— А что это такое? — спросил кто-то из малышей. Марат ответил за женщину:
— Это термин, введенный в ХХ веке буржуазными философами Европы; его смысл — объединить социализм с фашистскими режимами одним термином, якобы у них есть что-то общее.
— Тоталитаризм — это зло! — воскликнула Надежда, — это когда людей убивают и сажают за неправильные мнения!
— Подождите, — поднялся Костик из тринадцатого, — но вы же выросли в советское время! Вам должны были объяснить хотя бы в школе, что такое диктатура пролетариата, классовая борьба…
— Нам объясняли, конечно же! — кивнула Надежда, — Классовой борьбой оправдывали зверства! Но разве может быть что-то важнее человеческой жизни?
— Может, — произнесла Таша, член совета юнкомов, — конечно, может. Это — две человеческие жизни.
— Демагогия, — покривила губы Надежда, — я вижу, вы меня совершенно не понимаете! Вы какие-то фанатики!
— Вы попробуйте нам объяснить, — вежливо предложил Марат.
Женщина задумалась.
— Чтобы объяснить, мне надо хотя бы понять — что именно вам неясно! Что вам непонятно в моих словах!
— Ребята, кто сформулирует?
Лийя нажала на клавишу, не особенно рассчитывая успеть первой, но компьютер выбрал ее. В световом круге девочка поднялась. Ей почему-то вспомнился Бинх.
— Вот вы все время говорите, — начала она, — что социализм, Первый Союз — это плохо. Плохо даже по сравнению с капитализмом! И аргументируете это тем, что там не хватало товаров, и тем, что там шла классовая борьба. Борьба за установление нового общества, за строительство, за победу в войне, и это было очень непросто и тяжело. Это мы все знаем. Мы только не можем понять — а что в этом плохого?
Надежда возмущенно вскочила.
— Ну знаете! Я не могу так разговаривать!
— Успокойтесь, — предложил Марат, — давайте сменим тему. Вам не понять нас, время очень сильно изменилось, люди тоже изменились. Мы не живем в светлом будущем, о котором вы мечтали. Возможно, когда-нибудь оно и наступит, но сейчас оно у нас не светлое. Но мы рады уже тому, что вообще живем, понимаете? Это ведь не само собой разумеется. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Товарищи, задавайте вопросы! — обратился он к залу.
Световой блик упал на белобрысого веснушчатого мальчишку из младших.
— А расскажите про олигархов! — попросил мальчик, — правда, что они ездили на золотых «Мерседесах»?
— Историки все-таки дают! — произнесла Гуля. Возвращались с семинара уже в темноте. Золотой абрис жилого корпуса светился впереди, затмевая яркое звездное небо.
— Да уж, ничего себе работу проделали! Представляешь, не только построить интерактивный образ, но так наполнить его информацией! И где они только все это брали? — задумалась Ли.
— Ира же говорила — брали в архивах интернета, сохранилось же с тех времен довольно много носителей информации со старыми дискуссиями, статьями, рассуждениями. Они и создали такой… собирательный образ.
— Неужели люди тогда так и думали? — фыркнула Ли, — социализм должен быть мягким и гуманным, сразу же должно наступить светлое будущее! Все люди хорошие, никого нельзя наказывать, и тем более, расстреливать. Они, наверное, были очень хорошими людьми! Не то, что мы.
— Хорошими? — Гуля пнула попавшую под ноги шишку. Шишка спланировала и мягко стукнула о сосну, — Вокруг них бушевали войны, люди умирали от голода, людей продавали в рабство… А они были у себя в этой Москве хорошими и гуманными! Осуждали социалистическое прошлое. Считали себя чуть ли не людьми светлого будущего!
— Но они же не знали! — заметила Ли.
— Не знали — или не хотели знать?
Ли не нашлась, что ответить.
Глава седьмая. Смена декораций
Желание ездить по миру у Рея пропало надолго.
Он вкусно питался, ежедневно плавал в бассейне с ароматной водой и с подсветкой, жарился в сауне. Иногда в охотку пользовался тренажерами, хотя тело и так было вполне приличным — молодое, здоровое, сильное тело. Не сравнить, конечно, с мускулистыми геймерами. Но Рей и не рвался к боям.
Он посещал сайты виртуального эроса, а иногда выбирался в Констанц, там был неплохой Дворец Услад, даже лучше лос-анджелесских салонов. В свободное от телесных удовольствий время смотрел интерэки, играл (игры мало отличались от интерэков). Купил очень приличную гитару и потихоньку брякал на ней. Два раза съездил на сенс-концерты в Мюнхен.
Чего еще человеку от жизни нужно?
Леон появлялся у деда редко, а если появлялся — смотрел на Рея, казалось, с легким презрением. Джин по-прежнему была при нем. С племянником, Энрике, отношения тоже как-то не складывались — тот вкалывал как проклятый, всегда ему было некогда. Наоми занималась какой-то благотворительностью, и тоже не бывала дома. Рею было страшно подумать о благотворительности, как страшно вспоминать ЗР. Хотя сама Наоми в ЗР, конечно, не ездила. Но даже думать об этом — будто представлять грязную рану, кишащую червями и гноем.
Рей перестал об этом думать. Разве так было не всегда? Да, с непривычки ему показалось жутко в Зоне Развития. На самом деле и там люди как-то живут. Мечтают. Ищут работу в Федерации, стремятся к лучшему.
Хуже было то, что отношения с Энрике становились все более натянутыми. Собственно, они почти не сталкивались — еду Рей заказывал себе в комнаты, в течение дня общаться им не было никакого резона. Но время от времени Энрике приглашал его выпить кофе. Обычно — в его кабинете, иногда в малой приемной.
На экране — прозрачном листе — разворачивались трехмерные графики, текли вертикальные потоки циферок, метались кривые. Энрике внимательно смотрел в них, кривил лицо, покусывал губу. Щелкал пальцем по странной плоской клавиатуре без букв и цифр. Рей молча смотрел на него. Иногда присутствовал и Перейра, он и Энрике обменивались краткими совершенно непонятными замечаниями.
Затем Энрике обращался к Рею.
— Я договорился с ректором Мюнхенского университета. Он тебя приглашает через неделю. В неформальной обстановке можно будет спокойно обсудить ситуацию…
Рей побывал у ректора, хотя все в нем сопротивлялось этой поездке. Сцепив зубы, он гулял по роскошному парку загородного особняка, любуясь Альпами на горизонте. Беседа ни к чему не привела — выяснилось, что Рею необходимо формальное подтверждение абитура — права на поступление в вуз. Ректор объяснил, к кому и как следует для этого обратиться. Конечно, неформально, все по знакомству, можно не переживать — ему все оформят даже без экзаменов.
Рей так и не собрался ничего оформлять. Это было нетрудно: можно связаться даже виртуально. Но — невыносимо отвратительно. Сама мысль о том, что надо опять бодаться с чиновниками от образования, что-то доказывать, заполнять и получать документы, вызывала у Рея рвотные спазмы и головную боль. Племянник спрашивал его на каждом рандеву, оформлены ли уже бумаги. Наконец, Рей буркнул.
— Дело в том, что я не вижу себя менеджером. Как я буду учиться, если у меня нет ни грамма мотивации?
Энрике вежливо пожал плечами.
— Но ведь я не навязываю тебе факультет! Ты можешь выбрать профессию по вкусу!
Рей вздохнул.
— Я и раньше не знал, кем хочу быть. Это моя вечная проблема! Что я хочу делать? Если бы знать! Музыка — но у вас и музыки-то как таковой уже нет, да и по большому счету это меня уже не интересует.
Энрике пробормотал что-то нейтральное и заткнулся. Но через неделю в присутствии Перейры навалился на размороженного дядю с новым предложением.
— У меня в Лондонском филиале есть вакансия топ-менеджера. Мы не формалисты, диплом не обязателен. Работа не сложная, но кто-то должен ее выполнять. Заработок достаточный, ты можешь себе позволить все. И — Лондон! Подумай, ведь это не Аддис-Абеба, не где-нибудь в ЗР! Вакансия — пальчики оближешь. Держу специально для тебя. Ну как?
Из вежливости Рей съездил в Лондон. Но когда он побывал в будущем собственном кабинете — просторный куб на немыслимом этаже деловой башни, разноцветное стекло, кожа, мерцание мониторов, облака под ногами — отвращение навалилось опять. Сюда придется являться каждый день. Вникать во все эти биржевые сводки, учиться распознавать смысл цифровых потоков и графиков, слушать трескотню сотрудников. Ничего этого Рею не хотелось! Там, снаружи, была настоящая жизнь — рассветы и закаты, крылья-дельтапланы, далекие синие моря и дельфины, белые отели и города в облаках.
— Я думаю, что не смогу работать на этой должности, — честно признался он племяннику, — я некомпетентен. И вряд ли смогу так быстро научиться. Нет, это не мое.
— Но ведь что-то ты должен делать! — не выдержал Энрике.
— А зачем? — уставился на него Рей. Племянник смешался и пробормотал что-то невнятное.
В дальнейшем при встречах племянник в основном пытался посвятить Рея в тайны финансового мира.
— Вот ты видишь эту кривую? Это бычий тренд. Сейчас я передаю в Мельбурн сигнал на продажу. Понимаешь, почему я это делаю?
— Не очень, — признался Рей.
— Видишь, вот это мой виртуальный кабинет. Мои акции. Видишь — океанские резко выросли. А это — наши вложения в австралийскую недвижимость, они сейчас падают. А ты знаешь общий объем состояния нашей семьи?
— Сколько-то миллиардов?
— Сколько-то… Это не так просто, как ты думаешь.
— Спасибо, — поднялся Рей, — не буду тебя больше отвлекать. Мне все равно в этом не разобраться.
Он вышел. Поднялся к себе. Над дверью горел огонек — в комнатах кто-то был, как видно — время уборки. Рей поморщился. Снять бы гостиницу, съехать отсюда — осточертели и эти комнаты, и поучения работящего племянника. Протестантская этика у католика, черт бы его побрал! Пожалуй, можно сгонять в Констанцу, в Восточный Салон — тайский массаж, симпатичные азиаточки. Или хоть на виртуальный секс-портал — после общения с Энрике необходимо раслабиться.
Рей вошел в комнаты. Здесь точно убирали — шустрила полька-прислуга, как ее там… Леа. Два маленьких робота жужжали по полу, а Леа на стремянке протирала сложный карниз и украшения под потолком.