Черная злоба, всегда бурлившая тяжелым осадком где-то в глубине души, вновь стала пениться, подниматься, грозя захлестнуть с головой. Басмач внутренне одернул себя. Ведь если бы он стал кидаться в ненужную драку из-за каждого взгляда, то попросту не дожил бы до сегодняшнего дня.
Посмотрел косо? Да хрен бы с ним, есть проблемы важнее. Дело – на первом месте. Если звериная, первобытная сущность характера только помогала Басмачу в драке или на войне, то в условно мирное время – мешала и с трудом поддавалась обузданию холодной логикой, прямо как сейчас. Он допил-доел, собрал и закинул на плечо рюкзак, кивнул бармену, через зал в ответ донеслось:
– Приходи, сделаем в лучшем виде!
После чего Басмач направился к выходу – и столкнулся лицом к лицу с довольно скалящимся бородачом. Тот, не стесняясь, демонстративно положил руку на рукоять висевшего на бедре мачете, Басмач в ответ вытянул из ножен кинжал.
– На улице, – пророкотал одноглазый, стукнув по стойке обрезом автоматического ружья, – ругаться, резаться и драться не здесь.
– А мы и не собирались ругаться, дружище, верно? – наглец улыбнулся Басмачу. – Нахальные монологи с самолюбованием – это для других, серьезным мужчинам языком трепать не к лицу. А чтобы резаться, нужен весомый повод.
Басмач лишь пожал плечами и махнул рукой на выход – мол, проходи.
– Баркалла, – бородач ущипнул центральную сиську у замершей проститутки. – Баркалла, милая моя, по-ихнему, басурманскому, это спасибо. До свидания, абрек Заур.
Басмач лишь кивнул и «дружелюбно», как умел, ухмыльнулся.
«До встречи, наглец», – подумал он, глядя на спину удалившегося бородача, тот ему определенно нравился. Басмач не знал точно почему, не мог объяснить словами, а лишь ощущал приязнь: не каждый день можно встретить смелого, любящего ходить по самому краю и не падать человека. Быть храбрым на расстоянии, держась за рукоять пистолета, несложно. А вот так, лицом к лицу… Басмач от души хохотнул, бросил трехсисечной горсть патронов, сэкономленных на обеде, после чего направился по делам – ему предстояло найти лодку.
Обойдя округу, не смог-таки найти лодочника. Все в один голос сватали какого-то Ерша – мол, и с рекой-фарватером знакомый, и посудина у него ходкая. Но тот карась куда-то уплыл, и говорили, что прибудет не ранее, чем завтра, а Басмачу было надо уже сегодня. Помог давешний одноглазый бармен, свел с рыбарем одним, Стерхом.
Сухой и длинный, как каланча, дед молча выслушал, куда надо бы сплавать, запросил тридцать «пятерки», был послан на хрен, в итоге сторговались на двадцати патронах с конечным пунктом в Ширяево. От Ширяево Басмач планировал дойти пешком, а перед дедом играл в жмота, чтобы не сильно афишировать конечную цель путешествия, ведь у монастырских вполне могли быть стукачи среди окрестных жителей.
Резкий и холодный ветер поутих, солнце уверенно клонилось к закату, и до полной темноты оставалось час-полтора. Старая, советских времен жестяная моторка надсадно ревела допотопным движком, плевала синим дымом, но исправно резала носом темные воды Волги. Предстояло пройти вверх по реке километров от силы десять, даже меньше. Басмач представлял, куда он попадет, лишь отдаленно, про непонятных фанатиков и пропадающих из окрестных деревень мужиков и в особенности молодых баб, он слыхал от торгашей с Курумоча. Слухами вообще земля полнилась, и чему верить, а чему нет – дело хозяйское. Плохо было с оружием, из огнестрела – лишь АПБ с прогоревшим глушителем и два магазина. Из холодного – кинжал на поясе, короткий и сбалансированный, ну и в рукаве рабочий нож, кастет. Все. Шибко не повоюешь, хотя Басмач и не собирался.
Движок ревел совсем безбожно, их слышала наверняка вся округа на километры. Но старик явно плавал здесь не впервые и шума не опасался. Басмач обернулся к Стерху, правившему на корме, крикнул:
– Дед!
– Чо?
– А ты не боишься, в реке-то всякое водится, не сожрут?
– Неспящий, тьху-тьху, хранит меня, – дед погладил свои жидкие, висевшие моржовыми клыками монгольские усы. – Да и опасные рыбы на середину реки не ходят, они все больше у берега, в камышах или омутах кукуют. И шума страсть не любят, приучили мы их: раз шумит, значит, опасно.
Как приучали, Басмач и сам догадывался, знай плыви и взрыв-пакеты в воду швыряй. В прежние времена такое бы не прокатило, а вот с явно поумневшими рыбомутантами срабатывало, пусть и не стопроцентно. Но близость бурлившей – руку протяни – воды Басмача пугала – он не умел плавать. Вот перевернись лодка – и что, идти ко дну? Этот хрыч вряд ли станет его спасать.
Солнце уже наполовину скрылось за горизонт. Лодка шла ровно, берега проплывали мимо, пейзаж, если и менялся, то не сильно, в основном, чередовались заросли ивняка и жилые да заброшенные дома. Басмач даже успел попривыкнуть к надсадному реву подвесного мотора и замечать его почти перестал. Да, шум никуда не делся, но он отсекал все прочие звуки, вроде всплесков и гулких ударов волны в жестяное ржавое днище. Это успокаивало.
– Слышь, бородатый… – позвал лодочник.
– Чего, дед?
– А на кой тебе в Ширяево?
– Надо. Привет передать. Ага, родне.
– Родне, говоришь? Ну-ну. Так не живет никто в Ширяево-то.
– Дед, а не все ли равно? – Басмач обернулся. – Может, в монастырь хочу уйти, на старости лет грехи стану замаливать.
Дед рассмеялся, хрипло и громко, громче вопящего движка моторки. Но тут же посерьезнел.
– На кой ты там сдался, басурманин? Не берут таких в братия, ненужные Неспящему такие…
Басмач обдумывал слова Стерха, понимая, что знает дед явно больше, причем намного. Да и усы эти длинноперые ему кой-кого с карандашного рисунка напоминали… Лодка вильнула, почти завалившись набок, Басмач, потеряв равновесие, ухватился за брякнувший борт и заметил краем глаза блеск в лучах почти скрывшегося солнца. Дед, замахнувшись ножом, с рыком поднялся во весь рост. Два выстрела почти слились в один, лодка, потеряв управление, крутанулась на месте, Стерх брызнул во все стороны мозгами и брякнулся за борт. Движок чихнул и затих.
– Сука, опять плащ испортил.
Две аккуратные дырки и пороховая гарь на подкладке. Стрелять с минимального расстояния и из неудобного положения, сквозь одежду, было не впервой. Басмач брезгливо смахнул с лавки кусок черепушки. Однозначно, у монастырских фанатиков были агенты, и дед, пораскинувший вокруг мозгами, оказался одним из них. Совпадение? В него Басмач ни чуточки не верил, и с одноглазым барменом стоило предметно побеседовать. Непременно.
– Неспящий, говоришь, хранит? Ну-ну, – он сплюнул за борт, туда, где чуть поодаль, раскинув руки-ноги, увлекаемый течением, уплывал труп лодочника.
Край солнца уже едва виднелся над горизонтом, времени осталось совсем ничего. Басмач дернул шнур стартера, покрутил ручку газа, раскочегаривая движок, и направил лодку вверх по реке – остановка в Ширяево отменялась.
Высадившись намного дальше села Ширяево, Басмач припрятал лодку в кустах – возвращаться вплавь он как-то не планировал. Заложив приличный крюк в сгустившихся сумерках, устроился на склоне горы: внизу вдоль берега раскинулось село Богатырь. Вооружившись биноклем, бородач рассматривал, что еще можно было рассмотреть. Территория «монастыря» освещалась очень неплохо – кострами, факелами, а наиболее важные здания – даже таким нынче дефицитным электричеством.
Сектанты оттяпали себе почти все село. Справа ярко освещался прожекторами, пыхтел, лязгал, дымил и стрелял пламенем в небо из десятка труб завод, когда-то добывавший известняк. Припоминая слова островного, Басмач решил, что те самые мастерские расположились именно здесь.
Значительно левее мерно поднимались и опускались красные огни горевших бочек – пристань Богатырь. К ней вела цепочка из огоньков поменьше, видимо, дорожка. Ну и посередине расположилась вакханалия из трех-пятиэтажных советской постройки домов, лепившихся к ним разнокалиберных пристроек, башенок, и как будто бы маковки с колокольней. Басмач отнял бинокль от глаз:
– С размахом устроились, падлы.
В бинокль виднелись тропинки и явно очерченный периметр со слепленным из чего попало забором: от бревен и бетонных плит – до стальных листов и всякого хлама. Но забор был, и он охранялся. Часовые в плащ-палатках, кто простоволосый, кто в капюшоне, мерили шагами территорию или подпирали жопами стены, курили, собравшись у горевших бочек, а после расходились. Дисциплинка так себе, но все же присутствовала. Плохо. Темнота, конечно, друг не только молодежи, но Басмач решил устроиться на ночлег и дождаться утра. Завернулся в плащ, забрался поглубже в густые кусты и заснул.
Снилась какая-то ерунда: Басмач видел, насколько хватало глаз, водную гладь, и его кто-то звал. Звали будто из-под воды, словно кого-то топили, а он кричал последним воздухом из легких. Но вода была безбрежной. Проснулся Басмач от собачьего холода и падавших с неба крупных капель.
Территория монастыря плавала в предрассветном тумане, а с небес хлестал дождь. Часовых было уже как-то поменьше, они старались не патрулировать и жались к козырькам и навесам, видно, шкуру мочить совсем не хотели. Басмач их в этом поддерживал даже очень. При свете виделось уже гораздо больше, чем впотьмах. Например, рукотворный канал шириной в несколько метров, который тянулся от Волги и оканчивался небольшим озерцом. Оно явно не должно было находиться так близко к когда-то жилым домам, значит, вырыто сектантами. Чего там говаривал заказчик – поклоняются водной хреновине? И с котлованом стало сразу понятно. Правда, в то, что эти, явно отожравшиеся от безделья, монахи-вертухаи копали сами, не верилось совсем. Закинув в рот остатки соминого шашлыка, Басмач продолжал наблюдать. А внизу тем временем наметилось оживление.
Фигуры в балахонах сновали туда и сюда, подметали, носили, убирали, разжигали бочки-жаровни. Большое количество людей топталось у озерца. Один, вооружившись книгой, мерно вышагивал по мосткам вокруг котлована против часовой стрелки, в то время как другой макал швабру на длинной палке в ведро и возюкал по стреле крана, наверняка снятого с манипулятора из тех, что «сам гружу – с