– Я не крыса! – Ерш нехорошо прищурился. – Смекаешь?
– Да смекаю, не пыхти. Ладно, когда двинемся?
– Как туман опустится.
Ну, вот он и опустился. Да так, что сидели в по-осеннему сухих камышах и ждали, пока развеется.
– Не ссы, – повторил Ерш, – хорошо идем.
Шли они почти беззвучно, это-то и немного пугало. Что там этот водяной рукоблуд сотворил с движком, Морхольду было непонятно. Но никакого кашлянья с рычаньем, не считая запуска, пока не слышал. Так… поперхивание.
– Водомет у меня там, сам собирал, – поделился парень, – потому тихо и идем.
Шли на самом деле тихо. В смысле звука и скорости, что и заставляло нервничать. Реку Морхольд любил не особо – за не самую дружелюбную часть ее населения. От чертовых огромных сомов с раками до щук. При мысли о щуках ему становилось совершенно не по себе.
Лекарство от ненавязчивого, пусть и постоянного, страха он держал в руках. От картечи, как подсказывал опыт, никакое существо здоровее не становится. Хотелось верить, что длинные хищные бревна, два-три метра сильного тела под осклизлой чешуей, с поистине крокодильими мясорубками пастей, не пожелают сегодня покормиться рядом с ними.
Река дышала, окружая своей жизнью со всех сторон. Река, еще в сизо-блеклых клочьях расползающегося осеннего тумана, подкидывала лодку на неверной гладкости спины. Вода разлеталась перед острым, окованным сталью, носом Ершиного корыта, попердывающего с кормы выбрасываемой водой и крадущегося к тому берегу.
Река пахла чем-то странным, чужим и незнакомым. Широкой бесконечной водой, бегущей по делам предательски незаметно. Сырыми камышами, вымахавшими кое-где у берега и у островков выше самого Морхольда. Тяжелой густотой заилившихся плесов, ветром, тихим и влажным. Невысыхающим песком косы, горбом выпирающей посреди черного мутного зеркала. Гниющими мелкими водорослями и травой-рогозом на подтапливаемых берегах.
Звуки тут разбегались в стороны странно громко и обманчиво неуловимо. Раскатившееся несколько раз утробное клокотание шло, казалось, чуть ли не из-под лодки. Но прислушайся, так поймешь: кралось оно, перекатываясь погремушкой из сухого гороха, с почти невидимых лесистых берегов позади. Плеск постоянно двигавшейся воды не настораживал, убаюкивал, пряча в себе опасность. Такую явственную, таящуюся под холодной непроницаемой толщей, прячущуюся за плотными остатками тумана, льнувшего к воде.
Жах!
– Твою… – Морхольд развернулся к звуку, щурясь от неверного лунного света. Успел разглядеть бурун, взвихрившийся после сильного движения.
– Хвостом вдарила, – Ерш опасливо покосился вокруг, как-то странно наклонив голову, – охотится, щас само то… смекаешь?
Лодка не пошла более ходко, нет. Ерш остановил корытце, вслушиваясь и всматриваясь еще внимательнее. Плеск сразу стал сильнее, о борт ударило набежавшей водой, еще раз, рассыпалось обжигающе-холодными брызгами.
– Не стреляй, – шепнул парень. – Слышно.
И кивнул на берег вдалеке, едва подсвеченный луной, выползшей полностью.
Потом нагнулся, выпрямился, взяв со дна две длинных жердины. Одну кинул Морхольду. Уже поймав, тот понял – самая настоящая острога, рыбацкая охотничья снасть. С такой здесь, на реке, охотились давным-давно – били добычу покрупнее кованым острым пером с крюком-загибом в сторону, типа багра. На хрена оно сейчас? А, понятно, останавливать больших рыбин.
Морхольд проследил за качнувшейся острогой Ерша, указавшей куда-то вправо. Вгляделся.
Вода разбегалась треугольником, следуя за чем-то, прячущимся под водой. Разбегалась быстро, как будто в атаку на них шла подводная лодка. Быстрая и живая, мать ее, подводная лодка.
Парень пальцами показал – бить будет первым, Морхольд – вторым. Бурун разгонялся все больше, то ли идя на таран, то ли собираясь выпрыгивать из воды. Лодочник, отведя руку с острогой назад, ждал.
Метнул оружие он неуловимо быстро, умело, беззвучно. Темный металл не бликанул лунным светом, глухо ударил, войдя в воду стремительно и неотвратимо. Бурун сбился, начал пропадать… Морхольд добавил, выпустив древко, уже почти падая в воду, вцепившись в накренившийся борт. Ударил, сумев разглядеть темное и блесткое, покрытое наростами, ракушками и нитями водорослей. Вытянутое рыло, сужающееся к концу, уходило вглубь, ко дну. Морхольд не дал.
Острога не подвела, вошла всем металлом, до крюка, сразу за покатой, скользкой головой. Огромный хвост, не имеющий ничего общего с обычным рыбьим, жахнул напоследок, пропадая в пене водоворота, оставшегося после хищника.
– Сука, может, хоть отвлечет, – Ерш сплюнул, шмыгнул перебитым кривоватым носом.
– Чего?
– Грю, уйдет на глубину, кровью приманит еще кого из крупных. Вернее, настоящих крупных.
– А это малек, что ли, был, племянничек? И он живой, что ли?
Лодочник пожал плечами.
– Щуренок, не дорос еще до щуки-то. Да и чего ему помирать, если ты позвоночник не задел, смекаешь?
Морхольд даже не нашел, что ответить.
– Ща… – Ерш полез колдовать в движок, тут же заработавший сильнее. Дрожь передалась лодке, толкнула ту вперед.
– И часто ты вот так туда-сюда, и чтобы отбиваться? – поинтересовался Морхольд, недоверчиво косясь в сторону ушедшей рыбины.
И замолчал.
Бурунов было несколько. И все преследовали незадачливые «челюсти», почему-то уходившие поверху, еле виднеясь торчащим древком остроги.
– То и дело. Мне-то привычно… – парень хмыкнул и поднял еще одну стальную тыкалку. – И Дед-Водяной со мной дружит, я ему подкидываю постоянно что-то.
– Что? Кому?!
Ерш пожал плечами и, покопавшись, достал из кармана бушлата пачку карт. Бросил за борт.
– Грят, дед – азартный.
– Я хренею, – Морхольд вздохнул, – вы тут, смотрю, веселитесь, как можете.
– Мы-то? – лодочник как-то нехорошо фыркнул, тряхнув длинным хвостом черных волос. – Мы тут пытаемся не просто выжить, а воду себе назад забрать, смекаешь?
– А то.
– Хорошо. – Ерш заметно мотнул головой. – Ты что про монастырь-то вообще знаешь?
Морхольд хмыкнул. Знал-то не очень и много, не его вотчина, как ни крути. Слухи странные, правду сложно найти. В одном не сомневался: в Христа с Богородицей-заступницей монахи точно не верили, если и имелись у них кресты, так для вида. Раньше. А сейчас так вообще, говорил же лодочник, жертвы рыбе приносят.
– Не знаешь ни фига, – парень немного прибавил, видно, выжимая все силы из движка водомета, заставляя «Ласточку» трястись и вибрировать всем телом, – они же, выродки, не просто так свою тварь кормят в запруде, за монастырем. Прорыли ей ход до реки, но держат там, а у бережка – мостки. Большие, чтобы ненароком не достала. И, слышь, кран там, самый натуральный.
– И?
– Чо – и? Берут человека, трос у крана на конце распущен на хлысты, на них крючья наварены. Вгоняют их в бедолагу и над водой подвешивают. Рыба-то прикормленная, все их повадки знает. И начинает глодать того, выпрыгивая. А те приспускают и приспускают ниже. Настоятель, слышь, смотрит, как та жрет, и с того толкует, что им Глас изрек.
Морхольд кашлянул. Всякое ему встречалось на родной и исхоженной земле. От людоедов между Тургеневкой, захваченной огромной проплешиной болота, и Георгиевкой, селом-призраком, до разросшегося бора рядом с Бузулуком, где правил огромный медведь, ждущий жертв. Был и в разрушенном дачном поселке Раздолье, где гуляли стылый ветер, невесомые призраки и вполне ощутимые огромные пауки. И даже смог немного пройти по смертельно опасной и красиво-золотой Оборотной тропе у Отрадного. Про гадание на жрущей рыбе и останках жертв слышать пока не доводилось.
– Ты-то откуда видел?
Ерш фыркнул.
– Ты сбежал?
– Да. Один из трех, удравших с монастыря. Потому и торгую, работаю с ними, чтобы стать ближе. А потом…
– Ну?
– Чо – ну? Промыслю шаланду побольше, получу от них контракт на воду в бочках, своя-то у них дерьмовая, железом отдает, и песка больше самой воды. Куплю у летунов четыре бочки дизеля и одну – керосина, рулон обоев туда накрошу и гвоздей накидаю. Заплыву в приемник с реки и взорву все к херам. Ясно?
Куда уж яснее.
– А другие мечты у тебя есть, мститель? – поинтересовался Морхольд из вежливости.
– Да. Хочу нормальную яхту и уйти вниз по Волге, до выхода в море, смекаешь?
Надо ж какой Джек Воробей. Пардон, капитан Джек Воробей. Но мечта казалась основательной. Парняга, поделившийся из-за пулемета в бауле и намерений Морхольда прошлым, теперь казался куда серьезнее.
– Почти приплыли, – сообщил он.
Туман уже совсем рассеялся. Берег, пологий и топкий, спускался к реке огромным косым языком, темнеющим косматой спиной-горбом. Откуда-то из-за него тускло моргал свет.
– Там основные здания, стены с башнями, – Ерш сплюнул, поморщился, – а вон там пройдешь – и дальше двух ив, слева, отнорок. Там камыша немного, они его подрубают каждый день, аккурат лодке на тихом ходу зайти. А ты вдоль бережка, держись на светлые бустыли с двумя головешками камыша. Это вешки, гать показывают, типа, на старых мостках держится. Загребай только ногами тише, слышь?
– Спасибо, родной.
Морхольд опустил ногу вниз, наступил, вминая песок сапогом в чулке ОЗК. Земля… Уверенность, сила и вообще. Он ухмыльнулся.
– Пулемет умеешь снаряжать?
– Я много чего умею, смекаешь?
– Приготовь его. Пригодится.
– Здесь?
– Да хоть там, – Морхольд кивнул на черноту, откуда приплыли, – уверен прямо. Тебе сувенир захватить?
– Какой? – удивился Ерш.
– Ну, – Морхольд повесил на плечо дополнительный патронташ к дробовику, – голову чью-то? Руку, скальп, еще что-то. Принимаю заказ, пока не ушел. Заметь, безвозмездно, лишь следуя позывам моей доброй души, звучащей сейчас в унисон с твоей ненавистью.
Лодочник клацнул зубами, точно расплываясь в ухмылке. Нравился пацаненок Морхольду, чего уж греха таить, лихой был и человечный, сразу видно. Даром, что мутант.
– Есть там один редкостный говнюк, слышь? Здоровенно-жирная такая хреновина, как свиноматка, но бородатая. Братом Иннокентием кличут – гладкий, ухоженный, весь такой из себя, носит хламиду из красно-черного бархата с вышивкой. Убивать его не надо, – Ерш вздохнул, – а то план мой сорвется, я ж его подкармливаю левым товаром всяким, вроде, доверять начал. Меня ж никто не помнит из них, пацаном был, лет девяти. Он и не считает, сколько пацанов через него прошло… падла. Прикончишь – план накроется. А так – ничего не имею против членовредительства, смекаешь?