ам вожу», нависшего над этим бассейном. Правда, бурая железяка с висевшими хвостами тросов с крючьями становилась еще более ржавой. Басмач навел резкость в бинокле, присмотрелся: макая импровизированную кисть в ведро, стрелу густо мазали кровью. Третий, взобравшись на стремянку, протирал тряпкой статую с бараньими рогами, простирающую когтистые ручищи к воде. Что-то намечалось, а любая неразбериха, как известно, всегда на руку диверсанту.
Басмач уже собирался упаковать бинокль в чехол, когда заметил шевеление в небольшом закутке, примерно там же, где прошлой ночью у костра в бочке грелись часовые. Двое, воровато оглядываясь, терлись несколько минут у потухшей бочки. Затем, пока один оставался на стреме, второй отодвинул стальной лист, бывший частью забора, и вылез наружу, придержав «дверь» для напарника.
– Ага, в самоволку намылились, это хорошо, – радовался Басмач за «подаренный» скрытый лаз.
Лист железа опустился на прежнее место, сектанты странно поднимали ноги, будто перешагивая нечто невидимое. Отошли от забора на пару метров и кинулись другу другу в объятия, а затем один спустил штаны…
– Тьфу ты, – скривился Басмач. – Штоб вас…
Продолжалось действо недолго, пару-тройку минут. «Голубки» оправились, перешагнули «невидимку» и скрылись за забором. Упаковав бинокль в чехол, Басмач пополз с горки вниз, человеческим раздолбайством вот прямо грех было не воспользоваться!
Крадясь и переползая от куста к кусту, Басмач подобрался к лазу в заборе.
«Ага, голубки не просто так перешагивали», – убедился он, глядя на тонкую стальную проволоку растяжки, уходившую концами в неприметные, рукотворного вида холмики из почерневшей, пропитанной олифой стружки. Что там, МОН-50, ОЗМ-3 растяжка из Ф-1 или какая сигналка-самоделка? Проверять явно не стоило, но руки так и чесались кинуть хлыст от растяжки к дверце лаза, чтобы как только кто полезет… бах! Делать этого он не стал, при удачном раскладе возвращаться Басмач планировал этим же путем, но петельку из тонкого шнура все же накинул и запрятал в жухлой траве. Приник к ржавому листу, прислушался: по ту сторону кто-то был.
– …брат Николай приволок девку, сначала избивал ее ногами, а потом стал трахать. Предложил мне, но я отказался. Это же противно, – жаловался один голос.
– Согласен, брат, согласен, – отвечал второй. – Ладно, Кирилий, пойду, сегодня моя очередь стоять на бдении у алтаря Гласа.
– Везет тебе…
– Так в везении ли дело? Я выпросил у келаря бутылку наливки и передал эклесиарху, ну, в благодарность. Вот меня к алтарю и распределили. Смекаешь?
– Головаст, однако. И мне, штоль, наливкой разжиться?
– А и попробуй. Только погоди малость, пропусти одно бдение и не говори, что от меня узнал.
Трепались они долго, Басмач уже был готов оторвать лист лаза и передушить этих болтунов голыми руками, как вдруг голоса стихли. Он осмотрел лаз, нашел потайной «замок» из кривого гвоздя и такие же петли. Дверца отошла беззвучно. Спиной к забору, уставившись в одну точку, курил мужик в хламиде. Судя по запаху, в куреве табака не было от слова совсем.
Кинжал вышел из ножен быстро и тихо, клинок скрипнул по раздвоенной бороде курильщика, упершись над кадыком.
– Хенде хох! – прошептал Басмач.
– Чего?.. – испуганно просипел часовой, выронил самокрутку и попытался обернуться, но сталь тут же впилась в кожу, а за ворот потекло красное.
– Говорю, стой тихо, держи руки на виду и не рыпайся, иначе примешь смерть лютую, жуткую. Доходчиво?
– А-ага.
– Говори быстро, где найти брата Иннокентия?
– Так в кабинете, наверное, где ж… А! – сталь снова врезалась, но уже глубже.
– Не зли меня, болезный. Говори, как пройти, в деталях говори.
– Ну, эта… выйдешь за угол, пройдешь через улицу до дома двухэтажного, стоящего отдельно, с намалеванной дланью Неспящего. Вот он и есть. Иннокентий или на первом этаже, в кабинете, или в подвале, с новоприбывшими. Мальчиков привезли недавно. А он их любит, вот…
Басмач легонько подхватил голову сектанта, вскинул подбородком к небу и ударил того под коленки. Ноги часового предательски подогнулись, увлекая к земле, но Басмач держал голову крепко. Хрустнуло. Тело дернулось и обмякло. Бородач хотел воспользоваться балахоном сектанта, потому марать его кровью и дырявить было совсем ни к чему. Он вытянул мертвяка через лаз в заборе, оттащил подальше в кусты, попутно насчитав несколько растяжек, и примерил балахон. Оружия при сектанте не оказалось, видно, брат был не из охраны. Зато по карманам оказалось распихано с десяток пахучих самокруток. А на шее сектанта болтался железный медальон: жестянка с оттиснутой раскрытой правой ладонью с отрубленным мизинцем. И торчала эта лапа из волнистых полос, которыми обычно рисовали воду.
Они поклонялись чему-то, что обитало в воде. И рука как бы протягивалась из-под воды. Правая рука с отрезанным мизинцем что-то напоминала, он знал этот символ. Откуда? Пока кутался и распихивал ножи-пистолеты, чтобы удобно было выхватывать, вспомнил.
Дед рассказывал ему в детстве страшилки восточных совсем не сказок, говорящих, что у шайтана только четыре пальца. И если бы их все же было пять, то он смог бы задушить спящего человека насмерть. История, как палец был потерян, тоже присутствовала, но Басмач за почти сорок лет совсем ее позабыл.
Выходило, что сектанты поклонялись дьяволу? Холодок пробежал по спине. Нет, никаких дьяволов Басмач не боялся, люди бывали как-то порой и пострашнее. Основал эту секту человек явно непростой, с выдумкой и недюжинными познаниями, а это уже совсем, как говорится, не баран чихнул. При этом сектантов было немало, они обладали агентами, основали производство чего-то, в этом мире ценного, и Басмач мог дать руку на отсечение, что совсем не хлеба и сушеного мяса а, скажем, огнестрела или пороха. Хорошего выходило мало, но подумать о том следовало позже.
Ливень перешел в морось, а потом и вовсе закончился, из-за туч выглянуло солнце, и земля стала парить. Басмач шел по асфальтированной улице с аккуратно подстриженными кустами у подъездов и старался не привлекать внимания. Мимо сновали люди-тени, прятали глаза и норовили обойти его за два-три метра.
Один, пытаясь обойти, запнулся ногой за ногу и покатился по асфальту, дряхлая мешковина слетела с обритой головы. Под капюшоном оказалось нечто бесполое, бородач не понял, мужик это был или баба. Успел заметить затравленный, полный ужаса взгляд и клейма. Выжженные тавро на лбу в виде раскрытой ладони без мизинца и руны молний – на висках.
Басмач невозмутимо прошел мимо, но увиденное зацепило. Рабы – не такая уж невидаль в нынешнем мире, но столько страха плескалось в глазах… Он испытал жгучее желание лично, раз за разом, раскручивать рукоятку электрокатушки, наблюдая, как реактивные снаряды залповой системы утюжат этот сатанинский гадюшник в шахматном порядке.
Из раскрытых окон на первом этаже пятиэтажки слышался гомон, пение, тянуло густой вонью чего-то горящего и жирного, паленого мяса и свежей крови. Бубнящий голос читал какую-то тарабарщину. Двери подъездов украшали распятия, прибитые вниз головой. На мгновение задумавшись над бубнежом, с настойчивостью самореза виток за витком ввинчивающимся в уши, Басмач понял, что слышит знакомый текст, но читаемый задом наперед. Остро захотелось сплюнуть, но он сдержался и прибавил шагу.
– Постой, брат, – донеслось от последнего подъезда.
Басмач остановился, оглянулся через плечо: в черном провале подъезда стояли двое в балахонах с длинными бородами, подстриженными широким пробором до подбородка.
– Куда ты идешь, когда все здесь, на бдении!
Эти были при оружии. Говоривший держал АКСУ за цевье, второй же стоял полубоком, с чем-то охотничьим, висящим на плече стволами в пол. Стрелять из пистолета сейчас было неудобно и шумно, проще было бы сразу крикнуть: «Я не из ваших, убейте меня!»
Басмач, улыбаясь во все оставшиеся зубы, направился к сектантам. Те тоже поначалу засияли начищенными бляхами, но до того, что с ружьем, вроде стало доходить. Это заметно было по сползающей улыбке и особенно – по тянущейся к огнестрелу руке.
Подойдя максимально близко, Басмач сделал вид, что запнулся, и подался вперед, мол, ловите меня, братья, я падаю. Сектант с двустволкой, видно, не был уверен до конца в том, что пред ним чужак, потому стал ловить – и поймал.
Почти «упав» в руки сектантов, Басмач выхватил кинжал из ножен и полоснул левого по лицу. Наверняка не смертельно, но хватило, чтобы тот бросил автомат и схватился за рану. А правого, не останавливая руки, по инерции ударил торцом рукояти куда-то в нос.
Ших. Хрясь. А-а-а!
Разораться Басмач подранку не дал. Размозжив «охотнику» нос, обратным ходом пробил клинком горло сектанта с АКСУ, рванул на себя, вспарывая трахею и артерии, довернул и всадил острие под ключицу одновременно пытавшегося схватиться за расплющенный нос и взвести курки двустволки противника. Шумновато и грязно, но все получилось. Благо певшие ересь все так же ее пели, а по тропинке никто не шел.
Басмач оттащил трупы в подвал, вооружился «ксюхой», разжился парой магазинов на «5,45» и одной РГД, а поднявшись к подъезду, просто закрыл дверь. Задерживаться здесь становилось с каждой секундой все опаснее, ну не походил он на сатаниста, а уродовать бороду ни за что бы не стал.
Проржавевшая и едва читаемая табличка указателя гласила: «Управл…ая». Управляемая? Управительская? Да и номер – не то шесть, не то шестьдесят шесть. Но это было неважно, главное, по описанию дом подходил: малоэтажный, с очень уж ухоженным газоном и рукой без мизинца во всю стену. У входа была вкопана дыба, на которой висела рогатая кукла. Подойдя ближе, Басмач понял, что не кукла это вовсе, а кожа человека, снятая целиком, прокопченная до желтизны, набитая тряпьем, натянутая на остов и зашитая. Башка с бараньими рогами, стеклянные глаза, щучьи зубы и медвежьи когти на длинных пальцах.
Он проскочил порог, но пройти дальше не вышло из-за зарешеченного, подсвеченного изнутри окна – в будке-караулке у самого входа ютилась консьержка с бородой до пояса.