В мокрых окнах гаснет сонный свет.
В зиму уплываем постепенно,
Вьется листопад, как желтый след.
Звезды хороводят над рекою,
Словно первый поднебесный снег.
Время размышлений и покоя.
Тихий вечер. Мудрый человек.
* * *
Живут, чтобы выжить, тихо, без затей —
Им дела нет до нынешних вождей.
В полях – осот, бурьян да Иван-чай.
Открой ворота и беду встречай.
Давно не видно сена на возах,
Везде кусты и сорные растенья.
Живетьево живет на небесах,
А рядом с ним – соседние селенья.
На кладбище – у всех кресты в ногах! —