— Они транслируют ценности другого класса, буржуазные ценности, — добавил Вэнь, — ты не понимаешь, что ли? Им же это все кто-то внушил. С определенной целью.
— Ты давай, Ли, не сдавайся, — Юля сжала ее плечи, — ты у нас молодец. Если не ты, то кто это сделает? Ну… мы же теперь кобристы. Мы знаем, что да, придется скрывать и придется выслеживать. Потому что классовая борьба еще не скоро кончится. Еще весь мир — видишь какой хреновый? Давай, не падай духом. Да, теперь всегда будет так. Но надо когда-то становиться взрослыми.
— И еще одно предложение поступило! — член ВК школы, Рашид Нурмухаметов, взглянул на экран, — не знаю даже, надо ли обсуждать!
— Ну ладно уж, говори, — буркнула сидящая рядом Женя Волошина.
— Предлагают провести день казахской культуры. А почему именно казахской? Можно вообще серию дней культуры провести! Конкретику смотрите на экране.
Ли с Гулей переглянулись. Как часто бывало, они участвовали в школьной видеоконференции вдвоем, сидя на ковре в комнате Гули.
— Что-то задолбали в последнее время с этой казахской культурой, — буркнула Гуля, — заняться, что ли, больше нечем?
— Но посмотри, предложение интересное… история. Публичные дискуссии. Мне кажется, может получиться неплохо! — возразила Ли. У нее даже челюсти свело от необходимости врать. Пальцем она нащупала сенсор и послала сигнал на выступление. На экране уже что-то говорили другие ребята.
— Я лично буду против! — ощетинилась Гуля, — и так времени нет, а они еще какой-то ерундой…
Комм Ли засветился синим светом. Быстро до нее дошла очередь. Ли выпрямилась — сейчас на нее смотрела вся школа. И Талгыт тоже, и Дастан, и Петро. Хотя Петро взрослый и даже не учитель, он, скорее всего, не участвует в видаках.
— Я считаю, это очень хорошее предложение! — быстро заговорила Ли, — в самом деле, если в нашей школе есть люди, которых волнуют такие вещи — национальная культура, скажем, то надо дать им высказаться! Почему мы должны об этом молчать? И что плохого в том, чтобы ознакомиться с национальной культурой Казахстана? А потом можно и другие национальные культуры изучить всем вместе… По-моему, отличное начинание! Если есть люди, готовые это организовать и провести — то почему нет? А я вижу, что есть… вот инициативная группа из трех человек.
Она ощутила, как под форму из яремной ямки катится крупный пот.
— Ставлю на голосование! — подытожил Рашид. — внимание всем, голосуем! Подсчет!
Большинство коммунаров — 63 процента — проголосовали за предложение о дне национальной культуры. Ну что ж, теперь дело за инициативной группой.
Ли выдохнула. Посмотрела на Гулю. Та смотрела на нее в упор, с очень странным выражением в темных глазах.
— А почему ты против? — спросила она, — что тут такого? Ты же сама, кстати, казашка.
Гуля тяжело вздохнула. Легла на ковер и заговорила, глядя в потолок, закинув руки за голову.
— Понимаешь, — сказала она, — национализм — это ограниченность. Это глупость. Вот люди занимаются наукой, изучают там космос, кварки-лептоны, развитие организмов, ну не знаю, лекарства новые создают. Другие люди борются за то, чтобы всем было хорошо. Экономисты считают и планируют, чтобы у всех всего хватало. Писатели и всякие там режиссеры пишут и делают интерактивки про сложные проблемы — любовь, например, разлука, отношения межчеловеческие. Которые у всех наций проходят, между прочим, более-менее похоже. Психологи тоже изучают отношения и человека вообще. Строители строят новые города, фабрики. Рабочие производят полезные штуки. Это все — настоящее. Это важно для людей, для всех нас, для человечества, и для каждого в отдельности. И вот какие-то приходят и заявляют, что они хотят посвятить свою жизнь тому, чтобы создать свою отдельную маленькую нацию, чтобы у них был свой язык. На этом языке нельзя ни написать великого произведения, ни научной работы — потому что это не метаязык, он недоразвит. Это несправедливо, говорят они. Да, несправедливо. Но язык — это не человек, который может обидеться. Множество языков исчезли, умерли, как и множество людей, которых тоже забыли, и это тоже несправедливо. Мир вообще всегда был несправедлив! В том числе, и к языкам. Да, русский язык вот у нас вытеснил многие другие, как в Китае — ханьский, а в Южной Америке — испанский и португальский. Это обидно. И вот эти люди вместо того, чтобы строить, изучать, делать жизнь остальных лучше, да хоть хорошую интерактивку снять — занимаются теперь исправлением этой несправедливости. Жизнь на это кладут и еще других убеждают — бросьте говорить, например, на русском, давайте уже на родном языке говорить и его развивать. Вот делать-то нечего нам больше! Вот это национализм. И это еще самый мягкий вариант, потому что как мы знаем, в итоге этот национализм часто приводил к тому, что обиженные начинали друг в друга стрелять. Из-за каких-то эфемерных, фантастических принципов и доисторических обид. Оно нам нужно?
— Ну погоди! — Ли была ошеломлена таким потоком слов, — Так далеко, конечно, не надо заходить. Но ведь мы же учим все равно языки. И изучаем культуры. Что плохого в дне национальной культуры? И потом, главное, как я уже сказала — если у нас есть люди, озабоченные этим, то им надо дать высказаться!
— Ладно, ладно! — Гуля гибко без помощи рук поднялась с пола одним движением, — кому охота — пусть этим занимается. Все равно же большинство проголосовало за! А я лично пойду, посмотрю, как там лошадки, Казбек вчера перебесился, как бы не заболел!
И она ушла на школьный ипподром, а Ли отправилась к себе — заканчивать реферат по химии.
Очередное заседание подпольного кружка было посвящено последней Ак-Орде. Ли с отстраненным интересом исследователя слушала доклад Талгыта. Который тот не рискнул выложить даже в свой персонал. Этот доклад предназначался лишь для посвященных.
Оказывается, революция в Астане и распад Ак-Орды были вовсе не результатом борьбы рабочих Казахстана (где уже давно существовала и компартия, и крепкие боевые профсоюзы), а — заговора российских имперцев в союзе с коммунистами. Поэтому Великий Казахстан, включащий Урал и пол-Сибири, распался. На этой территории снова стали использовать русский язык. Хотя лицемерно в СТК и говорят, что национальных границ и государств больше не существует — но их невозможно отменить чьим-то указом. Посмотрим правде в глаза — здесь и сейчас существует Россия. А на той территории, которая раньше принадлежала Казахстану — тоже говорят преимущественно по-русски и доминирует опять русская культура.
Ли почти не слушала, глядя на Талгыта. Он казался совершенно взрослым — что он делает в школьной коммуне? А что собирается делать с лета, когда закончит школу — ему уже восемнадцать, то есть придется сразу идти в армию. А куда он пойдет? Впрочем, пойдет, куда пошлют, конечно. А потом что?
У Талгыта были широкие кустистые брови, почти сходящиеся на переносице. Взрослое скуластое лицо степняка. Если бы не эти брови, он, пожалуй, был бы даже красив. Да и так он ничего, решила Ли. Только очень взрослый — кажется, ему уже двадцать пять, не меньше.
— Это мы, конечно, на Дне культуры говорить не будем, — закончил Талгыт, — это уже так. Не поймут.
— А что мы будем говорить? — спросила Ли, — я к тому, что… надо же как-то подготовиться.
— Костюмы я гарантирую, — пообещала Карагёз. Талгыт сдвинул мощные брови.
— Я послезавтра буду в Кузине. Там как раз и возьму методички. Не волнуйтесь, все разработано. Как это все проводить, как аргументировать… вернее, аргументы вообще не нужны, главное — вызывать эмоциональную реакцию. Обязательно сделаем выставку о голоде в ХХ-м веке. И о ядерных полигонах, как русские нас радиацией вымаривали. Мне материалы обещали.
«Кто обещал?» — Ли прикусила язык, побоявшись спросить. Нет, такие вопросы лучше не задавать — спугнешь еще.
Тем более, у нее теперь вполне достаточно информации.
Лицо Карагёз на экране комма казалось мертвенно бледным.
— Тал не вернулся, ты в курсе?
— Как не вернулся? — натурально удивилась Ли, — а он разве куда-то ездил?
— Так он в Кузин сегодня ездил, ты забыла, что ли?
— Точно, — Ли уселась в кресло у окна, достала планшет. Черт, еще надо позаниматься к завтрашнему тесту по молекулярной генетике, — теперь вспомнила. Так он, может, собирался там заночевать?
— Я тоже сначала не волновалась, — ответила Карагёз, — нет, ночевать он не собирался, но я думала, мало ли что… Но Петро меня всполошил. Знаешь, он говорит, может, его кобристы выследили!
— КБР?! — Ли так и подскочила в кресле, — да ты что? За что?
— Ну ты что, маленькая, что ли? — скривилась Карагёз, — не понимаешь, что КБР может, уже давно нами интересуется.
«И уж конечно, я настолько глупа, что прямо говорю об этом по комм-связи!» — мысленно фыркнула Ли. Она состроила испуганную физиономию и произнесла.
— Но за что? Нет, я об этом совершенно не думала! Мы же не делаем ничего плохого!
— Я тоже так думала сначала, но Тал мне объяснил. У нас же вообще ничего нельзя! Все не одобренные коммунистами группы, общества — все запрещено. Конечно, если КБР о нас узнает… вот я и волнуюсь за Тала!
— Ну не знаю! — вздохнула Ли, — я сама же юнком! По-моему, это глупо. Что это у нас запрещено и почему?
— Я и удивилась, что ты заинтересовалась нами, — кивнула Карагёз, — ты юнком! У нас больше юнкомов нет.
— А-а… вот почему ты удивилась. Ну а я не вижу тут ничего такого. Ты не волнуйся, Тал наверняка там решил переночевать где-нибудь. Он же взрослый уже. Может, у него там есть кто-то в Кузине…
— Да, может быть, — ответила Карагёз после некоторого молчания.
— А про КБР — по-моему, ерунда. Делать нечего больше им, как такой ерундой заниматься…
— Ты очень наивный человек, — с горечью произнесла Карагёз, — они только такой ерундой и занимаются. Разоблачают нормальных людей… Я тоже раньше думала, как ты, но Тал мне многое рассказал. Про ЗИНы. Про расстрелы, ты знаешь, что сейчас многих еще расстреливают? Мы тут живем и ничего не знаем на самом деле.