– Повезло им, что она вообще ноги таскает, – нахмурился Петрович. – Я тебе скажу по секрету – года четыре назад она ребенка ждала. Радостная такая ходила. Она тогда совсем другая была – худенькая, как девочка, глаза на пол-лица, взгляд ясный, волосы пушистые, светлые. Все удивлялись – чего она в Хвате нашла? Правда, он ее на руках носил, все желания исполнять старался, баловал – особенно когда узнал, что ребенок будет. Да только скоро перестали они радоваться – когда врач сказал, что младенец неправильно развивается, а роды будут стоить жизни и ему, и матери. Хват весь черный ходил тогда.
– А я и не помню.
– Да ты вообще вокруг себя мало что замечал – в молодости разве обращаешь на других внимание? Кажется, что весь мир только для тебя создан.
«Хорош мир – станция с закопченным потолком, – подумал Данька. – Коли уж выпало родиться в метро, почему не мог я родиться на Краснопресненской, которая и побогаче, и покрасивее. Там и люстры сверху свисают, и на стенах фигуры, и потолок высокий. А у нас никакой красоты – колонны квадратные, толстые, между ними проемы и потолок низкий, когда-то белым был, но чем дальше, тем грязнее».
– В общем, вышло так, что, когда ночью роды у нее начались, Хвата рядом не было – наверх ушел, – продолжал старик. – Как раз со стажером они тогда отправились. Как же кричала его жена! Все с ужасом прислушивались к тому, что в их палатке творится. Потом она вроде затихла – видно, врач ей дал чего-то. И еще через полчаса врач из палатки вылез – в глазах ужас, руки в крови, трясутся, и он этими дрожащими руками держит кулек какой-то. Никому не показали, что в том кульке, отнесли в лазарет. К утру Хвата все еще не было. И люди шептались, что, может, это и к лучшему – что судьба их с женой в одночасье прибрать решила. Она-то все равно умрет. Ей даже и не говорили, что муж с поверхности не вернулся, а она и не спрашивала, в беспамятстве была.
Но наступил уже следующий вечер, а она все еще каким-то чудом была жива. И врач, покачав головой, сказал, что если больная дотянет до утра, то есть надежда, что будет жить. И всем запретил говорить ей о том, что ее мужа до сих пор нет. Люди знали – если сталкер к утру не вернулся на станцию, то, скорее всего, он уже вообще никогда не вернется.
Но ближе к утру притащился-таки на станцию Хват – измученный весь, на себя не похожий. Один вернулся, без стажера. Первым делом спросил про жену – и скорее к ней. Она без памяти лежала, а он ее за руку держал. А через полчаса его жена открыла глаза, узнала его и попросила пить. Он заплакал даже. В общем, она выжила, но видишь сам, какой она стала. Для одного только Хвата она до сих пор красавица.
– А кулек куда дели? – спросил Данька.
Старик нахмурился.
– Кажется, Хват его на следующую ночь потихоньку наверх унес. А жена его вроде как и не помнит толком, что с ней было. Заговариваться стала с тех пор.
И теперь парень с надеждой вглядывался в лицо Хвата – а тот набрался как следует, отмечая очередное удачное возвращение сверху. И в который раз уже излагал историю своей детской обиды:
– Мать меня в планетарий привела, когда мне два годика было – а меня не пустили билетерши. Сказали: «Чего он там поймет?» Мол, пусть бы хоть четырехлетний был. Вот так взяли какие-то тетки посторонние – и не пустили дите. Власть свою показать решили. Что они понимали про меня? Может, из меня космонавт бы вышел. Может, я бы улетел отсюда к чертям еще до Катастрофы. А потом планетарий на реконструкцию закрылся, надолго, на несколько лет. Мутная там какая-то история была – одни его чинили, потом другие, теперь уже не разберешь. А когда он снова открылся – там такие цены были на билеты, что мать уже и не дергалась. Вишь, детям-то до 6 лет можно было бесплатно в некоторые залы ходить. Но пока планетарий закрытый стоял, пока разбирались, кто ремонтом будет заниматься и чего вообще из него сделают, я вырасти успел. А потом вообще все накрылось… теперь вот сидим под землей, с планетарием по соседству, а мне до сих пор так обидно, что я туда не попал в детстве из-за каких-то вредных бабок. Чего они взялись за меня решать – пойму я или нет, рано мне или нет? Кто им дал такое право? У меня, может, вся жизнь через это под откос пошла. Попадись мне сейчас эта карга старая, уж я бы ее не пожалел…
– Да теперь-то ты можешь хоть каждую ночь туда ходить абсолютно бесплатно, – фыркнул кто-то. Хват вскинул голову, огляделся – казалось, он даже протрезвел слегка.
– Теперь могу, а толку-то? – буркнул он. – Мне тогда надо было.
– Теперь туда лучше не соваться – планетарий ведь с Зоопарком граничит, – отозвался подошедший к костру Петрович, – глядишь, как раз в Зоопарк утащат.
Хват мрачно посмотрел на него, но ничего не ответил.
Данька измаялся от ожидания. Хвату, казалось, не до него было – говорили, что жена его снова расхворалась. Но вот наконец настал вожделенный день, когда сталкер, увидав парня, буркнул:
– Ну, стажер, готовься. Пойдем сегодня наверх. Может, даже заглянем в этот… крематорий.
И, увидев изумление в глазах парня, досадливо чертыхнулся:
– Ну, в планетарий, в смысле.
Парень постарался скрыть охватившее его ликование. Наконец-то он сможет проявить себя. Под руководством такого сталкера, как Хват, можно многому научиться.
С Баррикадной вышли, когда стемнело. Даньке случалось уже пару раз подниматься на поверхность с другими, но ненадолго, а теперь поход намечался серьезный. Летняя ночь была ветреной, лишь иногда в разрывах облаков видны были звезды. Со стороны Зоопарка доносились чьи-то хриплые вопли. Данька даже представить не мог животное, способное издавать такие звуки.
Сталкеры тихонько пробирались по узкой улочке в сторону Садового кольца, подальше от Зоопарка. Вичуха, сидевшая на шпиле высотки, внимательно следила за двумя движущимися точками внизу. Расправила крылья и изготовилась спикировать вниз.
Даньке было страшно. Он ощущал на себе чей-то недобрый взгляд, но понять не мог, откуда ждать опасности. Хват уверенно и быстро шел вперед – до угла дома, за которым начиналось Садовое, оставалось несколько шагов.
Вичуха, сидевшая на крыше высотки, совсем уже собиралась слететь за добычей. Но тут ее отвлекла суета в Зоопарке и она передумала.
Сталкеры вышли на Садовое, похожее на кладбище автомобилей. Данька вертел головой по сторонам, не зная, куда глядеть в первую очередь.
– Вот здесь осторожно, – одернул парня Хват, – тут один из входов в Зоопарк. Если туда утащат, считай – покойник.
Они, крадучись, двинулись мимо зазывно полуоткрытых ворот, за которыми царила зловещая тишина. Вдруг оттуда раздался леденящий душу вопль. Потом – рычание. У Даньки сердце ушло в пятки. Он не сразу заметил, что Хват уже ушел вперед и теперь машет ему, подзывая. Серая тень метнулась к стажеру. Ощерившись, перед ним присело, готовясь к прыжку, уродливое создание, что-то среднее между волком и крысой. Данька шарахнулся, ожидая, что вот-вот зубы мутанта сомкнутся у него на горле. Но раздалась короткая очередь – и зверь забился в агонии. Данька, все еще трясясь от страха, кинулся к Хвату, а тот с тревогой прислушивался к тому, что творится в Зоопарке. Там некоторое время царила тишина, но постепенно его обитатели вернулись к своим обычным занятиям – из-за ворот доносилось ворчание и поскуливание. У Даньки все еще дрожали руки от пережитого ужаса, но наставник уже шел дальше, и парень с трудом поспевал за ним.
«Повезло мне, – думал стажер, – если бы не Хват, загрызла бы меня мерзкая тварь. С таким напарником ничего не страшно».
Они свернули в проход между домами. Данька увидел перед собой будку, а за ней – пологий пандус, поднимавшийся к основанию большого серого купола. «Так вот он, планетарий, – подумал Данька, – интересно, что там, внутри?»
Его привлекали даже не аппараты для полета в космос и не звездное небо – звезды-то можно было наблюдать в просветы туч прямо надо головой. Ему запомнилось, что Хват говорил о всяких интересных вещах в сувенирных магазинчиках – кусках железа, прилетевших из космоса, необычных монетах и приборах. Вот таких бы вещичек набрать – все обзавидуются, и за них можно будет кое-что выручить. Особенно если предложить их богатым ганзейцам. Хват сказал, что этот выход зачтется стажеру как экзамен – после этого он лично попросит начальство, чтоб Даньке сделали сталкерские корочки, по которым везде беспрепятственно пускают. У Даньки дух захватывало, когда он думал об открывающихся возможностях.
– Ну что, нравится? – хмыкнул Хват. – Тогда вперед.
Данька неуверенно оглянулся на него.
– Не бойся, – успокоил Хват, – я прикрою, если что.
И Данька двинулся по пандусу туда, к серому куполу. Хват шел сзади, то и дело оглядываясь, держа автомат наизготовку. Уже возле самого входа Данька споткнулся о какие-то веревки, едва не упал. Хотел сделать шаг, но не смог – словно прилип.
– Хват, – окликнул он.
Тот что-то замешкался – кажется, тоже не мог двинуться с места. В проеме впереди наметилось движение.
– Хва-а-ат! – истошно заорал Данька. Крик его перешел в визг, когда жесткие конечности вцепились ему в плечи, ломая и корежа, и оборвался, когда острые челюсти, прокусив химзу, впились в шею парня.
Хват тем временем пятился назад, бормоча:
– Прими мой подарок, хозяйка, и смилуйся надо мной. Жена у меня совсем плохая. Вот я опять к тебе с подношением. Прошу, помоги, вразуми ее, дай ей здоровье. Ты можешь, я знаю. А уж я про тебя не забуду.
Петрович задумчиво помешивал угли в костре. К нему подсела повариха Наина, протянула к огню ноги, отдыхая от трудов.
– Ну, что новенького расскажешь?
– Да Хват опять сам не свой, переживает, бедняга, – стажер-то у него пропал. Знаешь, я тебе по секрету скажу – у каждого сталкера свое кладбище, только они молчат об этом. Каждому приходилось друзей хоронить, стажеров терять – такая работа. Но ему последнее время совсем не везет. Будто одной беды мало – жена у него совсем плохая стала.