блемы. Большая часть людей – включая двух техников, отвечавших за миллиард камер и микрофонов, расставленных по всему Стамбулу, – находилась в Турции уже шесть недель и, естественно, мечтала вернуться домой. Амелия не хотела запрашивать им замену – и не в последней степени потому, что тогда нужно было бы связываться с МИ-5. Это могло возбудить излишние вопросы в Лондоне насчет операции против американского союзника, да еще и за границей. Том предложил нанять Хэролда Мобрэя и Дэнни Олдрича – специалистов на вольных хлебах, которые помогали им в операции по поиску и освобождению сына Амелии, Франсуа, почти два года назад, и она согласилась. Эльза Кассани тоже не отказалась потратить свое время и труд на Абакуса.
Рассмотрев Клекнера со всех сторон, под всеми возможными углами, Том пришел к выводу, что в повседневной жизни американца была, пожалуй, лишь одна странность: регулярные визиты в маленькую чайную на улице Истикляль, не более чем в пятидесяти метрах от входа в российское консульство. Амелия упоминала о симпатичной официантке, которая якобы нравилась Клекнеру, но девушка там уже не работала, и, кроме того, не было никаких свидетельств, что они когда-либо встречались вне кафе. Прошло уже две недели после ее последней смены в чайной, а Клекнер по-прежнему заходил туда два или три раза в неделю, как правило после посещения нескольких книжных магазинов, где он покупал книги и журналы. В этом вроде бы не было ничего необычного, но объект не высказывал такой же привязанности к другим заведениям общепита, исключая разве что кафе в его спортзале, где он обычно завтракал после утренней тренировки, и ливанский ресторан рядом с американским консульством, крайне популярный среди его коллег.
Более того, сама чайная – она называлась Arada – не отличалась ничем особенным. Том посетил ее лично и был поражен как отсутствием клиентов, так и качеством чая, который, даже по турецким стандартам заварили так крепко, что пить его было невозможно. (На записях было видно, что Клекнер редко допивал свой напиток, а иногда не притрагивался к нему вообще.) Стоило пройти всего пару сотен метров дальше по Истикляль – и американец непременно обнаружил бы сразу несколько мест, где атмосфера была более приятной и аутентичной, девушки симпатичнее, а еда и закуски – более высокого качества. Arada располагалась в темном переулке, и туда не проникал солнечный свет. Сидеть там было неудобно. Вряд ли Клекнер водил дружбу с владельцем. Один раз они сыграли в нарды, и было видно, что пожилой турок-хозяин раздражает Клекнера, потому что слишком быстро подбирает кубики. Да, чайной нельзя было отказать в определенного рода шарме, этаком сохранившемся духе старого мира, и она была тихой гаванью в бурном потоке самой оживленной улицы Стамбула, но все равно пристрастие к ней Клекнера выглядело довольно эксцентрично.
Интересна была также и близость кафе к российскому консульству. Если Клекнер таким образом подавал сигнал своему куратору или связному, то это была игра на грани фола, наглая и вызывающая. Вместе с тем это мог быть двойной блеф, организованный Службой внешней разведки. Кто заподозрит офицера ЦРУ в том, что он встречается со своим куратором практически на российской территории?
Том запросил видео с камер наблюдения чайной Arada. Никакой закономерности в визитах Абакуса он не заметил. Если Клекнер заходил сюда выпить чаю или кофе по-турецки в течение дня, то делал это по пути на встречу или со встречи, или после шопинга. За вечерними посещениями обычно следовали всякие консульские дела (ужины или коктейли) или свидания с теми пятью местными красавицами, которые были счастливы броситься в объятия харизматичного американского дипломата. По меньшей мере три раза Клекнер приводил в чайную девушек.
В рапортах содержалась также информация о том, как Клекнер пытался вступить в контакт с другими источниками МИ-6 в Стамбуле. Они включали в себя обрывки разговоров на вечеринках, несколько минут, взятых из встречи двух союзников и даже беседу со студенткой-ирландкой, которая училась здесь по обмену и подрабатывала няней. Она только что пережила болезненное расставание с бойфрендом, и Клекнер провел с ней вполне приятную ночь. Естественно, одну-единственную. Словом, в распоряжении Тома было все, чтобы максимально точно охарактеризовать личность Абакуса. Было замечено, что он «фанат» Обамы, что, будучи «в состоянии алкогольного опьянения», он разнес в пух и прах доносчика и предателя Брэдли Мэннинга, в то же самое время высказывая «язвительные реплики и оскорбления» в адрес Джулиана Ассанжа, и что во времена своего студенческого прошлого в Джорджтаунском университете он поддерживал решение администрации Буша о вторжении в Ирак. Прочие биографические подробности на первый взгляд казались малозначительными: «любит Боба Дилана», «скучает по матери»… но одна из самых мелких и пустяковых деталей позволила в результате распутать весь клубок.
На званом ужине, который устраивал голландский посол в частной резиденции своей супруги в Ортакёй, Клекнер обронил, что, окончив университет, он «надеялся вести такую жизнь, когда не нужно надевать костюм в офис». Том запомнил эту фразу только потому, что она вызвала у него улыбку, но позже, когда изучал видеозаписи из чайной Arada, он довольно быстро нашел поразившую его странность.
Два раза Клекнер приходил в чайную ранним утром, в костюме и галстуке – в выходной день! Три раза он побывал там вечером тоже в костюме, два в будни, но один – в субботу. Во всех остальных случаях – невзирая на время суток или день недели – он появлялся в Arada только в повседневной одежде, даже в компании женщин. Чем больше Том прокручивал видео, тем более неуместной выглядела одежда Клекнера. Зачем он надевал пиджак и галстук жарким весенним утром, выходя из дома на работу, а уж тем более в выходной? Почему бы не надеть их перед входом в консульство или непосредственно перед встречей? Почему он встречался с разодетой по-вечернему девушкой в брюках-чинос и рубашке с закатанными рукавами, но при этом играл в нарды со старым турком в пиджаке? Играл агрессивно, потел от напряжения, но так и не снял его?
Том проверил время и даты на записях. Его интересовали передвижения Клекнера за двадцать четыре часа до и после появления в Arada в костюме и при галстуке. Если форма одежды являлась сигналом – или для установленной в кафе камеры, или для человека, которому были даны инструкции приходить в чайную в определенные часы утром или вечером, чтобы наблюдать за кротом, – то необходимо выяснить, что происходило дальше. Или прежде. Имелись ли во внешнем облике Клекнера другие нестандартные детали? Допустим, галстук извещал об одном, а туфли – о другом? Если он садился на конкретный стул, означало ли это, что он готов передать информацию? Или та партия в нарды – можно ли интерпретировать ее как просьбу, например, о срочной незапланированной встрече? Ничего этого Том не знал. Он был уверен только в одном: что-то здесь не так. В Стамбуле было двадцать девять градусов жары, а Райан Клекнер расхаживал в костюме! С одеждой дело было нечисто.
Он позвонил в дом МИ-6 в Султанахмете, надеясь застать там хоть одного из членов команды наружного наблюдения, вне работы. Трубку взял Джавад Мохсин.
– Это Том.
– О, привет.
Типично прохладное приветствие. Мохсин всегда отвечал таким тоном, будто его оторвали от чего-то важного и он крайне раздражен вторжением в его работу. Характерное нахальство мелкой сошки; к тому же Мохсин был очень молод, а потому считал себя слишком взрослым. А взрослых не контролируют.
– Есть десять минут? Мне нужно, чтобы ты кое-что проверил.
– Ну… думаю, есть.
– О, ты, я слышу, слишком взволнован, Джавад. Не перевозбудись.
На том конце линии раздраженно фыркнули. Том попросил Мохсина загрузить все доклады наружки за семьдесят два часа до и после первого субботнего визита Клекнера в Arada, когда он впервые явился в галстуке. Для этого Мохсину потребовалось почти пять минут. За это время Том услышал, как спустили воду в туалете и кашель на заднем плане. В доме, очевидно, был кто-то еще из команды.
– О’кей. Они передо мной, – наконец сказал Мохсин.
– Скажи мне, пожалуйста, чем занимался Абакус в пятницу пятнадцатого марта и в воскресенье семнадцатого марта.
– Разве у вас нет этих докладов? – Интонация Джавада предполагала, что Том либо слишком туп, либо слишком ленив, если просит посмотреть информацию самого Мохсина. – Я вам посылал файлы сто лет назад.
– Это отредактированные доклады, там только наиболее значимые или яркие события, и они лежат сейчас передо мной. А мне нужна еще одна пара глаз. И полные отчеты. Я хочу знать, что ты помнишь.
Резкий тон не возымел на Мохсина никакого действия. По непонятным для Тома причинам он начал с воскресенья 17 марта. Клекнер ходил в клуб, вернулся домой один, спал допоздна, потом весь день провел в квартире, читал, разговаривал по телефону с матерью и мастурбировал.
– Надеюсь, все это не одновременно, – заметил Том, подумав мимоходом: «Зачем я с ним еще и шучу?» – Так что насчет пятницы?
Шорох бумаги, звук перелистывания страниц. Мохсин искал нужное место в рапорте.
– Выглядит как совершенно обычный день. Сходил в спортзал. До консульства добирался поездом. Очень длинный ланч с коллегой, которого мы пока не идентифицировали. Затем сел в катамаран на пристани Кабаташ.
– Куда отправился?
– Принцевы острова.
Еще одна из дико раздражающих игр Мохсина в «кто тут важнее». Выдавать информацию по капле. Заставлять задавать дополнительные вопросы.
– Кто-нибудь последовал за ним?
– Конечно.
– Ты не мог бы отвечать подробнее, Джавад? Эти твои гномьи игры уже начинают всерьез действовать мне на нервы.
Мохсин пробормотал невнятное извинение, но на манеру его разговора выпад Тома не повлиял.
– Он вышел на Хейбелиада.
– Что это? Один из островов?
– Ага.
– В Мраморном море?
– Ага.
В другое время Том бы уже вышел из себя, но ему нужно было, чтобы Мохсин был «на его стороне». По крайней мере, до конца разговора.