— Павел Яковлевич!
Он остановился, удивленный.
— Вы… Лариса, нас знакомили. Какая страшная трагедия!
— Вы очень торопитесь? — спросила я деликатно, нарочно не трогаясь с места, чтобы моя беременная подруга успела подойти.
— Вообще-то я думал пойти на поминки.
— Вы на машине?
— Нет, я ехал с кем-то из родственников Лены и хотел подождать возле машины.
— А давайте мы вас подвезем? — предложила я.
— Мы? — переспросил он и оглянулся на торопящуюся Ольгу. — Этак вы, милочка, себе преждевременные роды набегаете!
— Авось обойдется, — легкомысленно отозвалась Ольга.
— Поймали, значит? — усмехнулся он. — Ну, поехали.
Он пошел рядом, кивая каким-то своим мыслям. Открыл для Ольги заднюю дверцу, и она безропотно уселась на сиденье. Хирург сел рядом со мной.
— Любопытство разбирает? Или вы имеете какое-то отношение к следствию?
— Не разбирает. Не имеем. Но есть опасность, что в конце концов следователи арестуют не того человека.
— А вы, значит, поможете этого избежать?
— По крайней мере сможем быть во всеоружии, когда машина следствия ненароком на кого-нибудь из нас наедет.
— Своеобразный у вас юмор, — отметил Павел Яковлевич, оборачиваясь к Ольге. — Итак, что вы от меня хотите? Кстати, могу вас заверить: я не убивал. На моей совести немало грехов, но греха смертоубийства нет.
Он сказал это так просто, что мы с Ольгой враз поверили, хотя знаю, что преступники редко бывают именно на преступников похожи. На вид они такие же люди, как и мы. Взять того же Чикатило… Вот я сравнила!
— Скажите, а вы, случайно, не знаете, чем Елену отравили?
— Представьте себе, знаю. У меня однокашник в судебной медицине работает. Говорит, очень редкий яд растительного происхождения. Смерть наступает мгновенно, но в отличие от цианистого калия человек не испытывает удушья, а как бы мгновенно засыпает мертвым сном. Такой вот деликатный яд. И где только люди его находят?
— Говорят, за деньги все можно достать, — сказала Ольга.
— И то верно, — согласился с ней врач. — А убивать Елену мне не было никакого резона. Я только потерял с ее смертью.
— А она не могла вас шантажировать? — подключилась и я.
— Чем? Тем, что я делал внеплановые и нигде не зафиксированные операции? Так, во-первых, это надо доказать, а во-вторых, что мне за такие нарушения сделают? Из клиники уволят? Так меня в любую другую возьмут с распростертыми объятиями. Я и в самом деле хороший хирург.
— А к Елене как вы относились? Я имею в виду — не как врач, а как мужчина?
— Это тоже ни для кого не секрет. Часто в детективах случается, что любовник охладевает к любовнице и та начинает его третировать. Но Лена… при всей своей сексуальности навязчивой никогда не была. Инициатива обычно исходила от меня. Чем еще она могла меня шантажировать? В фильмах любовницы пугают своей беременностью, но Быстрова родить не могла. Я сам делал ей операцию, удалял внематочную беременность. Теперь-то уже можно об этом говорить… Кстати, медсестрой Лена была прекрасной. Одно время мы с ней даже работали в челюстно-лицевой хирургии. Тогда пластических хирургов у нас почти не было. Что вас еще интересует?
— Боюсь, этого вы уже не знаете, — задумчиво проговорила Ольга. — Нам показалось, что своих гостей в таком составе Елена пригласила не случайно…
— Однако вы правы! — удивленно воскликнул хирург. — Она и в самом деле собиралась раздать всем сестрам по серьгам. Извиниться перед всеми, кого обидела. Так сказать, раздать долги.
— И заодно потребовать причитающееся, — ехидно добавила я.
— В каком смысле?
— Я случайно услышала, как она требовала у кого-то из мужчин вернуть долг, угрожала какие-то бумаги обнародовать. Вы видели, с кем она на своем балконе разговаривала?
— Легче сказать, с кем не говорила, — покачал головой Павел Яковлевич. — Но никто из мужчин не говорил с ней на повышенных тонах. Удивление я видел…
— А с чего вдруг она монашенкой стала выглядеть? Как-то Елене это не шло, — заметила я.
— Дело в том, что со своим женихом она решила венчаться в церкви. Ну и собиралась вроде как очиститься. Кому-то даже грозилась некую тайну открыть…
— Но не успела! — заключила Ольга, и я как раз остановила машину у подъезда дома, где располагалась квартира Быстровой.
— Однако вы ее не жаловали, — покосился на Ольгу хирург.
— Увы, не за что было жаловать, — ответила моя подруга.
Хирург вышел, а мы еще некоторое время посидели в машине, решая: идти на поминки или не идти? И вдруг увидели направлявшегося к подъезду Евгения Макарова.
— Надо же, а на кладбище не поехал.
— Может, он покойников боится? — предположила Ольга. — Как бы то ни было, а несчастным женихом он не выглядит.
Я на ее реплику не ответила, думала вот о чем: наше расследование скорее всего обречено на провал, потому что мы в отличие от знаменитых сыщиков не можем быть нейтральными. Особенно Ольга.
Вот она заметила, что Макаров вовсе не расстроен, с некоторой снисходительностью. И даже удовлетворением. И так во всем. Ольга не столько выясняла обстоятельства гибели Быстровой, сколько выискивала очередной штрих, говоривший, что Елена получила по заслугам. В этом было что-то садистское. Я Ольгу пыталась понять, но мне все меньше хотелось наши изыскания продолжать.
И ведь, начни я об этом с ней говорить, и слушать не станет. Пресловутый свой выстрел Оля все же не произвела. Может, поэтому так взбудоражена? А потом удивляемся, почему дети нервными рождаются.
— Теперь придется и нам на поминки идти, — констатировала я.
— Вот только как мы с ним разговаривать станем?
— А давай возьмем его на пушку. Мол, мы все знаем, колись!
— Ага, и он расколется. Вдребезги пополам. Где твоя былая скромность и деликатность? Видно, жизнь с военным женщину не облагораживает.
— Я могу обидеться.
— Извини, я и забыла, что мы любим мужа. Ладно, отредактирую сказанное: следователь, то бишь сыщик, из тебя никакой…
— А я и не претендую!
В самом деле, я не жалела о своей неспособности к дедукции и индукции, или что у них там за методы, у сыщиков. Воодушевление Ольги меня даже немного смешило, но кто знает, может, ей удастся с моей помощью дойти до истины?
Моя подруга между тем вдохновенно вещала:
— Обратимся к классике детектива: тот же Эркюль Пуаро, а также Ниро Вульф и даже Шерлок Холмс частенько принимали преступников у себя. Чем не кайф: сиди в кресле и жди, когда нужные люди сами пожалуют.
— Погоди. Ты что же, хочешь позвать Макарова к себе?
— А если нет, то почему?
— Потому что ты не великий сыщик, а беседовать с человеком лучше всего на нейтральной территории.
— Хорошо, тогда давай пригласим его в кафе.
— Лучше в парк Горького. Там есть такие тихие места, где одинокие лавочки закрыты высокими кустами.
— Ты учишься на ходу.
— Нет, хватаю на лету.
— Кажется, Шувалов не ошибся в своем выборе.
— Это я не ошиблась…
Ага, затоковала!..
Память тут же услужливо подсунула мне картинку: взгляд, которым мой любимый супруг обменялся с Быстровой. Неужели я ошибаюсь, считая своего мужа человеком честным, на предательство неспособным?!
Но тогда… Тогда все, что я до сих пор делала, в корне неправильно. Я считала, что Шувалов — моя судьба, а на самом деле он просто гениальный притворщик?
Я с трудом вынырнула из своей мазохистской задумчивости, не дожидаясь, пока меня оттуда вытащит подруга. Но та продолжала смотреть вдаль каким-то отстраненным взглядом, тоже уйдя в свои мысли. И ей было о чем подумать…
Не захочешь, а посочувствуешь. Даже если у ее Ушастого с Еленой и не оставалось никаких отношений, она зацепится за это его согласие прийти и будет додумывать за него, добавляя и его приход на похороны, и еще неизвестно что…
— Как же все-таки лучше у него спросить? — медленно проговорила она. — Может, правда, в лоб: мол, как ты познакомился с Еленой?
— Она была нашей участковой медсестрой, — ответила я как бы за Макарова. — Только Елена никогда не работала на участке. Знаю я Быстрову, это вовсе не та работа, которая ее бы удовлетворила.
— А нам вообще нужно это знать? Ну, она покупки рассыпала, а он помог собрать. Или в одной очереди стояли. Или в театре рядом сидели.
— Обычно именно на простых и невинных вопросах преступники попадаются, — со знанием дела сказала Ольга.
— Ну что ж, тебе виднее, — согласилась я.
— Ладно, сориентируемся по обстановке. Знаю по себе: лучше всего удаются экспромты.
Я закрыла машину, и мы с Ольгой вошли в подъезд.
Как же изменилась квартира Быстровой! Всюду занавешены зеркала. Особенно трудно пришлось, наверное, с этим зеркалом в прихожей — на него пошла приличная двуспальная простыня.
Интересно, почему мне в голову в такие вот грустные минуты приходит всякая белиберда вроде двуспальной простыни? Какая разница! Теперь в этой квартире будет жить кто-то другой, кого, наверное, смерть Елены осчастливит… Квартирный вопрос в стране решится еще очень не скоро, а у Быстровых в родне наверняка есть какой-нибудь молодой, но не слишком обеспеченный родственник, которому такая квартира отломится… Не ваше дело, Лариса Сергеевна. Я даже на саму себя разозлилась. Вместо размышлений о вечности пытаюсь заглянуть в чужой карман!
Мы замерли в дверях, и к нам тут же подскочила незнакомая женщина:
— Проходите и садитесь, девочки, я сейчас все подам. Я потихоньку огляделась — Галины нигде не было видно. Наверное, помогала на кухне.
Рядом с Макаровым освободилось место, и я протиснулась туда, а Ольге пришлось сесть на краю — все-таки беременность не способствует мобильности сыщика. Вон даже за руль не всякий раз сядешь.
Мимо стола ходили молчаливые женщины в черном. Меняли тарелки. Наливали суп-лапшу. У нас всегда подают его на поминках.
— Здравствуйте, Женя, — шепнула я Макарову.
— Здравствуйте, Лариса, — отозвался он.