[806]. Гуллион направил Адуле в Лагос личное послание, где сообщил, что СССР, вероятно, использует заседание Совбеза для критики его правительства за арест Гизенги[807].
Конголезский премьер не разочаровал американцев. Он выразил сожаление относительно советской инициативы «с целью созыва Совета Безопасности для обсуждения положения в Конго», предпринятой «дружественным правительством без предварительной консультации с законным правительством Республики Конго». Адула не видел «никакой необходимости в таком совещании, равно как и цели его созыва»[808]. Он собрал в Лагосе пресс-конференцию, на которой назвал требование СССР о созыве заседания «недружественным актом»[809]. Ему удалось добиться отправки в ООН телеграммы, где говорилось о «нецелесообразности и вредности для интересов Конго» вмешательства Совбеза в ситуацию в стране в настоящее время. Телеграмма была подписана председателем саммита президентом Нигерии Ннамди Азикиве[810].
Западные страны получили сильные аргументы для доказательства нецелесообразности рассмотрения положения Конго в Совбезе. Его председатель П. Дин (Великобритания) предоставил первое слово американскому представителю А. Стивенсону. Сославшись на телеграммы Адулы и саммита, тот заявил, что СССР настаивает «на созыве заседания, которого, насколько мне удалось установить, не хочет никто из тех, кто поддерживает деятельность Организации Объединенных Наций, осуществляемую в интересах народа и Центрального правительства Конго». Стивенсон сообщил, что Адула «собирается прибыть в Нью-Йорк, чтобы рассказать Генеральной Ассамблее о положении в его стране», и предложил закрыть заседание без обсуждения. С трудом получивший слово В. Зорин обвинил Дина и Стивенсона в попытках «согласованно и дружно» заткнуть ему рот и заявил, что советская делегация консультировалась «с представителем правительства Конго здесь в Нью-Йорке» относительно своей инициативы». Это не произвело впечатления на большинство членов Совета. Против продолжения заседания проголосовали семь его членов, воздержались двое (Гана и ОАР), два (Румыния и СССР) проголосовали за[811].
Гана и ОАР, прежде часто голосовавшие по конголезскому вопросу солидарно с СССР, на этот раз воздержались ввиду однозначной позиции Адулы, которого они признали легитимным премьером. В заявлении советского представительства при ООН подчеркивалась «желательность» его участия в обсуждении конголезского вопроса[812]. Хрущев, похоже, не потерял надежду наладить отношения с правительством Адулы.
Тот тем временем отправился с официальным визитом в США. Чтобы укрепить у заокеанских партнеров положительное о себе впечатление, он распорядился реально изолировать Гизенгу от внешнего мира. 3 февраля опального премьера перевели на остров Була-Бемба в эстуарии р. Конго. В этом царстве москитов с гнилым климатом его «резиденцией» стала строго охраняемая камера 3 на 3,5 метров, где «стояли две больничные койки, накрытые москитной сеткой, два маленьких стола, один для еды с двумя стульями, другой для работы с четырьмя стульями, хлипкий деревянный шкаф для одежды». За тонкой перегородкой находился санузел с туалетом и душем, но без зеркала. Ночью мешали спать крысы[813].
4 февраля «Правда» сообщила, что «Гизенга переведен в новое место заключения», о митингах протеста против его ареста. И на той же странице позитивно оценила выступление Адулы на заседании XVI сессии ГА ООН[814]. У читателя могло создаться впечатление, что премьер-министр не причастен к аресту своего бывшего заместителя. В Нью-Йорке Адула встретился с Зориным[815]. Снизился накал кампании в защиту Гизенги в советской пропаганде на зарубежные страны. Во время беседы с Подгорновым Бомбоко выразил удовлетворение, что в последнее время «значительно сократилось число передач московского радио по делу Гизенги, и заметил, что дело Гизенги – это внутреннее дело Республики Конго»[816].
На конголезско-американских переговорах в Белом доме Адула посетовал на «очень медленное начало» осуществления китонских соглашений и заявил, что Чомбе «тянет время», надеясь, что обстоятельства позволят ему «добиться сохранения отделения Катанги». В ответ он услышал, что надо вести переговоры с Чомбе и искать с ним компромисса[817].
Такой путь Адула считал тупиковым, и, вернувшись домой, он попробовал разыграть советскую карту. Выступая в парламенте, он заявил, что Зорин пригласил его посетить СССР, и он принял приглашение[818]. Тактика игры на противоречиях между сверхдержавами, опробованная применительно к Конго П. Лумумбой, уже не была действенной, поскольку СССР лишился былых позиций и влияния.
Размышления советского врача о конголезской независимости
Сотрудники советского посольства в Леопольдвиле констатировали «сдачу» Гизенги его бывшими соратниками и свою неспособность повлиять на ситуацию. Председатель Палаты представителей и вице-президент партии МНК-Л Жозеф Касонго заявил временному поверенному в делах СССР в Конго Л. Г. Подгорнову, что арест Гизенги был обоснованным, поскольку он призывал к «развязыванию гражданской войны». Касонго считал, что «в последнее время Гизенга занял позицию, которая противоречит линии действий всех националистических партий», и «особенно возмущался тем, что Гизенга после создания правительства национального единства уехал в Стэнливиль». Подгорнову «стало определенно ясно, что Касонго перестал быть националистическим лидером и превратился в откровенного агента бельгийско-американских империалистов»[819]. Вряд ли Касонго заслуживал таких резких эпитетов. Он выразил мнение многих конголезских политиков. Так, министр внутренних дел К. Камитату считал, что «Гизенга допустил грубую политическую ошибку, покинув Леопольдвиль и отказавшись возвратиться, несмотря на просьбу главы правительства и на рекомендации своих друзей»[820]. Касонго был не самым беспринципным представителем конголезской элиты, которая в противоборстве между Гизенгой и центральным правительством встала на сторону победителя. Если не за Гизенгу, значит агент империализма. Такой упрощенной, чернобелой логикой руководствовались советские дипломаты.
Результатом была политическая маниловщина вроде следующего предложения Подгорнова: «Было бы неплохо лишить Касонго поста председателя палаты депутатов, предложив на эту должность виднейшего лидера МНК-Лумумбы Бошеле[-Дэвидсона]. Он пользуется большим авторитетом среди депутатов парламента, и мы полагаем, что если его кандидатура будет выдвинута, он будет избран». Подгорнова не смутило то, что «Бошеле сам по себе недалекий человек». Зато «он предан идеям Лумумбы и Гизенги» и при наличии «хороших советников» из него выйдет «хороший председатель палаты депутатов». Резолюция на документе за неразборчивой подписью гласила: «Неплохо! Но как это сделать?»[821] Сделать уже ничего было нельзя, реальных рычагов влияния на ситуацию в Конго у СССР не осталось.
Экономические и другие связи отсутствовали. В отличие от августа-сентября 1960 г., когда в Конго работали сотни советских специалистов разного профиля, теперь Советский Союз представляли только немногочисленные дипломаты и журналисты. Это давало сильные козыри западной пропаганде. «В настоящее время, – сетовал сотрудник советского посольства в Леопольдвиле, – враждебные нам круги, особенно всякого рода католические миссионеры, пытаются внушить конголезцам мысль, будто СССР покинул Конго и не хочет больше помогать многострадальному народу этой страны, как, например, это делают США и т. д.»[822]
В начале января 1962 г. в Леопольдвиль прилетели советские врачи и медсестры, оформленные по линии Красного Креста. Трое из них – хирург А. П. Кузьмичев, педиатр В. Б. Цыбульский и эпидемиолог Л. В. Хейфец – уже работали в Конго в августе-сентябре 1960 г.[823] С министром здравоохранения Конго была достигнута договоренность, что врачи в течение дня будут доставлены в Стэнливиль, где приступят к работе. Посольство США усмотрело в этом «угрозу ведения подрывной деятельности». Посол Гуллион позаботился о том, чтобы предназначенный для перевозки врачей самолет ООН оказался «технически неисправным», и после нескольких недель ожидания в Леопольдвиле они были направлены в отдаленные районы конголезской глубинки[824].
Одну группу в составе врачей В. Я. Давыдова, Кузьмичева, Хейфеца и переводчиков Л. В. Аппель и Е. К. Захаренко отправили в городок Ошве в провинции Леопольдвиль, где она работала с 17 января по 27 апреля 1962 г. Это была типичная конголезская глубинка, где остро ощущалась переживаемая страной разруха. Описанию экономических трудностей и бытовых неудобств посвящена значительная часть отчета руководителя группы Кузьмичева: «Все служащие города уже по нескольку месяцев не получают зарплаты. В городе нет совершенно продуктов. Электрическое освещение и весьма примитивное водоснабжение, имеющиеся только в европейской части города, бывают далеко не постоянно и порой с большими перебоями. Уже несколько месяцев здесь не было парохода, не работала почта, телеграф». Привезенные с собой и полученные в дар от Красного Креста продукты через пару месяцев кончились, и пришлось покупать припасы у войск ООН. Солдатские рационы «были в консервированном виде и крайне недоброкачественными»