В убежище возвращались, когда уже совсем стемнело. Погода испортилась окончательно, ветер тоскливо завывал в кронах вековых сосен. По защитной ткани костюмов стучали первые крупные капли. Сигнальный фонарь на вышке резаком вспарывал тьму, указывая нам дорогу «домой». От этого света, несмотря на разыгравшуюся непогоду, веяло теплом и уютом.
Сапер встречал нас у самого спуска в убежище. Мы еще от ограды разглядели его невысокую коренастую фигуру. Я почему-то был уверен, что он уже давно ожидал нас тут. Хотя вряд ли – командир не дурак, чтобы торчать наверху, где «фонил» каждый квадратный сантиметр местности.
– Вернулись, бродяги! – пробасил он, и я различил в его голосе радостные нотки. – Давайте, шевелитесь, дома отдохнете.
Командир еще не знал, что вместе с нами в убежище явилась смерть.
На какое-то время я все-таки сумел побороть страх. Пересилив себя, свалил сухое дерево. Минут сорок возился, разрубая его на бревнышки, и мастерил нодью. Хотя она неплохо грела, но света, к сожалению, давала мало. Со страхом глядя в темноту, подкрадывающуюся снова ближе и ближе, решил развести рядом обычный костер.
Страх чем-то похож на болезнь. Бывают приступы, но после обязательно приходят минуты облегчения. А может, это яркое пламя разгоняет ночные ужасы, рожденные больной фантазией и событиями последних дней? Я гляжу на красные языки, лижущие поленья, и немного успокаиваюсь.
Подбрасываю лапник в огонь. С громким треском пламя жадно пожирает хвою, и тучи искр светляками взмывают в темное небо. Слежу за этим удивительным хороводом и почему-то вспоминаю детство. Когда-то пацанами мы так же сидели у ночного костра на берегу речки, слушали ночь. Тихо бормотала вода в реке, перекатываясь через камни на отмели, шепталась прибрежная трава. И привычный мир казался каким-то иным, сказочным, таинственным.
Удивительно, впервые за последние дни ужаса вспоминаю детство. Видимо, это отдушина для измученного разума. Может быть, мозг таким образом борется с безумием? Поднимает со дна памяти картины прошлого, самые яркие и светлые. Ну что же, в любом случае, неплохое средство.
Но лишь костер начинает гаснуть, круг света сжимается, и страх вновь подкрадывается ближе. Опять начинаю считать секунды, вглядываться во мрак. Минуты спокойствия чередуются с короткими приступами беспричинного страха. Снова пытаюсь слушать ночь, но плотная резина противогаза и капюшон моей «АРКашки» приглушают звуки. Нет, хватит. Вскакиваю с места, бросаю охапку сосновых веток в костер.
Нужно попытаться заснуть. Укладываюсь на жесткую лежанку и смотрю сквозь пляшущие языки пламени на стволы спящих деревьев. «Уснуть, уснуть!» – мысленно твержу я. Хоть как-то скоротать эту ночь.
ЭТО началось на вторые сутки после нашей вылазки. Уверен, мы притащили «светофора» в убежище. Не помню уже, кто его так прозвал. Толком мы так не узнали, что это такое. То ли экспериментальное оружие, сброшенное вместе с ядерными бомбами, то ли неизвестная зараза, случайно просочившаяся из какого-то тайного «схрона». Это было уже неважно.
Первым мучительно умер Борода. Леха Бородин, балагур и шутник. Предсмертные вопли друга впечатались в мою память навсегда. Помню, как он бился в дикой агонии, словно его жарили заживо на сковороде. Страшные судороги сотрясали его тело, несчастный будто пытался сбросить с себя нечто невидимое, причиняющее ему жуткие страдания. На крик сбежались все, кто жил в соседних комнатах. На наших глазах лицо товарища покрывалось какими-то волдырями, кожа приобретала серый мертвенный оттенок. Волк попытался удержать парня, но тот вырвался так, будто сила в умирающем была недюжинная.
Когда прибежал доктор, все было кончено. На полу лежал скорченный труп человека, с которым всего сутки назад мы вернулись из похода. Сзади вдруг раздался топот ног, и я услышал бас командира.
– Изолировать их, мать вашу! – рявкнул Сапер. И мы увидели автоматы, направленные в нашу сторону.
Нас заперли во втором секторе убежища. Всех, кто ходил в поход на поверхность: сержанты-контрактники Саня Шульга, Андрюха Волков и Вадик Фонарев, старлей Дима Николаев и я. Олег Денисович Сапегин по прозвищу Сапер, майор, бывший начштаба нашей войсковой части, а сейчас – старший в убежище, умел быстро принимать решения. И командира можно было понять – в его руках были жизни двух с половиной десятков человек, к тому же в убежище он успел забрать жену и сына.
– Потерпите, мужики! – отвечала трубка старого телефона голосом майора, когда мы были уже внутри искусственного «изолятора». – Надо узнать, отчего он умер.
И мы молчали, не зная, что ответить. Тянулись минуты в ожидании неизвестности. И нам было страшно.
А через два часа не стало старлея и Волка. Парни умерли той же мучительной смертью, что и Борода. Помню, как Вадик зажимал ладонями уши, чтобы не слышать, как орут в предсмертной агонии товарищи. Спустя десять минут после начала приступа крики оборвались. Два мертвых тела со страшными волдырями на руках и лице застыли посреди комнаты.
Зазвонил телефон. Я протянул дрожащую руку, чтобы снять трубу, но не успел. Лампочка мигнула, затем вспыхнула с новой силой. Но за короткий миг я успел заметить, что с трупами было что-то не так.
Они как-то странно светились в темноте.
Не обращая внимания на надрывающийся аппарат, я щелкнул выключателем. Мгновенно темнота обволокла нас. Я осторожно подошел к мертвым товарищам и замер. Их кожа светилась во мраке слабым зеленоватым сиянием. Почти минуту я не мог оторвать взгляд от непонятного явления. Затем оцепенение спало, и я вернулся к столу.
– МАТЬ ВАШУ, ВЫ ТАМ ЖИВЫ?! – взорвалась трубка басом командира.
– Живы, товарищ майор! – дрожащим голосом произнес я. Потом собрался с духом и добавил. – Вам нужно немедленно осмотреть всех людей в убежище.
Сколько я спал? Это даже сложно назвать сном. Стоит сомкнуть веки – и опять возвращаешься в кошмар. Поднимаюсь с лежанки, подбрасываю дрова и лапник в огонь. Слушаю безмолвие тайги. Все по-прежнему, ничего не изменилось за время моего тревожного беспамятства. Снова укладываюсь на импровизированную «кровать».
Смотрю в бездонное ночное небо. Звезд не видно – они спрятаны под толстым слоем облаков. За месяц, проведенный в убежище под землей, я уже успел соскучиться по этим маленьким небесным огонькам. Никак не могу привыкнуть к противогазу. Хочется снять его и бросить в костер, вдохнуть полной грудью. Нельзя!
Кажется, что нет ничего вокруг. Только холод осенней ночи и пугающая, невозможная тишина. Мне страшно. Я чувствую, как озноб пробегает по коже на затылке, как постепенно становятся мокрыми глаза. Это похоже на безумие. Наверное, так сходят с ума.
Я хочу только одного – проспать как можно дольше.
Почему эта дрянь не трогала меня?
К утру в «изоляторе» я остался один. Невозможно передать словами, что я пережил за несколько ночных часов. Я не сомкнул глаз ни на секунду. Каждый миг я ждал прихода страшной мучительной смерти, но она так и не явилась за мной.
Командир строгим голосом по телефону приказал мне вытащить трупы товарищей на поверхность, сказал, как открыть гермодвери и где находятся ОЗК с противогазами. Я оттащил тела парней к ограде и оставил их там. Стараясь не оборачиваться, бегом бросился к спуску в убежище. Долго отмывался в «шлюзовой», будто вместе с заразой с поверхности хотел смыть грязь и страх со своей души. А когда открыл внутреннюю герму, сразу услышал, как надрывается телефон.
– Вернулся? – железным голосом спросил Сапер. – Артур, слушай меня внимательно!..
Когда я положил трубку, меня била крупная дрожь.
Ночью в «изоляторе» оказались новые «гости».
Помню, как командир говорил мне по телефону, что они осмотрели всех. Просто раздевали догола и выключали свет. У зараженных кожа кое-где чуть заметно отсвечивала зеленым светом. Майор не стал медлить.
Герма «изолятора» отныне стала разделительной чертой для здоровых и обреченных. Границей между жизнью и смертью.
Я, словно завороженный, слушал тяжелые слова майора, звучащие в трубке.
– Артур, я скажу тебе, где сейф. Возьмешь там «Макара» с патронами. Не давай им умирать в муках.
Образы мелькают перед глазами. Одни страшные картины сменяются другими. Ворочаюсь, пытаясь проснуться, но снова проваливаюсь в тревожный сон-воспоминание.
Взгляды людей, обреченных на мучительную смерть.
Предсмертные слова. Страх, застывший в их глазах.
Эта тварь словно издевалась. «Метила» каждый день по одному-два человека. Помню, как командир рассказал мне по телефону, что наш доктор разобрался в природе «светофора». Странный грибок с удивительными свойствами, способный жить и размножаться на теле человека. А на следующий день я пустил пулю в лоб врачу, освободив его тем самым от адских мучений.
Я возненавидел себя. Возненавидел Сапера. И первых «меченых» я не смог убить, не хватило мужества. Они умерли в чудовищных муках. От их криков я едва не свихнулся. И тогда я понял, что проще дарить обреченным легкую смерть и брать грех на душу, чем глядеть, опустив руки, на адские мучения несчастных товарищей.
Я не стрелял в них до тех пор, пока эта зараза не начинала «пожирать» их тела. Боялся? Или все-таки надеялся, что товарищи смогут чудесным образом выжить? И я слушал в последние минуты истории жизней, переживал с людьми все то, что испытали они. Словно грехи отпускал перед смертью, священник хренов! Сапер боялся пускать меня к людям, думал, что я был заражен, хотя «светофор» почему-то не трогал меня. Командир пытался оградить меня от остальных жителей убежища. На самом же деле здоровым был я, а чумной барак был там, за гермой.
Образы снова водят хороводы перед мысленным взором.
Моя рука с пистолетом.
Выстрелы.
Господи, помоги им! Помоги мне!