Дама смерила Пати тяжелым взглядом, так, что девушка поежилась.
— Фрау Шварц? Мне кажется, вы забыли,что на этой неделе ваша очередь мыть коридор!
— Почему же, я помню, — тихо ответила Пати. Дама красноречиво уставилась на половик — с краю его залепили микроскопические комочки грязи.
— Но это уже после моего мытья, — возразила Пати, — я же не могу мыть ежедневно… Так никто не делает.
Дама демонстративно фыркнула.
— В мое дежурство на нашей площадке чисто! Ваше дело — обеспечить чистоту. Почему мы должны жить в такой грязи, только из-за того, что у вас руки не из того места растут?
Рею стало жаль Пати, замершую от неожиданности и обиды.
— Возьмите да уберите сами, — посоветовал он, — оттого, что вы здесь орете, грязи куда больше, чем от ботинок!
Дама ошеломленно замолчала, взглянула на него, глаза ее начали разгораться. Рей шагнул в лифт, потянув Пати за руку. Дверь закрылась, разъяренная соседка скрылась из глаз.
— Зря ты так, — Пати ткнулась носом в его грудь, Рей взъерошил девушке волосы, — не надо было.
— Да ну, что это за сука такая, распоряжается тут. Тебя обижает!
— Ты хороший, — Пати шмыгнула носом, — но зря. Она еще хуже может сделать. Я ее знаю, она — зам. начальницы в соседнем отделении. У нее и квартира приличная, трехкомнатная. У нее все отделение по струнке бегает.
— Да брось ты, — буркнул Рей, — что вы все здесь трусы какие-то. Всего боитесь! То сделают вам, се сделают. Ничего она не сделает!
Во дворе гуляла стая ребятишек — десяток детей под присмотром полненькой тетушки, которая сидела на лавочке, сдвинув на глаза визор. То ли газету читает, то ли пребывает в виртуальных мирах. Несколько малышей возились в песочнице, ребятишки постарше носились вокруг, лезли на железную горку, на лесенки и снаряды. Рей загляделся на детей.
— Это семейный детсад, что ли? — спросил он Пати.
— Да это фрау Шульте с пятого этажа. Это ее дети, — пояснила Пати. Рей вытаращился на девушку.
— Это как?
Даже если фрау Шульте ежегодно рожала по двойне, что-то здесь не вытанцовывалось — пяток малышей были явно одногодками.
— Ну приемные, конечно, — снисходительно буркнула Пати, — теперь меньше восьми не берут, смысла нет, не платят. А вот ей за одиннадцать детей платят как мне на работе… Сидишь дома с детьми, и деньги получаешь. Классно, по-моему.
Рей вспомнил, что и в его дворе частенько гуляли две-три такие «мамаши». Он даже знал, что у одной из них живет ребенок Беаты — об этом сплетничали во дворе. Из Беаты, конечно, мать, как из Рея балерина.
— Слушай, — он покрутил головой, — а что, теперь у всех так? В смысле, хоть кто-нибудь своих детей того… ну растит сам?
— Нет, конечно, работать же надо, — погрустнела Пати, — поэтому я и удивилась, когда ты про ребенка начал. Толку-то с этого ребенка! Мне надо будет с работы уходить, инфекции, все такое. А потом, как рожу… денег на него вообще нет, детский базис гораздо меньше взрослого, а на самом деле ребенку нужно много. Сидеть с ним я не смогу, мне же работать надо — ну и все равно придется отдавать приемной матери.
— Но есть же детские садики, — возразил Рей. Они пересекли двор и стояли возле лифта.
— А что это такое? — с любопытством спросила Пати.
— Ну такие группы для детей, ребенка туда с утра отдают и после работы забирают.
— А-а, нет , так нельзя. Ребенку нужна мать! Если родная не может, то приемная. Мотать ребенка туда-сюда каждый день — только портить психику. А родные матери сами обычно не могут. Им или работать надо, или у них психические отклонения. С психиатрическим диагнозом ребенка все равно заберут сразу! У нас вон работала Кэти. Забеременела — с работы ушла. Родила — у нее сразу и забрали, конечно, потому что к этому времени был уже диагноз депрессии, а у кого его нет?
Рей снова вспомнил Беату. Да уж, какая мать из такой? Но здесь почти у всех либо депрессия, либо зависимость от чего-нибудь, либо фобии.
— Но ты-то, например, нормальная…
— Мне работать надо, — повторила Пати.
— Так что, получается, родные матери ребенка никогда не воспитывают? — поразился Рей.
— Нет, почему, можно добиться права на воспитание. По умолчанию, как раньше, его не дают. Обычно если есть муж… ну понимаешь — работающий муж или партнер. Или женщина, если это лесбиянки. То есть если партнер есть, и она либо она работает и зарабатывает много, то без проблем. Тогда мать сидит с ребенком, ухаживает за ним, ее базис выплачивает партнер, и им еще остается на жизнь.
— А, значит, если семья полная, — понял Рей.
— Да, но только мало таких. Кто возьмет замуж заведомо зависимую женщину? А ведь даже вот я — у меня есть образование, но я никогда не заработаю столько, чтобы слезть с базиса. Обычно, те, кто получше зарабатывает — друг на друге и женятся. Да, на время воспитания ребенка, конечно, партнер платит. Но хоть остальное время они нормально живут.
— А ты что же, никогда не планируешь ребенка? — тихо спросил Рей.
— Наверное, не получится, — дернула плечом Пати, — можно попробовать выучиться на начальницу медсестринской службы. Тогда я буду зарабатывать почти в два раза больше, но еще получать базис, это удобно, можно откладывать несколько лет, а потом, например, родить… Но обычно рожают по глупости — залетают, ребенка отдают приемной матери, и до свидания.
— А что, его нельзя как-то навещать потом?
— Когда как, зависит от режима, что присудят. Чаще нельзя. В течение первого года жизни ребенка еще как-то можно выцарапать. Ну вдруг ты внезапно разбогатеешь… А потом вообще сложно. Да и забывают потом. Я ведь тоже выросла у приемной матери, — заметила Пати. Рей с ужасом посмотрел на нее.
— А что такого? Нас было двенадцать детей, было весело.
Они пересекли широкий проспект и вышли в центральную часть второго яруса — гигантскую площадь, заполненную кафешками, пивными, магазинчиками и ларьками.
— Так ты своих родителей и не помнишь? — спросил Рей. Пати помотала головой.
— Не-а. А зачем?
— А с приемной… общаешься?
— Да редко, — буркнула Пати, — у нее и сейчас десять детей… Это ее профессия, понимаешь? Натали, она хорошая была, в принципе, ничего плохого сказать не могу. Но она же не может теперь с каждым из нас поддерживать близкие отношения.
— Тоталитаризм какой-то, — Рей покрутил головой, — как же вы… то есть мы вообще размножаемся?
— Да запросто. Многие залетают просто, а еще сюда едут женщины из Зон Развития, они и предохраняться-то не умеют, у них там это недоступно. Опять же, детей оттуда завозят из детдомов. А почему тоталитаризм? Наоборот, свобода. У нас же полная свобода, — улыбнулась Пати, — но ведь правда, что ребенка надо обеспечить, и что должна быть мать.
— Это да, — с горечью сказал Рей, — полная свобода. Что хочешь, то и делай. Но так, чтобы базис заплатили. Потому что могут и не заплатить, а больше продуктов и денег взять неоткуда.
— Ой, да какой ты мрачный сегодня! Пошли вон в «Кружку», игра уже начнется сейчас!
Пати схватила его за рукав и потащила в пивную, уже битком набитую людьми.
Игра шла на первенство Евросоюза — выборы в Европарламент, национальное представительство. Команда Германии — двадцать два высоких, стройных красавца — выступала в черных мундирах с красной и желтой отделкой, под цвет национального флага. В команде было трое чернокожих и еще человек восемь со смуглыми, неевропейскими лицами. Среди белых Рей без удивления узнал двоюродного внука.
Леон стоял среди форвардов — стройный, темноволосый, изящный. На боковых экранах было видно, как знаменосцы обеих команд устанавливают флаги на собственных вершинах. С одной стороны реял трехцветный немецкий флаг, с другой — швейцарский, красный с белым крестом.
Официант грохнул перед Реем кружку дешевого пива. Пати уже обзавелась такой кружкой и сидела, пощипывая из ведерка попкорн и в нетерпении глядя в гигантский трехмерный экран. Казалось, протяни руку, и коснешься игроков. Рей разглядывал лицо двоюродного внука — молодое и мужественное. Половина девушек страны влюблены в него.
— Гляди, Гольденберг, — Пати дернула его за рукав. Рей механически кивнул. Он ничего не сказал Пати о своем родстве со знаменитым игроком, а сама она, видимо, не догадалась связать, хотя фамилия не самая распространенная.
Лицо Леона было непроницаемым. Губы кривила привычная, постоянная усмешка. У Рея мороз пробежал по коже. Он глянул на Пати — ее глаза сияли. Мгновенный укол в сердце.
«Она со мной только потому, что нет выбора…»
Если бы Леон только пальчиком поманил… Да что Леон, любой из этих двадцати двух зарабатывает минимум раза в четыре больше базиса. С любым игроком, и уж тем более, с Леоном, можно завести ребенка, двух, пятерых. Сидеть дома, воспитывая их — и государству плевать, как именно. Лишь бы были деньги… Но никто из них не манит пальчиком — для таких Пати уже «избалованная стерва из Федерации». И поэтому Пати удовлетворяется им, базисником Реем, ведь нужно же с кем-то спать.
Мысль была сокрушительной и мерзкой. И вслед за этим наплыла другая, еще хуже: Рей внезапно понял, что базисником он останется навсегда. Что это — его судьба. Смиренно работать подносчиком, а там глядишь — и в упаковщики перейти. А если сильно повезет, и направят на курсы — то может быть, удастся стать младшим менеджером. И добиться возможности ездить на Бодензее и в Ниццу, ночевать там в дешевых отелях, снимать девочек-нелегалок из ЗР на ночь.
Общий вопль вырвал Рея из потока неприятных размышлений. На экране Леон совершил тигриный бросок и врукопашную схватился с темнокожим швейцарцем. Белая форма оттеняла черноту последнего. Леон нанес серию зрелищных ударов ногами, пробил в конце концов блок швейцарца и отправил того в нокаут. Пока санитарная команда спешила к поверженному врагу, Леон воткнул в землю на высотке промежуточный сигнал — черно-красно-золотой флажок. Победно вскинул руки вверх, словно требуя оваций. Вся площадь в Мюнхене взревела, и точно так же орали л