— Не знаю. Может, ты агент спецслужб? — сострил Рей. Леа слабо улыбнулась.
— По-моему, это хорошо, — глубокомысленно заявил Рей, разминая вилкой котлету, — будут тебя изучать отдельно. В особые условия поместят…
Он быстро доел, рассуждая о тонкостях предстоящего матча между национальными командами Франции и Швейцарии. Попрощался и убежал. Леа осталась сидеть со стаканом чая. Просто не хотелось вставать, идти куда-то. Особые условия, думала она с горечью. Отдельная лаборатория, углубленное ментоскопирование, наркотики, а потом — патолоанатом. Надо же выяснить, какие свойства моего мозга позволяют так долго сопротивляться.
-Ле!
Маленькая чернокожая Мо стояла перед ней.
— Тебе чего? — равнодушно спросила Леа.
— Там тебя спрашивает один… Иди посмотри!
Леа вздохнула и встала.
— Куда идти-то?
Мо указала куда-то за бараки.
— Там! — сообщила она таинственно, — один тип оттуда! Сверху!
Заинтригованная Леа пожала плечами и двинулась к выходу из кантины. Она миновала барак-кухню и свернула за угол — здесь высокая стена подземелья смыкалась с глухим пластиковым забором, огородившим общественные помещения женских палат.
Около стены неприметно ждал кто-то незнакомый в салатовом комбинезоне — значит, и правда сверху, он был одет как те рабочие, которые привозили оттуда грузы. Впрочем, когда Леа взглянула внимательнее, стало ясно, что не так уж он незнаком — это был, кажется, тот самый кореец, которого они видели во время недавней вылазки. Леа запомнила тот эпизод, потому что Рей еще расспрашивал ее о различиях азиатских народов.
Кореец отлепился от стены, шагнул ей навстречу и широко, обезоруживающе улыбнулся.
— Привет, Леа, — сказал он.
— Откуда ты знаешь мое имя? — удивилась она. Мужчина шагнул ближе, резко нарушая ее личное пространство, Леа хотела отшатнуться, но кореец легко положил ей ладони на плечи, словно удерживая. И Леа послушалась этих ладоней, потому что в этот миг ее едва не сшибло с ног сильнейшее дежа вю.
— Нет времени, — сказал кореец, — я сейчас все объясню. Смотри мне в глаза, и слушай внимательно. Семь. Десять. Девятнадцать. I had a dream, which was not all a dream. The bright sun was extinguish'd, and the stars did wander darkling in the eternal space, rayless, and pathless, and the icy earth swung blind and blackening in the moonless air**; четыреста тысяч сто восемьдесят пять…
Он говорил, называя неясные цифры, слова, отрывки из стихов. И хотя Леа не могла толком уследить за произносимым, в голове нарастал шум. Наконец он стал почти невыносимым, и Леа оказалась у Барьера.
На этот раз чувство Барьера было сильнее, чем когда-либо. Леа словно ударилась всем телом в невидимую преграду, и та прогнулась, подалась, она прогибалась все сильнее под тяжестью, и отдавалась в висках — заболела голова. А руки корейца все сильнее сжимали ее плечи. Наконец он договорил — и упругий Барьер лопнул.
Леа тихо вскрикнула и повалилась, ничего не видя и не чувствуя вокруг. Незнакомец удержал ее, и Леа со всего размаху ткнулась носом в его грудь.
— Бинх! — прошептала она и заплакала.
— Ли! — он сжал ее в объятиях. Нашел губами ее губы. Потом она оторвалась и взглянула с расстояния на любимое, родное лицо.
— Мы потеряли тебя, — прошептал Бинх, — хорошо, что я нашел тебя здесь! И еще пока я запрашивал твой ключ…
— Спасибо, — с трудом произнесла Ли. В совершенно пустой голове гудел большой медный колокол. Девушка выпрямилась.
Воспоминание пронзило ужасом — на днях ее собираются исследовать на большом ментоскопе под скополамином. Просто прекрасно, мрачно подумала Лийя. Нет, это исключено. Этого не будет.
— Послушай, Бинх. Я не знаю, выберусь ли я отсюда. Передай следующее: все яблони цветут багрово-красным цветом. Запомнил?
— Запомнил, — кивнул он, — но ты должна выбраться.
— Я постараюсь, — прошептала Ли.
— Я не смогу тебе помочь.
— Я выберусь сама, — произнесла она куда более решительно, чем думала об этом.
— И еще вот, — он вложил в ее ладонь что-то маленькое и плоское. Микрочип, — активируется голосовым кодом, запоминай — „haben wir beschlossen, nunmehr schlechtes Leben mehr zu fürchten als den Tod“***.
— Есть, — кивнула Ли.
— И исполнительная команда следующая, тоже голосовая — «приказ неотменяемый».
— Есть.
Он снова обнял ее. Шепнул в ухо.
— Но ты должна выбраться. Ты должна, Ли. Обязательно.
— Я постараюсь, Бинх, — ответила она, — спасибо. Я постараюсь.
Она присела у стены, глядя, как Бинх стремительно уходит, уменьшается его силуэт — и вот уже исчез за углом. В последний раз, екнуло сердце. Ли подняла подарок Бинха. Приложила к запястью. Микрочип стал медленно, аккуратно растворяя перед собой ткани и поливая анестетиком, вползать под кожу.
Вот и решение проблемы ментоскопирования. Теоретически есть какая-то возможность скрыть информацию при таком обследовании. Но рисковать нельзя ни в коем случае. Теперь она знает Бинха, да черт возьми, она вообще знает слишком много. Если бы оставалась наложенная личность, вряд ли они сумели бы вскрыть ее ментоскопом. Но ведь Бинх не знал о том, что ее будут обследовать углубленно.
В крайнем случае теперь можно активировать подарок Бинха, эти чипы убивают быстро и практически безболезненно — небольшая порция яда в крови…
Очень хочется жить. Особенно сейчас. Да и фраза про яблони означала лишь самую общую информацию, а передать нужно гораздо больше. У Ли в мозгу столько подробной, полезной, интереснейшей информации о концерне Гольденберга и местном ВПК — она обязана доставить все это в Союз.
«Я выберусь», пообещала себе Ли, поднялась и зашагала к палатам.
Глава восемнадцатая. Побег
План сложился очень быстро: отсюда никто не пытался бежать, и потому бегство, поняла Ли, вполне возможно. Устройство жизни во всей Федерации поддерживалось за счет того, что эта жизнь в Федерации считалась лучшей, идеальной и не сравнимой ни с чем; считалось, что повсюду в других местах люди живут едва ли не в аду, а здесь жизнь хоть более или менее приемлема. Поэтому любое недовольство рабочих, безработных быстро гасилось возражением — «ну и вали тогда в ЗР, раз тебе здесь не нравится». Да и в самом деле, разве можно сравнить сравнительно сытую, обеспеченную жизнь базис-гражданина — и борьбу за существование в ЗР? Что касается Холодной Зоны, о ней и речь не шла, ее как бы не существовало, не существовало и социалистических государств прошлого — там был какой-то «страшный тоталитаризм», а ведь в Федерации, как считается — свобода и демократия. Альтернативы этой жизни не было и быть не могло; некуда было и бежать отсюда. Но и внутри самой Федерации некуда было бежать, Ли отлично понимала девочку Мо: бежать из подземелья Хаббы — значит, оказаться наверху в лапах чиновников, которые тут же вышлют в родную Нигерию. Да и любой бежавший отсюда окажется снова в тесных материнских объятиях Базис-центра, и чем это кончится — бог весть. А здесь неплохо кормят, дают развлекаться и обещают даже в конце концов что-то заплатить.
Никто не планировал бежать отсюда, охрана была незначительной, и потому разработать план Ли удалось без труда, и через пару часов она уже начала его осуществление.
Ли явилась в медицинский барак (расположенный рядом с экспериментальными) и пожаловалась на головную боль. Врач, рассеянно помахав над ее головой манипулятором сканера, ничего особенного не обнаружил и наклеил ей на предплечье обезболивающий пластырь. Выйдя в коридор, Ли дождалась, пока охранник уйдет за угол и двинулась не к выходу, а в противоположную сторону. Разблокировать дверь удалось сразу — Ли думала, что придется нанести еще один визит, но замок оказался простым, на пароле, а не на идентификационном доступе. То есть войти в склад медикаментов мог любой человек, знающий код. Кода Ли, разумеется, не знала, но у таких замков есть несколько взламывающих команд, известных программистам, и теперь Ли эти команды помнила. Замок отреагировал на пятую. Правда, охранник вернулся, и Ли пришлось сделать вид, что она ожидает врача, секьюрити скользнул по ней взглядом, но ничего не спросил. Когда он удалился в следующий раз, Ли вошла в склад и собрала все, что понадобится для побега.
Она была совершенно спокойна. Все штатно, повторяла она себе. Если я не успею до того, как они починят ментоскоп — активирую чип. Все равно когда-нибудь надо умирать, почему не сейчас? Я солдат Союза, и это хорошая, достойная смерть. Но надо попробовать выжить. Надо выжить и донести информацию о новом изобретении концерна Гольденберг. Да и образцы вещества совсем не помешают. Все должно получиться. Ли перебирала в голове детали плана и не видела, что может ей помешать, разве что — досадная случайность, каковые бывают всегда.
Вот только очень уж плохо со временем. Хоть бы два дня еще на подготовку. Но завтра ее, скорее всего, начнут пристально обследовать. Хорошо, что они с Реем облазали все подземелье заранее.
Ли вернулась в палату. Рената с Кристин пили кофе, сидя за небольшим столиком. Ли уселась на койку. Женщины сидели к ней спиной, и можно было аккуратно, незаметно распределить, подклеить изнутри к одежде препараты и вещи, которые ей понадобятся при побеге. Кристин рассказывала что-то о своем друге — тот, дескать, как подсел на травку, так и обнаглел. Ли вдруг застыла, глядя на соседок по палате.
Скоро они умрут. Она, Ли, вероятнее всего, сможет убежать, вернуться домой. А они — умрут. Отсюда не выходят живыми, и теперь ясно, почему — ни к чему ХАББе лишние свидетели, кто знает, что планируется делать с симуляторами реальности? Считается, что в Федерации нельзя убить человека без суда и следствия, ведь здесь «свобода и демократия», но на самом деле нельзя убивать только так, чтобы об этом кто-то узнал…
Может быть, взять их с собой?