Первым «засветился» Субоч. Смерть подкралась незаметно, надменно ткнув в товарища костлявым пальцем. Миша Суббочев, отошедший от весело пылающего костра за дровами, вдруг растеряно замер.
– Эээ, – испуганно протянул он, опустив руки. И я разглядел на его лице под стеклом маски тревожно светящееся пятно. Похоже, он увидел отражение «светофора» на стекле противогаза. Смерть догнала нас. Мы бежали от опасности, но эта тварь оказалась хитрее. Наши усилия были напрасны.
Все словно по команде замерли. Олег Денисович выдохнул тяжело, словно паровоз. Достал из кобуры пистолет.
– Готов умирать, солдат? – спокойно произнес он. А Субоч тем временем отступал к разлапистым елям, глядя на Сапера. Командир медленно поднял пистолет.
– Нет, нет, – все твердил Миша, будто спорил с капризной и жестокой судьбой, так несправедливо обошедшейся с ним. Я отвернулся.
Выстрел в одно мгновение оборвал жизнь товарища. Повисла тягостная тишина. Затем хриплый голос майора нарушил безмолвие.
– Так обязан поступить каждый, кто узнает, что его друг заражен. Ясно?
Растерянные кивки товарищей.
– Хватай вещи! – приказал Сапер. – Перебазируемся.
Следующим был Гимнаст. Он прожил ровно на один день больше Субоча. В сгущающихся сумерках я вдруг разглядел, как под маской его лицо слабо засветилось тревожным фосфоресцирующим сиянием. Леха понял все моментально. Рука нырнула в кобуру на поясе, выхватила пистолет. Гимнаст отступил во тьму, под прикрытие полога леса.
– Прощайте, ребятушки! – услышал я тихое, адресованное нам послание.
– Отставить! – рявкнул Сапер, но было уже поздно. Раскатистое эхо прокатилось по тайге и умолкло где-то за недалеким перевалом. Майор поспешно шагнул вперед, на самой границе света и тьмы остановился, склонив голову. Поднял руку, и… Я был готов поклясться – командир перекрестился. Затем подошел к нам, тяжело выдохнул.
– Противогаз испортил, дурак! – устало сказал майор. – Пошли!
Этим же вечером не стало Беса и Веника. Они отошли к ручью за валежником. Два выстрела, один за другим, заставили нас вздрогнуть. Ребята ушли, не попрощавшись.
Теперь нас оставалось трое. Дима Колпаков, командир и я. Мы смотрели друг на друга. Пугающая тишина нависла над нами. Я знал, что у каждого из нас на уме в тот миг одна-единственная мысль.
Кто сдохнет следующим?
Колпак «съехал» сам. Бросил автомат и побежал в лес. Он пережил Беса и Веника на сутки. Я почему-то уже был твердо уверен, что Димка – следующий.
– Стой, идиот! – крикнул Сапер. Он два раза выстрелил в сумерки, поглотившие обреченного, но не попал. Чертыхнулся, опустил автомат. Голова повернулась в мою сторону.
– Ну вот, вдвоем остались, Артурчик. Как думаешь, кто следующий? – голос его ни разу не дрогнул. Железная воля у этого «шакала».
Я не ответил. А потом раздался дикий вопль, смешанный с болью и ужасом. Димка выбрал мучительную смерть. Я пошел на крик. Два раза едва не упал, поскользнувшись на влажных камнях. Потом увидел движение у самого закрайка болота. Передернул затвор и нажал на спуск. Треск автомата разорвал в клочья вечернее спокойствие.
Кажется, я стрелял уже в труп.
Тьма. Словно кто-то нечаянно опрокинул чернильницу на мир. Лес гудит, будто растревоженный улей. Шквальный ветер раскачивает вершины деревьев, стонет в вышине над перевалом. Погода свирепствует.
Боль приводит меня в чувство. В сгустившейся темноте уже ни черта не видно. Шарю вокруг себя. Нахожу автомат. Пытаюсь подняться и снова падаю, подкошенный болью.
Нет никаких сомнений – я сломал ногу. Даже через ткань защитного костюма чувствую, как здорово опухла лодыжка. Меня сильно знобит, голова идет кругом, перед глазами плывут какие-то шары. То и дело проваливаюсь в полусон-полубред, но боль в сломанной ноге снова вытаскивает меня из омута беспамятства, возвращает в страшную реальность.
Все! Мои странствия завершены. Палач должен получить по заслугам.
Хочется выть от бессилия. Ведь я уже почти у цели. Вспоминаю, как Сапер говорил, что где-то здесь находится бункер с центром управления запуском ракет. И на карте командира он был отмечен ручкой. Откуда старый «шакал» знал про него? Туда держал путь наш отряд смертников, но смог дойти один лишь я. И вот так нелепо подохнуть в двух шагах от цели?
Ужасно хочется есть. Лезу в рюкзак, рука находит брезентовый сверток. Плевать на все. Достаю свои скромные запасы. Галеты и каша с тушенкой. Скудное наследство погибшего мира. Отбрасываю капюшон и стягиваю противогаз. В легкие врывается дикая смесь запахов прелой листвы, сырой земли, хвои и свежесть осеннего леса. Забыв про смертельную опасность, витающую в воздухе, я чувствую желанное облегчение. Жую, давлюсь, снова мну пищу зубами и глотаю, позабыв про радиацию. Запиваю ледяной водой из фляги и опять набрасываюсь на еду. Как мало нужно человеку для счастья!
Кажется, я снова впал в беспамятство. Очнувшись, нащупываю противогаз и натягиваю его на мокрое от дождя и пота лицо. В кромешной темноте уже ничего нельзя различить.
Неужели мне суждено подохнуть здесь, под этой елкой, измученным, униженным? Нет!
И я бездумно ползу вперед, плача от боли, стискивая автомат. Потом я отбрасываю никчемное оружие. Зачем оно мне? Безумие захлестнуло меня. Я полностью в его власти.
Вперед, вперед!
Командир сидел сгорбившись, грел руки от костра. Я сидел напротив, не смея начать первым разговор. После гибели Колпака во мне что-то надломилось. Я уже твердо знал, что жить нам осталось не больше суток.
– Товарищ майор, а вы в судьбу верите? – неожиданно для себя спросил я командира, сохраняя видимость уставных отношений, в коих не было уже никакого смысла.
Тот не ответил, и мне стало неловко. Так мы и сидели молча, два спасшихся от страшной смерти. Два убийцы, два палача.
– Судьба, говоришь! Судьба мне всю семью в живых оставила, чтобы через месяц снова забрать. Сука драная! – Сапер презрительно сплюнул, глядя в сторону.
В сгущающихся сумерках глаза майора казались двумя бездонными пропастями. Сколько в них утонуло горя, боли, отчаяния?! Поистине, человек железной воли.
Что-то ухнуло в костре, и коленку Сапера осыпало искрами. Но он не обратил внимание. Командир будто смотрел куда-то в прошлое, и слова падали неспешно, тяжело.
– Когда с первой женой разошелся, этой стервой, – майор поморщился, – весь службе себя отдал, чтобы немного забыться, отойти. А Дашка… Вот это баба была. Я таких и не встречал раньше. Сильная – любой мужик обзавидуется. И терпеливая. Меня, урода, терпела. И любила. Сильно, как только настоящая баба мужика любить может. Даже когда Лешка, первенец наш, мертвый родился, все вынесла. Плакала в подушку, но и то когда я не видел. А потом твердо заявила – хочу сына, и все! Знаешь, это ведь она настояла, чтобы идти с Вадиком в изолятор. Думала, что сама с сыном умрет, но других спасет. Я не пускал, но…
Я молчал, не смея перебивать. Передо мной, словно книга, раскрывалась удивительная и трагичная история жизни этого непростого человека. За поступки его можно было ненавидеть. Но не уважать его я не мог.
– Все о вас, сволочах, заботился. Когда мы в этом обезьяннике собрались – надежда появилась. Подумал – побарахтаемся еще, не сдадимся. А видишь, как оно вышло. Думал, дойдем до этого сраного бункера. – Майор вдруг замолчал. Он увидел, как я пристально с ужасом в глазах смотрю на него. Он все понял.
– Все! – тяжело выдохнул командир. – Ждал я, чувствовал. Давай, щенок, не медли!
Лязг затвора – словно приговор. Но тут мои руки будто онемели. Все было как в кино: последняя исповедь перед казнью, а теперь – сама казнь. Но я не мог.
– Давай, Артурчик, чего ждешь? – прорычал Сапер, глядя мне прямо в глаза.
В сгущающихся сумерках я разглядел, как отсвечивает правая щека полковника под прозрачной маской. Смерть пришла за последней жертвой.
Дуло автомата уставилось на майора. Неужели все?
– Давай, сукин ты сын! – тихо и требовательно попросил майор. И у меня не хватило мужества взглянуть в последний раз в глаза Саперу.
«Даша… Вадик… Иду…» – услышал я еле различимый шепот командира.
Эхо выстрела разбудило безмолвие вечерней тайги.
Боль никуда не уходит. Она терпелива и настойчива.
Снова прихожу в себя. С неба на меня обрушиваются потоки воды. Тучи словно прорвало, тугие струи дождя льются с небес, оплакивая старый мир. Нет больше сил ползти. Механически загребаю перчатками мокрую землю, пытаюсь сдвинуться с места, но усталость и боль не дают. Сдавленный стон вырывается из груди.
Довольно! Хватит бороться. Все усилия напрасны.
Сейчас хорошо бы сдохнуть, быстро и без боли! Это было бы лучшим решением проблемы. Но это слишком легко для такой сволочи, как я.
С трудом переворачиваюсь на спину. Струи воды текут по маске. Вспоминаю товарищей. И Сапера – мою последнюю жертву. Мы все были обречены. Меченые смертью. Судьба поиздевалась надо мной сполна, сохранив жизнь только мне, чтобы потом замучить за грехи.
Картины жизни ползут перед глазами. Вспоминаю беззаботное детство, школу, техникум, армию. Счастливый день свадьбы и тот незабываемый вечер под окнами старого роддома, когда мне сообщили, что у меня родился сын. Помню, как, глядя на плачущий в руках кулек, мне с новой силой хотелось жить, смотреть на неуверенные первые шаги маленького человека к новой жизни. Верить, что у него получится то, чего не сумел сделать я. А потом гибель семьи, двухмесячный запой, когда я пытался утопить неизмеримое горе в вине; дни, наполненные страданием и безразличием ко всему. Поиски новой работы, крыльцо военкомата, мое нелепое решение идти на службу по контракту, потому что больше меня никуда не брали. Шаг, круто изменивший судьбу, подаривший мне спасение.
Кто я? Всего лишь палач. Убийца, забравший жизни у любимой и сына, отнимавший их у обреченных на мучительную смерть товарищей. Разве такой жизни я хотел?