– А вешенок у них и нет, – проворчал переговорщик, – да и жерех с голавлем…
И сделал интересный жест пальцами, мол, вранье. Морхольд хмыкнул, и без того нисколько не сомневаясь в человеческой природе.
Кабак-дебаркадер «Скрябин» стоял почти у самого берега, в окружении речного форта-пристани. Волны лениво подкидывали его на своих спинах, заставляя придерживать кружки. В кружки, как комплимент от заведения, здоровущий одноглазый, типа, бармен, плескал граммов сто мутной браги. Свою Морхольд вылил на доски, совершенно не желая отравиться еще каким-либо продуктом рыбопереработки. То ли у него началась паранойя, то ли бормотуха и впрямь отдавала чешуей, жабрами и невозможно повсеместной то ли воблой, то ли еще какой синтявкой.
С кормы за стоящим на бетонных быках мостом через Сок виднелся сквозь сумерки Царев курган. Крест на нем, пережив войну, сейчас упрямо бодался с Бедой, двадцать лет душившей остатки людей и самой планеты. Не блестел, но торчал темным силуэтом, порой даря свои широко раскинутые плечи для ночевки крылатым.
– В чем суть дела?
Утиный Нос, представившийся Алексеем, выдерживал театральную паузу. Затянутость пока не нервировала, и Морхольд оглядывался, рассматривая новую локацию, куда занесла судьба-злодейка. Настроение с обеда накатило философски-наблюдательное и сентиментальное. Желалось интересной ночи, не менее интересного заказа и, пожалуй, набить кому-нибудь морду. Обстановка благоприятствовала.
Кабак, по нынешним-то временам, оказался вполне ничего. От почти ровных досок на полу до столов, практически одинаковых по размеру, и даже с не сильно ухайдаканными клеенками. За спиной кривого индивидуума, стоявшего за стойкой, красовалась самая настоящая… эта… как ее… инсталляция, точно. Большое зеркало с какого-то шкафа, убранное решеткой и с прикрученными полками. Стеклянными, само собой, с выставленными бутылями пойла, бытовавшего до войны, подсвеченными разноцветными лампочками. От вискаря до зеленеющего, аки травка в мае, типа, абсента.
Сразу за баром находилась сцена, крепко сколоченная из дерева. На ней, под расстроенную низкую гитару и стук барабана, дергались две девки. Они казались не совсем нормальными, с чересчур застывшими лицами и какими-то наростами на коже. Кожу Морхольд спокойно мог разглядеть почти полностью, одеждой красотки не отличались. Несмотря на холодок, крутились они в чем-то вроде купальников. И в ошейниках.
– Это мутантки, рабыни, – сказал Утиный Нос, – река же рядом, много уродов рождается.
– Эвон как, – Морхольд понимающе кивнул. В чужой монастырь лезть точно не с руки. – А вот этот весь ассортимент рыбного, мать его, четверга чего такой богатый?
– Река рядом, – повторил заказчик, – но я предпочитаю тут есть грибы, пусть и не вешенки ни шиша. Сомятина-то настоящая, а вот линь в последнее время все больше ядовитый.
– Везде сплошной обман, – посетовал Морхольд, – никаких моральных устоев и человеческих ценностей.
– Да и человеческого в людях маловато, – Утиный Нос покивал. – Вот, к примеру, и…
– Немного тепла и радости, мальчики? – проворковало сбоку.
Морхольд повернулся, искренне начиная злиться, и промолчал. Даже удивился.
На него, весело покачиваясь в ладонях хозяйки, смотрели сиськи. Красивые, полные, не меньше третьего размера. В количестве трех штук. С длинной блестящей цепочкой, продетой через три кольца.
Утиный Нос начал наливаться нехорошей краснотой, а Морхольд поднял глаза к лицу обладательницы такого богатства.
– Ушла бы ты от греха подальше, дщерь сатанинская.
Лицо вполне себе красивой мадам вдруг заметно побелело и дернулось. Продолжить Морхольду не довелось, очередное доказательство нарушений ядерно-митохондриальных взаимодействий из-за соседства с Рекой резво драпануло куда-то в темный угол.
– Эк, как ее диавол Сатана-то крючит со слова, от души идущего, – все же закончил Морхольд, удивляясь про себя такой реакции.
– Кгхм… – кашлянул его сосед.
– Что?
– В общем, ты точно подходишь для нашего общего дела.
– Логично, – Морхольд выудил из кармана трубку и начал набивать недавно появившимся в Кинеле чудом – настоящим табаком, – иначе хрен бы тут сидел. Но констатация факта мне нравится. Теперь хотелось бы конкретики, особенно по пункту «точно подхожу».
Утиный Нос чуть нагнулся, явно собираясь скрытничать. Удивляться не приходилось, не всегда услугами Морхольда пользовались честные и добропорядочные граждане с гражданками.
– Наш заказ находится в том месте, где вот так говорят постоянно.
– Да ну?! – поразился Морхольд. – В женской обители на заповедном острове, где свое прошлое, проведенное во грехе, замаливают красивые блудницы?
– Слушай, Морхольд, я же не шутить сюда пришел.
Тот хмыкнул.
– Да я тоже. Я вообще не понял, какого черта ты меня сюда притащил, вместо того, чтобы просто переговорить где-то у вас, например, у летунов.
– Тихо!
Заказчик оглянулся. Лицо его странновато дернулось.
– Нет никаких нас сегодня. И…
Морхольд поднял руку и оттопырил указательный палец. С глубоким кривым шрамом, с чуть грязным ногтем, торчащим из обрезанной перчатки-митенки с металлом накладок. Утиный Нос замолк, зачарованно следя за ним. Только сейчас, неожиданно, почуял странноватую штуку: явную опасность, идущую от бородатого типа, которого решил нанять для опасно-подлого дела. Говорили-говорили, не особо верил. А сейчас, вернув взгляд в глаза, не отражающие ничего и кажущиеся спокойно-пустыми, понял: опасно.
– Предлагаю договориться.
– Да?
– Хамить – здоровью вредить. Согласен?
– Да.
– Умница мальчик. Это я тебе нужен, а не ты мне. Сказать, почему?
– Да.
– Хрен ль ты дакаешь и дакаешь, а? Знаешь, что бывает с теми, кто слишком много дакает?
– Нет.
– Тому в рот птичка серит. В смысле, какает.
– Э-э…
– Ладно. Ты мне скажи, мил человек, а кто вон тот бородатый, что сидит и на меня зыркает. Только аккуратнее гляди.
Утиный Нос, вроде как что-то уронив, наклонился, оказавшись под столом. Вылез, аж покраснев, и сделал рожу.
– Хрен знает, в первый раз вижу.
Морхольд хмыкнул, прикурил и зачмокал, окутавшись сизым облачком. Не нравилось ему, когда вот так нагло и явно нарываясь его рассматривали. И кто? Как есть натуральный вайнах, чеченец с бородищей лопатой, смотрящий из-под нахмуренных густых бровей. Плащ-то у него экий – настоящий кожаный, с кого снял, интересно? Оружия не заметно, только в такой расклад Морхольд не верил. Вот ни на капелюшку не верил. Этим-то, нохчо, в таких вопросах доверять нельзя, у них всегда где-то припрятана остро наточенная ковырялка-резалка.
– Ты сам-то чего на него смотришь так нагло?
Утиный Нос явно занервничал еще больше. И из-за севшей неподалеку компании смельчаков-рыбаков, и из-за неизвестного громилы в дальнем углу, и из-за самой ситуации.
– Я? Мне положено. Сидит тут, рожа басурманская, пялится.
– Слушай, нам с тобой о деле бы надо…
– Вот не православный ты человек, дружище, – Морхольд ухмыльнулся, откинувшись в темноту. Только трубка подсвечивала красноватым усы, нос и немного – бороду. – У вас тут вон, какой орел сидит, как у себя дома, а ты мне за дело. Хрен с тобой, вещай.
Утиный Нос, суетливо повертевшись, устроился ближе к стенке, наклонился вперед, открыл рот.
– Уха, – клетчато-крепкогрудая поставила плошку с размаху, как гвоздь в сваю вколотила.
Морхольд выплыл из темноты с дымом. Наклонился, присмотрелся, принюхался. Расплылся в улыбке и довольно кивнул. И вернулся к себе, все же наклонившись к переговорщику.
– Есть не будешь?
– Помои. Потом поем, своего.
Не нравился он Утиному Носу. Отказываться от еды, сейчас? Ерунда какая-то, по-другому и не скажешь. Но рекомендовали, говорили, сделает все, как надо, стоит любых запросов.
– Надо попасть в монастырь. Забрать оттуда девчонку пятнадцати лет, рыжую, легко отыскать. И привезти ее к нам… ко мне, куда – позже расскажу.
– Угу, понял. Сейчас проясним пару моментов, и хоть прямо отсюда, копать-колотить, рвану спасать трепетную юную красоту.
– Почему спасать и почему красоту?
– Монастырь такой в округе один, бабы там прав никаких не имеют, их держат за скот и рабочую силу, значит – спасать. Пятнадцатилетние мадамы, как ни крути, молоды и хороши, вкусно пахнут даже в нашем дерьме и налитые, как яблоки летом. Конечно, красивая, раз такая молодая.
– Монастырь у нас не один, – Утиный Нос повел плечами. – Но то ладно.
– Всяких верующих, живущих вместе и славящих Господа по-своему, вокруг хватает, – Морхольд усмехнулся. – Три монастыря тут точно есть, еще две общины недавно появились, глядишь, скоро тоже станут монастырями. Тут работать надо, жизнь восстанавливать, вот они, как грибы после дождя, и растут. Но то ладно, неладно другое, чудак ты человек. С двумя монастырями, на этой стороне реки, даже если скрытно и тайно отправить группу наемников из ваших же, вы справитесь. А вот с Богатыревским – вряд ли. Да и не нужна вам войсковая операция, потому ты меня и хочешь нанять.
– Еще чего скажешь умного?
– Несомненно, – Морхольд вытряхнул пепел в тарелку, – девчонка вам нужна для шантажа. Видно, дочка кого-то из ваших же. Но это не важно.
– Почему? – Утиный Нос побарабанил пальцами по столу.
Морхольд, прячась в темноте, усмехнулся. Полезла правда наружу, надоело из себя пуганого беднягу корчить. Так и хочется ему свистнуть, чтобы раз – и двое из ларца, одинаковы с лица, тут как тут.
– А ты не бзди, дорогой. Я свое слово держу, если нанимаюсь. На кой хрен она вам нужна и кто такая на самом деле – накласть. Заплатишь просто больше – и все.
– Это с чего?
– С того самого. Вам с друзьями, или кто они там тебе, девчушка куда больше принесет. Я ж у тебя не прошу процент с дела, какое замутить решили. Сверху пятьдесят от двух бочек керосина, то есть, сам понимаешь, всего бочки будут в количестве трех. И, считай, девица у тебя в кармане.