Несколько секунд они сверлили друг друга взглядом.
— Ладно!.. — Командир группы наемников встал, но рука, готовая закрыть забрало боевого гермошлема остановилась на полпути. — Я вернусь, Джордж, и мы еще поговорим.
— Дело сначала сделай. — Брезгливо обронил Липатов, не отреагировав на угрозу.
Спустя час неимоверная усталость уже стирала ненависть, она гасила чувства, как порыв ледяного ветра задувает трепетное пламя свечи…
Привал. Очередные сто метров спуска пройдены, ноги и руки гудят от напряжения, в голове звон.
Хайт, чтобы не выдать превысившей всякие пределы усталости, оперся спиной о ледяную стену и хрипло спросил:
— Герда, у тебя есть дети?
— Нет.
— Жаль, и у меня нет… — Вздохнул Герберт, чувствуя, как дыхание понемногу выравнивается и слова уже не обдирают горло, как минуту назад.
— К чему ты вдруг заговорил о детях? — Спросила Герда, выдергивая страховочный трос, который, вырвав из вертикальной стены многоразовые крепежные приспособления, с равномерным, стылым позвякиванием собирался у ее ног в коническую горку.
— Да так… — Хайт оторвался от стены, сделал несколько шагов и присел на выступ прозрачного льда. — О детях я вообще-то часто думаю. Представляешь, каждый ребенок — Вселенная. Он рождается и начинает жить, его разум расширяется как протогалактики после Большого Взрыва, — с каждым прожитым часом, минутой, он знает все больше, его личная Вселенная все шире…
— Да ты философ? — Полувопросительно произнесла Герда, приступая к сматыванию металлопластикового троса в специальную плоскую бухту, куда тот укладывался посекционно.
— Нет. — Герберт откинул забрало гермошлема, и вдохнул холодный, чуть горьковатый воздух подледного уровня. — Просто в корпоративной школе нас заставляли постоянно визуализировать каждую мысль. Это одно из важнейших условий подготовки кибрайкера. Чтобы успешно действовать в сети, нужно уметь представить любое явление в понятной для тебя форме, не искажая при этом его смысла. Разум ребенка, — это Вселенная. Только что родившаяся Вселенная, находящаяся в процессе расширения и самопознания.
Герда задумалась. А ведь он прав. Можно ли подобрать более точное определение? Наше восприятие мира действительно формирует в разуме каждого человека субъективную вселенную восприятия окружающего мира. От того, каким человек видит, чувствует окружающий мир, напрямую зависит, какой в конечном итоге станет его неповторимая, уникальная личность.
Герда присела рядом с Гербертом.
— Ты был лишен нормального детства?
— Да. Только не подумай, что я хочу тебя разжалобить. Просто большинство людей ничего толком не знает о кибрайкерах. Моя вселенная не родилась, не росла, — мне ее дали, заставили принять, выучить, а потом, уже спустя годы, за эту дарованную данность пришлось платить. Почему я спросил о детях? Мне просто хочется иметь сына или дочь.
— А я вот никогда ни о чем подобном не задумывалась, — неожиданно вздохнула Герда. — Жила себе, как жила. Все мужики либо инопланетники, либо опустившаяся, продавшаяся на потеху туристам толпа, такая серая, безликая, что в ней и искать-то некого. — Она встала, протянула Герберту руку. — Пойдем, немного уже осталось.
— Можно спросить: немного до чего?
— До пещер. Ты разве не воспринимаешь структуру ледника своими имплантами?
— Сейчас нет. — Признался Герберт. — Все силы уходят на маскирующее прикрытие.
Герда остановилась, взглянула ему в глаза.
— Устал?
— Смертельно… — Герберт не стал лгать, а попытался улыбнуться потрескавшимися, пересохшими губами. — Я знаю ты сильная. И тяготение тебе нипочем. Только не дам себя нести. Даже не думай. Сам дойду.
— Ты что мысли читаешь? — Мгновенно напряглась Герда.
— Нет. Просто ситуация предсказуемая.
— Ладно. Тогда не отставай.
Пещеры они достигли спустя три часа после начала рискованного спуска.
Здесь действительно нашлось укрытие, и не только от сканеров, но и от «внутреннего взора» мнемоников, однако и Кирсанов и его спутник особых поводов для оптимизма не находили. Они по-прежнему помогали друг другу, но между ними возникло незримое, и не совсем понятное отчуждение, как будто по мере спуска они погружались в зону неясных теней, угнетающе воздействующих на психику.
— Я много не понимаю, Иван Андреевич. — Трегалин очень устал после спуска, но, тем не менее, нашел в себе силы, чтобы начать разговор.
— Ты о чем, Саша?
— О нашем положении.
Кирсанов нахмурился.
— Что ж, давай его обсудим. Хотя мне не совсем нравится твой тон. Ты хочешь меня в чем-то упрекнуть?
— Честно говоря, ссориться у меня желания нет. — Ответил Александр. — Но некоторые моменты нужно прояснить.
— Что именно? Конкретизируй?
— Группа вторгшихся на Эригон мнемоников принадлежит к корпорации «Новый Свет». — Произнес Трегалин, тщательно подбирая и взвешивая каждое слово. — Пока мы спускались, я не только обеспечивал защиту, но и вел постоянное пассивное сканирование. Многое удалось выяснить. Час назад я недвусмысленно доложил, что они повернули, теперь тоннель прокладывается по диагонали, и выйдут они непосредственно в пещеру с артефактом. Тем не менее, мы продолжили спуск. Зачем, если непосредственная угроза миновала?
Иван Андреевич как раз отыскал подходящий валун недалеко от кромки воды, и снял часть походной амуниции. Разминая мышцы, он сделал несколько маховых движений руками, затем присел, убрав мощность компенсатора тяготения на минимум, чтобы понапрасну не тратить энергию прибора, а затем ответил, усаживаясь на отдых:
— Да, Саша, отчасти ты прав. — Кирсанов снизу вверх посмотрел на своего напарника. — Не маячь, как немой укор моей совести. Присядь, займись делом, кофе свари.
Трегалин молча подчинился, хотя последние фразы, произнесенные не характерным для Кирсанова, каким-то сварливым тоном, еще больше насторожили его. Он так же присел на валун, с наслаждением вытягивая ноги. После спуска по узкой расселине без специального оборудования, при полуторном тяготении, он был измотан до предела, но старался держаться бодро.
— Ты спрашиваешь, почему мы сейчас прячемся, вместо того, чтобы вернуться к изначальному плану и предпринять поиски Герды Клейн? Это единственный вопрос, который тебя тревожит?
— Нет.
— Ладно. Давай по порядку. Скажу честно, я не предполагал, что у нас вообще возникнут проблемы. О сроках и целях экспедиции не знали даже в институте. Официально я сейчас в отпуске. Да, я прекрасно все слышал и понял, когда ты сообщил, что группа мнемоников повернула к пещере с артефактом. И разговор этого, «Липатова», если не ошибаюсь, с командиром звена «Х-страйкеров», которые ко всему прочему оказались специально подготовленными боевиками, натасканными на уничтожение мнемоников, говорит о многом. Ты молодец, Саша, что сумел перехватить его, вот только выводы сделал неправильные.
Александр лишь покачал головой в ответ. В его понимании ситуация не поддавалась двоякой трактовке. Идет скрытая высадка корпоративных сил на Эригон. Откуда они узнали о сделанном открытии, — конечно, вопрос, но в перехваченном разговоре Липатова с командиром группы специального назначения, прозвучало упоминание о некоем кибрайкере, которого следовало уничтожить.
Иван Андреевич как будто прочитал его мысли.
— Мнемоники «Нового Света», говоришь? — Кирсанов как-то вдруг осунулся, он чувствовал себя прескверно, но дрожь, охватившая его, не имела ничего общего с холодом или страхом. — Не все так просто…
— А что тут сложного? Я и сейчас чувствую их! В конце концов, техника, которой они пользуются, имеет четкую маркировку корпорации!
Кирсанов досадливо поморщился.
— О каких чувствах сейчас может идти речь?! — С внезапной резкостью переспросил он. — Александр, очнись! Информацию нужно уметь анализировать! Эмблема «Нового Света» тебя убедила? Или в ментальной ауре мнемоника зашифровано его имя, и заодно название корпорации, на которую он работает?
— Я передал вам перехваченный диалог. Там упоминалось имя Фредерика де Ритторена, настоящего владельца промышленной империи.
— Неужели тебя так легко обвести вокруг пальца? — Кирсанов порывисто встал, сервоусилители мускулатуры его скафандра нервно взвизгнули, компенсируя тяготение Эригона. — Хорошо. Ты веришь своим ощущениям, я понимаю. Однажды, много лет назад, я спросил: на что способен человек, которому подвластны кибернетические системы? Мне отвечал вполне компетентный специалист, и он сказал буквально следующее: «Такой человек может все. Но его сознание уязвимо. Он начинает безоговорочно верить тому, что получает мнемоническим усилием, считая, что в процессе получения информации его рассудок уже отсеял зерна истины от плевел домыслов. Подобная самоуверенность погубит многих из них».
— На что вы намекаете? — Сухо спросил Трегалин.
— Ты не проанализировал свои выводы. Это ошибка. Грубая ошибка, цена твоей самоуверенности. Извини, звучит резко, но правильно.
Александр промолчал. Казалось, он слушает Кирсанова, но не слышит его.
— Почему тебе удалось перехватить разговор? — Продолжил развивать свою мысль Иван Андреевич. Со стороны казалось, что сейчас он не столько обращается к Трегалину, сколько спорит с самим собой. — Как мнемоники корпорации допустили такую оплошность? Зачем два командира групп станут во всеуслышание оглашать имя Фредерика де Ритторена?
— Не знаю… — подумав, был вынужден ответить Трегалин. — Но я действительно слышал их разговор!
— В таком случае ответь, как вообще о нашей с тобой находке стало известно посторонним?
На некоторое время наступила неловкая пауза, затем Александр глухо произнес:
— Вы подозреваете меня?
— Нет. Тебе я доверяю. Но хочу слышать разумные рассуждения, а не поверхностные выводы. Ты обучался в корпоративной школе, тебе прививали определенные навыки, приемы работы, ты лучше меня знаешь современную систему, на которую опирается сегодняшняя власть на Окраине. Давай рассуждать вместе. Разве Фредерик де Ритторен глупец? Допустим, он получил информацию, — о ее источнике поговорим позже, — как он стал бы действовать?