Но и рекомендации кобристов мало. К абитуриенту профшколы КБР предъявлялись те же требования, что к претеденту на руководящий пост. И даже более жесткие — не просто служба в горячей точке, а обязательно боевые достижения и награды; не просто работа на благо Родины в зараженной и нищей тьмутаракани, а минимум пять характеристик от разных свидетелей и желательно, конкретное выполненное дело — организованное снабжение, построенная фабрика, спасенные жизни.
Словом, желательно, чтобы будущий кобрист уже совершил какой-нибудь подвиг, чудом выжил, проявил героизм и бескорыстие и показал себя едва ли не сверхчеловеком, но при том ни в коем случае не индивидуалистом, а прямо наоборот.
Например, Бинх в четырнадцать лет получил опасное для жизни ранение, в одиночку с другом охраняя боевой пост, друг при этом погиб. Детали подвига Бинха были зафиксированы и доказаны. Но тем не менее, после окончания ШК в профшколу КБР его все равно не приняли — вначале Бинх еще отслужил срочную, и не где-нибудь, а на границе в Малайзии, где как раз был вооруженный мятеж, подстрекаемый агентами ФТА. То есть он снова побывал на войне и снова проявил себя хорошо.
Всякие дополнительные требования — вроде высокого проходного балла, психологических тестов, физической подготовки и знания минимум двух языков — это само собой. Как и принадлежность к партии и соответствующие постоянные проверки.
— Рекомендация будет обоснованной, так как ты помогла, причем с риском для жизни, раскрыть банду националистов, — объяснил Ресков, — но этого мало. Кроме этого, тебе следует отслужить в соответствующем месте и соответствующем подразделении. То есть в разведке. И там, где, как ты понимаешь, неспокойно. Я поговорил с военкомом. У нас есть три вакансии — в Мексику, но это вряд ли, ты не знаешь языка. В Малайзию, там хватит английского, и на польскую границу. Куда тебя возьмут, я пока не представляю, но мы подадим заявления во все эти места. В разведке служить не просто — учебка длится восемь месяцев, потом работа будет сложной, квалифицированной и очень рискованной. Однако если ты пройдешь эту службу, тебя примут в ПШ КБР сразу же. В девятнадцать лет. Ну как, устраивает тебя такое предложение?
Ли молчала. Она была поражена. Честно говоря, мысль о профшколе КБР ей пока еще даже не приходила в голову.
Но разве она не собиралась посвятить свою жизнь борьбе против ФТА?
— Видишь ли, высочайшие требования к кандидатам в ПШ КБР — насущная необходимость. Но они вступают в противоречие с другим требованием — нам нужны молодые агенты. К тридцати-сорока годам человек, конечно, может набрать каких-то заслуг… но работать потом сможет только во внутренней контрразведке. А нам нужна молодежь для внедрения, для работы за рубежом. Но не подумай, что это так просто. Никому из нашей секции я таких рекомендаций не дам. Или почти никому. Некоторым я предложу также пройти армию в разведке и в горячей точке — с тем, чтобы они смогли поступить в ПШ КБР позже, когда-нибудь, если поставят такую цель. Но рекомендацию я могу дать только тебе.
Ли покачала головой.
— Но это неправильно! Многие лучше меня. Юлька вон по военке лучше всех, комвзвода, и языки, и актриса. Коля в ВК школы. Анвар…
— А ты раскрыла банду, — возразил Ресков.
— Да это же случайность. Ну мне повезло!
Учитель покачал головой.
— Случайность? Почти без навыков, без обучения аккуратно внедриться в группу, не выдавая себя, выяснить всю нужную информацию… Морозова, тебе надо лечиться от скромности, иначе ты от нее когда-нибудь помрешь!
Ли слезла с шершавого ствола. Они двинулись вдоль лесной просеки.
— Думай, Лийя. Это твой шанс.
«Да что тут думать?»
Ли внезапно стало легко — она приняла решение. Сомнения — кем стать, чем заниматься в жизни — были слишком тяжелыми. Но это решение она приняла на самом деле еще тогда, лежа под сосной с пробитой ногой и грудной клеткой, в санвертолете. Или даже раньше — когда осознала, что нормальная счастливая жизнь в коммуне больше невозможна, что ее никогда и не было, потому что ходят вокруг люди с двойным дном, с пустыми глазами, всегда готовые клюнуть на удочку заезжих бандитов.
После ранения она и перестала заниматься астрономией. Какая астрономия, какая, к черту, математика, если по земле продолжают ходить мрази вроде Величенко? Ходить и смердеть, и отравлять воздух, и убивать людей…
Наверное, глупо принимать решения, исходя из собственной боли. Но боль была такой сильной, что разом вышибла из головы всю науку и все прекраснодушные мечтания о светлой, спокойной жизни.
— А служить вместе с Валерием… с моим другом — значит уже не получится? — спросила она.
— Он же не может подать заявление во все те же точки, да и неизвестно, в какой его возьмут. Могут и не взять вообще, в горячие точки тоже не всякого берут. Это тебя останавливает?
Ли покачала головой. Ресков протянул ей руку и крепко пожал.
— Ну поздравляю с выбором… будущая коллега!
Что может быть прекраснее ночного костра? Прохладой дышит черное озеро. Пляшут ослепительные языки огня, в небо летят искры, угасают, теряются во мгле. Космос сияет сверху мириадами застывших фейерверков, дымится легкая дорога Млечного Пути, галактической спирали. Кто-то роется палкой в углях, где зарыта картошка, и вот достают ее, горяченькую, в черной корке, невообразимо вкусную. Флягу передают из рук в руки. Валера играет на гитаре, и все поют древнюю-древнюю песню.
Вечер бродит по лесным дорожкам,
Ты ведь вроде любишь вечера,
Подожди тогда еще немножко,
Посидим с товарищами у костра.
Вслед за песней позовут ребята
В неизвестные еще края,
И тогда над крыльями заката
Вспыхнет яркой звездочкой мечта моя…*
Вечер, костер, выпускники, аттестат в кармане, сияющие глаза друзей. Валера отложил гитару и обнял за плечи сидящую рядом Ли. Она счастливо свернулась комочком, как кошка в его руках, прильнула к груди.
Петь уже надоело, над костром вспыхивали и затухали разговоры — то здесь, то там. Костер был слишком большим, чтобы в разговоре участвовали все. Но вокруг Ли сидели ее друзья, самые близкие друзья. Родные. Ее единственная семья.
— Я думаю, наше поколение уже увидит дальние полеты, — говорит Сергей, — я даже уверен. Сейчас уже идут работы по сверхсвету. Но даже если это не получится, то можно послать экспедицию хотя бы на Альфа Центавра…
— Да чего там делать-то, на Альфе этой? — пренебрежительно отвечает Ринат, — сканеры там никаких следов жизни не нашли. Вот на 61 Лебедя бы…
— Туда далековато. Надо ждать, пока сверхсвет откроют.
— А представляете, ребята, — говорит Таня, — лет через сто мы заселим другие планеты. Появятся земные колонии. Будем летать друг к другу в гости.
— Тут свою бы как-нибудь спасти, — возражает Гуля, — с Землей-то еще ничего не сделано.
— Сделаем, — отвечает Леша, — и с Землей сделаем. Построим везде красивые города, как Донецк и Ленинград. Москву и Киев восстановим опять. Даже Японию поднимем со дна моря и восстановим, жалко ведь Японию, классная страна была!
— Для этого надо еще ФТА сначала разрушить, — замечает Ли. Сергей пренебрежительно машет рукой.
— Она исторически обречена.
— Не скажи, — качает головой Юлька, — автоматически история не движется, ее делают люди. А пролетариат в ФТА — он, конечно, страдает, но ведь как хорошо они его контролировать научились!
— Ну мы тоже поможем… немного, — заметила Ли.
— Все равно этот монстр еще кусается.
— Мы тоже не без зубов!
— Вот вы все говорите, — начала Гуля, — о покорении космоса… о сверхспособностях, бессмертии, о красивых городах, чистой планете… это все здорово. А я знаете о чем мечтаю в будущем? О других отношениях. Отношения между людьми — они в будущем станут совсем другими. Когда практически не будет индов. Не понадобятся ЗИНы, да и по мелочам люди никогда не будут вести себя, как инды. И тогда можно будет думать о развитии телепатии. Даже эмпато-телепатии, если точнее. Чтобы вот подойти к любому человеку, посмотреть в глаза — и понять до конца. Чтобы люди понимали друг друга, были друг для друга открытой книгой. И тогда они будут любить друг друга, по-настоящему, жить в гармонии. Ссоры будут немыслимы, как и обиды, любая, даже самая незначительная душевная боль тут же вызовет всеобщее сочувствие. И все это будет взаимно. Каждый будет отдавать себя полностью другим людям — но и получать все это тысячекратно назад, от других. Мне кажется, ребята, это самое главное в жизни. Это и есть смысл. Это то, для чего нужен коммунизм… Коммунизм — это только первая ступень всеобщего братства. Самая примитивная еще.
— Ну нет, смысл — в развитии, — возразил Валера, — в поиске нового, в познании Вселенной!
Гуля улыбнулась ему, как мать — ребенку.
— А разве познание нужно не для самого же человека? Не для человечества? Для чего абстрактное познание?
— Но может быть, есть нечто выше самого человека? — возразил Леша.
— А что? Бог?
— Ну насчет Бога мы ничего сказать не можем, не видели. Но принцип…
— Абстрактный принцип? Вне человека? Вне человечества? Ну ты даешь, диалектический материалист!
— Э-э, у меня по диалектике пятак, — защитился Леша, — я диалектик хреновый.
— Лийка, а ты как думаешь? — спросил Валера негромко, — в чем смысл жизни?
Ли выпростала нос из его куртки. Посмотрела в огонь.
— В том, чтобы люди не причиняли друг другу боли.
— Чеканно выразила, — фыркнул Леша. Но Гуля смотрела на подругу серьезно, и в ее черных глазах светилось понимание и сочувствие.
— Она правильно говорит. Точно.
— Но очень уж односторонне, — Валера поймал тонкую руку Ли, покачал в своей ладони, — и мрачно как-то. Лийка, ты мрачно смотришь на жизнь! Для твоих лет это несколько рановато.
— Мне уже сто пятьдесят лет, — буркнула Ли.