Ей казалось неправильным чувствовать себя такой живой и бодрой именно в этот день, и, выглянув из окна на улицу, она позволила себе опечалиться, что Виржиния не могла видеть раскинувшиеся вокруг холмы, сверкающие, словно стекло, голые темные ветви деревьев в лесу, сквозь которые виднелись храбрые подснежники, цветущие на укрытых от ветра полянах. Ей казалось, что она слышит слова Виржинии, обращенные прямо к ее сердцу.
Не плачь обо мне, Хлоя. После шестнадцати лет разлуки с моим любимым мы снова вместе и никогда не расстанемся.
Следуя этому прощальному совету, она могла радоваться утру и не думать о будущем до окончания похорон и оглашения завещания. Не дожидаясь, пока высохнет последняя влажная прядь, Хлоя собрала волосы в тугой пучок, как делала всегда, но оставила несколько шпилек, которыми закалывала передние пряди, чтобы надеть скрывающий все волосы чепец экономки, который она купила себе втайне от Виржинии.
Сегодня Хлоя ограничилась легкомысленным сооружением из батиста и кружев, которое носила, когда стала компаньонкой Виржинии, чтобы снова почувствовать себя девушкой, с которой хозяйка делила свои одинокие годы. Хлоя вспомнила, что после того, как Верити расплакалась, увидев маму в новом большом чепце, Виржиния сказала ей, что хочет видеть вокруг веселые лица, а не черепа, которыми только детей пугать.
Миссис Уинтерли окинула ее тяжелым взглядом из-за того, что экономка встала поздно, словно она леди. Но Хлоя должна была в последний раз предстать перед Виржинией в виде той беззаботной девушки, которой она стала бы, если бы Виржинии удалось избаловать ее и Верити, как ей того хотелось. Когда она займет место экономки в другом доме, у нее будет предостаточно причин, чтобы снова стать взрослой и рассудительной.
Хлоя на цыпочках спустилась по боковой лестнице, которую архитектор отвел для менее важных посетителей этого большого дома, и с удивлением подумала, ради кого она так старается не шуметь. Лорд Фарензе уже встал, мисс Ив Уинтерли была внизу, а Верити уговорила конюхов взять ее с собой на утреннюю прогулку, пока все еще спали и не могли запретить ей это в такой важный день.
– Мистер Биркин говорит, что лошадям нужно давать нагрузку каждый день, а я могла бы помочь им с пони, чем зря валяться в постели, – сказала девочка, когда пришла спросить у матери разрешения.
– Не забудь, что тебе надо будет подняться по задней лестнице, когда вернешься, дорогая. Сомневаюсь, что мачехе его светлости понравится, что ты катаешься по окрестностям в такой день.
– Она противная старуха, и его светлость не станет ее слушать, – доверительно сообщила Верити, и Хлоя удивилась, каким образом Люку Уинтерли удалось произвести на ее дочь такое благоприятное впечатление за столь короткий срок.
Она почувствовала смутное беспокойство. Вся прислуга в доме его обожала, конюхи и грумы наперебой рассказывали истории о том, как хорошо он умеет обращаться с лошадьми, а теперь и Верити тоже была готова восхищаться им. Говорили, что прежде виконт был бесстрашен и невероятно удачлив, благодаря чему вышел живым из многочисленных переделок, и Хлоя нахмурилась, задумавшись о том, каким бы он стал теперь, если бы не его несчастливая ранняя женитьба. Счастливым, буркнула она себе под нос.
Хлоя накинула старый плащ, который держала в цветочной комнате, и вышла на улицу, чтобы, на несколько мгновений забыв о своих делах, насладиться солнечным утром. Как недостойно с ее стороны расстраиваться от мысли, что лорд Фарензе мог быть счастливо женат и доволен своей супругой, вместо того чтобы пожелать ему удачи в повторном браке.
– Несносный человек, – проговорила она, направляясь в сторону зимнего сада. – Ну почему он так сильно меня волнует? – спросила она у покрытой ледяной коркой статуи какого-то бога и бесстрашных зимних цветов, спрятавшихся этим утром под замерзшими листьями. – Он годами делал вид, что меня не существует, а теперь вернулся, и я снова зря теряю время, мечтая о нем.
Статуя смотрела в парк, словно в уснувших на зиму деревьях было больше смысла, чем в ней, и Хлоя с трудом сдержала детское желание пнуть ее.
– Мужчины! – сообщила она статуе, радуясь, что никто ее не слышит. – Вы смущаете женщин своими дурацкими аргументами, что у них нет логики и все их устремления глупы, а потом отмахиваетесь от них, как от назойливых насекомых, и уходите. Какого дьявола ждать, что я буду настолько глупа, чтобы продолжать делать вид, будто ничего не произошло? Словно он не видел, как я сидела на кровати и смотрела на него, как влюбленная школьница, или не приходил спасать меня от ночных кошмаров? О, простите, вы же мужчина, не так ли? Или, по крайней мере, были бы им, если бы были настоящим. Значит, вы бы тоже, как все они, сводили бы женщин с ума, чтобы потом отправиться скакать по полям, стрелять в ни в чем не повинных животных или загонять до смерти ваших несчастных лошадей, пока вам не станет лучше.
– Возможно, он бы так и сделал, не будь он каменным, – прозвучал голос Люка Уинтерли где-то совсем близко, но Хлоя отказалась оборачиваться и краснеть из-за того, что ее застали разговаривающей со статуей. – Если бы не это обстоятельство, вы наверняка были бы совершенно правы.
– А вам полагалось еще спать, – упрямо возразила она.
– Значит, мне повезло, что я не сплю, потому что это был бы самый странный сон, который мне доводилось видеть, – сказал он с ленивой усмешкой.
Хлое вдруг так сильно захотелось подойти к нему и поцеловать, что пришлось повернуться и быстро пойти прочь по ближайшей дорожке, чтобы удержаться и не сделать этого.
– Что такое? – спросил Люк, последовав за ней и протянув руку вперед, чтобы не дать ей налететь на завернутое в мешковину растение в вазоне, которое садовники укутали на зиму.
– Считаю до ста, – стиснув зубы, процедила она.
– Разве полагается считать не до десяти?
– С вами до десяти всегда мало.
– О, дорогая, неужели я такой плохой?
– Хуже, – выпалила Хлоя.
Она не станет оборачиваться на соблазнительный звук его раскатистого смеха, не будет чувствовать себя согретой и обласканной его весельем в этот печальный день. Одна часть Хлои так отчаянно хотела оказаться в его объятиях, что уже почти чувствовала, как его тепло и сила окутывают ее. Если быть честной, это была большая часть, хотя безопасней было не быть честной.
– Оставьте меня, милорд.
– Нет, вы и так слишком много времени провели в одиночестве, – возразил он с нетерпением.
– Не вам меня упрекать, когда вы сами на годы заперлись в своей северной крепости и делали вид, что окружающий мир не существует.
– Значит, мы с вами одинокие души, и у нас много общего. Однако я бежал от опасности, которую мы представляли друг для друга, совсем не для того, чтобы взять реванш сегодня.
– Я не сомневаюсь, что вы в высшей степени порядочный человек, милорд.
– Нет, но я, как могу, борюсь со своими демонами. И вам следует поразмыслить об этом, мадам, прежде чем снова провоцировать меня.
– Я провоцирую вас?
– Да, вам следовало бы понимать, миссис Уитен, что вы всегда в опасности, когда я рядом. Но похоже, вам это нравится.
– По-моему, это у вас большой дом, сад в несколько акров и целое поместье, где вы можете благополучно избежать встречи со мной. Я не понимаю, как можно меня осуждать за небольшую прогулку вблизи дома? На вашем месте я бы воспользовалась своей свободой и просто прошла мимо.
– По-вашему, вышагивать прямо под окнами комнаты, где я, как вам известно, всегда работаю, когда приезжаю в Фарензе-Лодж, это не значит провоцировать меня? Разве я не ясно дал вам понять, что будет, если вы станете меня дразнить, вместо того чтобы шарахаться от меня, как от чумы? – прохрипел Люк, обнимая ее.
– Пустите меня, варвар, – выпалила Хлоя, но он наклонил к ней голову и посмотрел в глаза, в которых отразилась такая же буря противоречивых чувств, борьба сердца и разума. Она почувствовала, что теряет голову от его близости.
– Остановите меня, – мрачно потребовал Люк, наклонившись так близко, что Хлоя почувствовала на коже его дыхание.
Глава 8
Хлоя знала, стоит ей сказать слово или отпрянуть от него, и лорд Фарензе оставит ее в покое. Но она не могла сделать этого. Прикосновение его губ было нежным, как мольба, и она замерла в ожидании: сейчас он вспомнит, что целует экономку, и в ужасе отшатнется. Но его губы жадно и чувственно впились в ее рот, и Хлоя почувствовала, как по всему телу разлился огонь.
Желание, с которым она так долго боролась, нетерпеливо требовало положить конец десятилетию одиночества и разочарований. Она качнулась к нему, ее губы раскрылись, хотя сознание нашептывало Хлое, что это безрассудство. Легкая дрожь, пробежавшая по телу Люка, разрушила последние барьеры, сдерживавшие ее. Хлоя ощутила, как его руки скользнули к ней на талию, теснее прижимая ее к жаркому и такому непохожему на нее телу, которое уже не могло скрыть, как сильно он хотел ее. Нет, не хотел. Она была нужна ему как воздух.
Пораженная этим неистовым огнем, который не могли остудить ни мороз, ни печаль этого скорбного дня, она почувствовала, как каждая ее пора, каждый вздох открылись навстречу Люку. Все ее чувства обострились, словно проснувшись от сна, в котором пребывали с того прощального поцелуя много лет назад. Ей захотелось снять свои узкие перчатки и голыми руками прикоснуться к его лицу. Вместо этого Хлоя провела пальцем по его высокой скуле, и в том месте, где тонкая замша перчаток, словно крыло бабочки, касалась упругой кожи, вспыхнула яркая полоса. Потеряв голову от собственной дерзости, она поднялась на цыпочки и положила руки Люку на плечи, чтобы разглядеть его поближе. В эти мгновения, выпавшие из общего хода времени, он принадлежал ей, а она ему.
В тех местах, где они не соприкасались, его пальто было ледяным, но туда, где, прижимаясь друг к другу, таяли их тела, не мог пробраться никакой холод, никакая зима. Никому бы и в голову не пришло, что такой жар мог соединить угрюмого лорда Фарензе и его холодную, сдержанную экономку.