– Брат, куда?! По какому делу?
– Э-э, би-рат, – гнусаво тянул нараспев Басмач, – кури, бират, все-е на, бир-ат, – на узкую полку перед решеткой одна за другой посыпались самокрутки.
Курево, любое, – какой-никакой, а товар, и вообще, ресурс. А значит, эти сатанюги вряд ли получали его столько, сколько хотели, и, как минимум, нажраться в сопли им попросту никто не давал. Экономика должна быть экономной. Переключившийся с непонятного, но щедрого брата на курево сектант протянул руку сквозь окошко, сграбастав самокрутки.
Басмач дернул на себя жадную руку, впечатав консьержа носом в прутья. Кольнул для верности кинжалом меж прутьев – прямо в пульсировавшую на шее жилу. Выбил дверь в каморку, добил еще живого, корчившегося на мраморном полу сектанта, наскоро протер окошко от ярко-алых брызг и затушил лампу. Уходя, закрыл фанеркой окошко, прикрыл дверь и навесил замок.
– Все, перерыв на обед.
Широкий холл разделялся, уходя, как в старорусской сказке, налево, направо и прямо. Слева отчетливо тянуло едой – похоже, гороховым супом на копченостях. Справа коротенький коридор упирался в нишу, закручивался спиралью и уходил вниз, наверняка, в подвал, оттуда явно так сквозило сырой землей, мочой и болью. Слышался едва уловимый плач и гомон десятка голосов, повторявших какую-то галиматью про антрацитово-черное ледяное озеро, про вмерзший трон и семь карающих пастей.
Путь прямо выбирался как-то сам. Басмач осторожно шел по ровным квадратам мраморных плиток, наверняка привезенных с какой-нибудь Италии еще до Напасти.
«Интересно, а что же это за здание – местная администрация? Шибко дорохо-бохата. Частная клиника или бизнес-центр? Все может быть. Правда, откуда в селе на тыщу жителей с единственным предприятием, добывающим известку, такие излишества?»
Не все плитки были целые и чистые. Попадались с бурыми, едва затертыми пятнами, с почерневшими от набившейся грязи трещинами и швами-стыками. Вот только Басмач был вполне уверен, что это не грязь. Плитка перешла в красную, в потеках, ковровую дорожку. Бородач решил, что путь выбран верно, ведь каждый начальничек, едва поднявшийся выше уровня плинтуса, сразу же старается окружить себя какой-никакой роскошью, в соответствии со своими скудными представлениями об оной. Подтверждение не заставило себя ждать – стену украшала картина: свинорылые черти и римские легионеры сношались друг с другом, голая девка с рогами хлебала чего-то кровавое из чаши в форме черепа. Короче, сплошной Босх, объевшийся мухоморов.
Дверь в стене справа, обитая красным дерматином, скрипнув, отворилась. В коридор вышли двое – как Басмач догадался по рванине и клейму, рабы. Они тащили за ноги сплошной кровоподтек, когда-то бывший женщиной. Молодая? Пожалуй, меньше тридцати, и, судя по животу, рожавшая. Над ней издевались, прижигали, резали, кололи, душили и поджаривали. Живого места не было вообще!
Следом выплыл, утирая довольную, потную и красную, как из парилки, харю, сектант. Закрыв дверь на щеколду, он обернулся и заметил стоявшего Басмача.
– Что, брат, нравится? Моя работа, – горделиво выпятил вполне женскую грудь садист.
– Да-а, – протянул борода. – Чувствуется рука мастера. Не подскажешь, где я могу найти брата Иннокентия? Меня послал к нему келарь, а я недавно обращенный, не разбираюсь еще, что где.
– Ну, чего проще-то! – прошлепал губами сектант, крякнув и подтянув балахон на пузе. – Иди сейчас прямо, а потом направо. Вторая дверь.
Рабы к тому времени утащили труп к вестибюлю, до слуха донеслось гулкое и костяное.
Тук. Тук. Тук.
Они тащили ее за ноги, а голова отсчитывала каждым «тук» ступеньки, ведущие из основного коридора в холл, все три. Басмач давно понял, что постарел, так как стал сентиментальным. Труп? Подумаешь. Их было много в его прошлом, не меньше будет в будущем. Но труп замученной до смерти женщины не давал пройти мимо. Даже ради задания. Она могла оказаться так и не случившейся для него женой или ребенком, про которого не знал, – ведь святым Басмач не был. Трупы мужчин на войне – это нормально. Трупы женщин – нет.
Видать, что-то совсем нехорошее проявлялось на лице Басмача, раз хотевший было пройти мимо улыбавшийся сектант вдруг испуганно вскинул руки и прижался к стене. Обоюдоострый кинжал выпрыгнул из ножен сам, заняв место в правой руке.
Кинжалы, что исстари ковали на Кавказе, от маленького до почти сабельных размеров, делали широкими, обоюдоострыми, с плавно сужающимся к острию клинком и широким долом посредине. Рукоять тонкая и для непосвященного неудобная.
У любого иного ножа рукоять, как правило, в полный хват. У кинжала – лишь на три пальца. Зачем? Эти кинжалы не были рассчитаны, чтобы прорубать стальной латный панцирь. Кинжал – это жало, стилетто рассчитанный на умение фехтовальщика отбить вражеский выпад и найти заточенным острием брешь в кольчуге или просвет меж ламелей. Он всегда был колющим оружием и одновременно многофункциональным рабочим ножом. Рубящие сабли пришли с арабского Востока много позже.
Завидев сталь клинка, «монах» дернулся было заверещать, но жесткая пятерня тут же схватила его за челюсть. Басмач ударил острием в живот, вгоняя все сорок сантиметров в мочевой пузырь.
– Я очень надеюсь, суки, – цедил Басмач, глядя в полные ужаса глаза, – что, сдохнув, вы попадете именно к тому, кому поклоняетесь. – Медленно, чуть покручивая, он вытянул кинжал из раны и ударил выше, в живот, полный кишок. – А я буду о-очень способствовать вашей скорейшей с ним встрече.
Сектант, истекая кровью, сполз по стене. Тонко всхлипывая, он зажимал пухлыми ладошками рану на пузе. Басмач криво усмехнулся, скинул щеколду, подцепил сектанта за ногу и потащил по полу в комнату. А она оказалась именно тем, чем он и думал – пыточной. Дыба у стены, запах паленого мяса и волос, уйма инструмента – от ржавых садовых ножниц до противно никелированных, поблескивающих гранями хирургических молоточков, ланцетов, щипцов. В центре коптила еще горячая жаровня с вертелом человеческих размеров.
Басмач подтащил пытавшегося отползти сектанта к костру:
– Любишь боль, падла? Наслаждайся. Уплачено, – и швырнул его лицом в раскаленные угли, для верности наступив на затылок ногой.
Шипело, шкворчало и вопило недолго, ровно до того, как под грубой подошвой хрустнула шея. Комната явно пользовалась спросом, и сюда могли зайти и обнаружить труп. Басмач потянул мертвяка за ногу и, как мог, утрамбовал под шипастую «кровать» с кандалами для рук-ног и воротом с веревкой в изголовье. Выйдя из пыточной, он прикрыл дверь на щеколду, как было.
А в конце коридора тем временем вприпрыжку шла здоровенная оглобля в черно-красном бархатном балахоне. Дав поцеловать руку охраннику, задремавшему в нише, брат Иннокентий – а это, судя по описанию, был он – поскакал за угол.
Басмач поспешил следом, походя, не сбавляя шага, ткнул наметившегося снова задремать охранника под челюсть, смахнул кровь с кинжала и свернул направо. Он был зол, он сам был злом, пусть и с маленькой буквы, и то, что кипело в душе, требовало выхода. Островной наказал не убивать Иннокентия? Плевать!
Дверь, обитую черным бархатом, он выбил, пнул в спину стоявшего на коленях перед похабной картиной толстяка. Личных телохранителей, двух гладких, с подведенными глазами, бугаев, он убил быстро. Правый кинулся защищать хозяина и получил второй рот от ключицы до уха. Левый, успевший последовательно оценить, восхититься, а затем обосраться, схлопотал пулю в глаз из громко чихнувшего пистолета. Убегавшего на четвереньках Иннокентия Басмач догнал на пороге и от всей души наподдал ногой по ребрам. Схватил за висящую раздвоенную бороду и швырнул на труп охранника.
– Ну что, Кеша, поболтаем?!
Басмач правил надсадно тарахтящим движком, удерживая катерок ровно посередине Волги, помня слова Стерха о плавающих вдоль берега рыбомутах. Газовать сильно не приходилось, течение само несло в нужном направлении. Он посмотрел на часы. «Командирские», треснувшие стеклом, показали 13.20, выходило, что управился быстро. Но Басмач все еще был зол: ему пришлось бороться с собой. Убить свиномордого Кешу очень хотелось, но… раз согласился выполнить задание на условиях островных и только лишь передать «привет», значит, нельзя было нарушать слово.
Там, в аляповато обставленном кабинете с полированным столом и кожано-позолоченной мебелью, он едва сдержался, чтобы не свернуть хныкающему Иннокентию голову набок. Да-а, второе лицо в ордене сатанистов, как дошло до совсем реальных звездюлей, очень быстро все осознало и расклеилось. Станет ли этот боров лучше? Нет. Да и не нужно было это Басмачу, в исправление он не верил. А вот принцип «нет человека – нет проблемы» работал много надежней.
В этот раз обычный денежный заказ стал личным делом, и это было совсем нехорошо – как ни крути, поганенький звоночек. Басмач скрипнул зубами из-за бушующего внутри пламени и сплюнул за борт. Но задание он выполнил: напугал Кешу до усрачки. Теперь оставалось встретиться с заказчиком и получить остаток. В душе Басмач отчего-то искренне желал, чтобы островной просто взял и кинул.
Бородач доплыл до Красной Глинки, нашел на шумном токовище первого попавшегося калеку, клянчившего пульку на прокорм, и передал пятерку с нацарапанной просто и без выкрутасов двойной буквой «Х». «Безногий» внимательно посмотрел на Басмача:
– Чо передать?
– Скажи, что Басмач выполнил заказ и забил на сегодня, как можно быстрее, у «Скрябина».
Калека кивнул, вдруг отрастил обе ноги, подхватил свое тряпье и бросился бежать. Бородач не удивился чудесному исцелению, с армией стукачей по-настоящему безногого Хоря он уже был знаком.
Заказчик прибыл через час, ну, может, чуть раньше. Теперь уже не в бомжацком прикиде, а во вполне себе богатом пальто с воротником под каракуль. Тонкие золотые очки, под стать светлым пшеничным волосам, подчеркивали, что человек он в высшей степени деловой и состоятельный. Он стоял, улыбаясь, в окружении пятерых угрюмых охранников на внушительном и, возможно, бронированном катере.