– О, мы с Ив давно обо всем догадались, – ответила ей дочь, словно это было так очевидно, что ее забавляло, как можно было этого не заметить.
– Я надеюсь, что вы не распространялись об этом, поскольку это совершенно неверно.
– Брэн и мисс Калдроуз с нами согласны.
– А что скажут остальные слуги, когда услышат о таком нелепом предположении? – еле слышно поинтересовалась Хлоя, в ужасе представив, что все, вплоть до самой последней девочки-посудомойки, уже судачат об этом.
– Они говорят, что миссис Уинтерли будет мешать этому, но Ив сказала, что ее отец не обращает внимания на то, что говорит его мачеха, и уж тем более на то, что она думает.
Хлоя решила, что больше не может скрывать от Верити тайну ее рождения, чтобы та не питала ложных надежд стать сестрой Ив. Но у племянницы были усталые, красные от слез глаза, и она решила, что печальная история любви Дафны может подождать до следующего дня.
– Лорд Фарензе виконт, а я его экономка. Лорды не женятся на служанках. Оставь эти безумные фантазии и отправляйся в постель, дорогая. Твоя мисс Тибетт первая сказала бы, что тебе нужно хорошенько выспаться, чтобы быть готовой лицом к лицу встретиться с мировой торговлей и с караванами, груженными золотом, драгоценностями, шелком и специями, которые они везли в самые далекие земли.
Воображение Хлои невольно захватила мысль о вереницах верблюдов с грузом изысканных тканей и ценнейших сокровищ. Пройдя за дочерью в ее спальню, она помогла ей раздеться и лечь в постель. Верити попросила рассказать ей какую-нибудь историю, и как она могла отказать, когда сама в детстве всегда требовала, чтобы ей почитали на ночь, а к тому же этот день мог оказаться последним, когда Верити считала ее своей матерью? Хлоя так боялась рассказывать ей историю ее рождения, что чуть не заплакала, когда стала рассказывать девочке о древних караванных тропах, видя, как веки Верити все тяжелеют и тяжелеют, пока она наконец не уснула.
Хлоя умолкла, потом взглянула на свое прекрасное дитя, как будто хотела навсегда запомнить Верити такой, какой она была сейчас. Возможно, завтра эта девочка возненавидит ее за обман, на который вынуждена была пойти Хлоя, когда никто другой не пожелал спасти ребенка Дафны от смерти или одинокой жизни в приюте.
Покачав головой, Хлоя решила, что уж лучше пусть все остается как есть, и раньше обычного отправилась в свою комнату разбираться с тем узлом противоречий, в который в одночасье превратилась ее жизнь. В комнате уже развели огонь, и она точно знала, кто распорядился это сделать. Предусмотрительность Люка в то время, когда у него были сотни других дел, едва не заставила ее заплакать. Глядя на огонь, Хлоя удивлялась, как ему удавалось так обманывать всех окружающих, изображая из себя отшельника с холодным сердцем.
Она любила Люка Уинтерли и наконец призналась себе в том, что любила его уже очень долго. От этого признания Хлоя почувствовала себя свежее и бодрее, она поняла, что это чувство не покинет ее до самого последнего дня. Теперь каждая минута ее жизни наполнилась надеждой. И все же, если бы она вдруг воскресла, объявив миру, что избежала участи, о которой ее семья оповестила свет, и захотела стать женой милорда Фарензе, Верити оставалась причиной, из-за которой леди Хлоя должна была бы умереть, как и ее сестра.
Братья могли пойти на все что угодно, лишь бы не признаваться перед всем миром, что бросили одну сестру рожать, не оказав ей никакой помощи, а другую обрекли на голод вместе с ребенком умершей сестры, который чудом остался жив.
Хлоя сидела, глядя на огонь, и по ее щекам струились слезы. Она прощалась с мечтой, о существовании которой не позволяла себе догадываться. У нее была Верити и обеспеченное будущее, которому могли позавидовать многие женщины, оставшиеся одни с маленьким ребенком на руках. Будущее Верити тоже было обеспечено, и Хлое полагалось бы плясать от радости. Но вместо этого она боролась с печалью, тяжким грузом давившей на грудь, и с желанием выплакаться на облысевший ковер, единственный, который она решилась взять себе в спальню, не боясь услышать упреки в том, что она слишком роскошно украсила собственное гнездо.
Люк наверняка возмутился бы такой бережливости и отнесся к убогому убранству ее спальни с отвращением, но Хлоя прожила большую часть своей жизни среди жалких остатков ушедших времен и привыкла обходиться малым. Сколько она себя помнила, Кэррауэй-Корт был заброшен и постепенно разрушался. Старым слугам оставалось только качать головой, вспоминая, каким он был во времена деда до тех пор, пока их мать не вышла замуж и поместье не перешло к ее отцу, который вскоре уехал, бросив Корт на произвол судьбы.
Но уже тогда ходили слухи о карточной игре графа, его экстравагантных любовницах и о том, что ему непозволительно приводить весь этот низкопробный сброд в дом своей покойной жены, в котором обитали его дочери. Хлоя с горечью подумала, почему ее отец и братья так пеклись о своем имени, когда сами пятнали его с таким энтузиазмом.
Одна фраза из письма Виржинии так глубоко врезалась ей в память, словно ее покровительница нашептала ее Хлое на ухо, и возможный план созрел. Леди Тайверли слыла добродушной болтушкой, но она была дочерью гораздо более богатого и уважаемого графа, чем отец Хлои, и вращалась в самом высшем обществе. Если бы такая леди шепнула слово правды в нужные уши, возможно, Дафну и ее таинственного ребенка стали бы воспринимать как героинь печальной сказки. Это сулило слабую надежду, и сердце Хлои радостно забилось от мысли, что в конце концов они с Люком смогут любить друг друга открыто.
Но сначала она должна была поговорить с Верити, а также настоять, чтобы Люк рассказал правду своей собственной дочери. Лежа в постели и разрываясь между надеждами и мечтами четырех человек, Хлоя чувствовала, как эта тяжесть буквально придавливала ее к матрацу. Даже от мысли об осуществимости своей мечты ее сердце начинало биться сильнее и радостнее, и она ощущала во всем теле нетерпеливое покалывание. И все же Хлоя никак не могла заставить себя поверить, что ее сказка может стать правдой.
Вынув письмо Виржинии из кармана своего аккуратно сложенного платья, она снова нырнула в постель и зажгла свечу. Она велела Верити спать, а теперь позволила Виржинии сделать то же самое в отношении себя. Утром Хлоя очень обрадовалась, увидев, что свеча всю ночь простояла ровно, потому что она заснула, не погасив ее, и мирно проспала всю ночь, не замечая, как стекают вниз капли расплавленного воска.
Глава 15
– Мне надо поговорить с вами наедине, миссис Уитен. Будьте любезны встретиться со мной в зимнем саду через полчаса, – потребовал Люк, когда нашел свою экономку в бельевой комнате, где она, судя по всему, вела не требующую отлагательств беседу со старшей горничной по поводу рваных простыней и тому подобных вещей.
Судя по вспышке гнева, мелькнувшей в ее прекрасных глазах в ответ на его приказание, Люку повезло, что он застал ее не одну и ей пришлось сдерживать себя в присутствии горничных. Сбегая вниз по лестнице, Люк улыбнулся, словно влюбленный идиот, как будто виконты именно так себя и ведут, и направился в конюшню поговорить с Джосаей Биркином о том, что надо подготовить к отъезду и как позаботиться о безопасности дома в его отсутствие. Мысль о том, что ему предстоит расстаться с Хлоей, Верити и Ив, пока он будет выполнять задание Виржинии, слегка подпортила его приподнятое настроение. Отдав приказания Биркину, Люк отправился на свидание с Хлоей.
Утро могло стать ясным, если бы только рассеялся туман. Однако он завис над лощиной, и Люк усомнился, стоило ли назначать Хлое встречу на улице, когда в воздухе чувствовался самый настоящий мороз, превращавший дыхание в ледяные кристаллы. Замерзшая статуя в центре сада по-прежнему смотрела вдаль, но Люк удержался от порыва доверить свои мысли ее равнодушным каменным ушам. Кое-что в этих мыслях было настолько деликатным, что могло быть сказано только заинтересованной персоне.
– Вот вы где, – произнес с приятной хрипотцой голос Хлои так близко от него, что Люк невольно вздрогнул, и хмурое выражение на ее лице сменилось довольной улыбкой.
– Как видите, – ответил он, стараясь, чтобы в его голосе чувствовалось раздражение. Судя по ее ярко вспыхнувшим щекам, ему удалось разозлить ее.
– Как вы можете приказывать мне встретиться с вами здесь в самый разгар моего рабочего дня, когда я разговариваю с горничными? Как вы себе представляете, что подумает прислуга об этом тайном свидании, лорд Фарензе?
– Что я хочу поговорить с вами наедине и не могу сделать это в доме, где повсюду столько любопытных ушей, следящих за каждым нашим движением, – ответил Люк, пожав плечами и понимая, что не прав, если вспомнить, что он хозяин, а она прислуга.
– Зачем вам понадобилось говорить со мной наедине? – сердито спросила Хлоя, и Люк, вдохнув побольше морозного воздуха, приготовился отвечать ей.
– Конечно, чтобы снова просить вас выйти за меня, – непринужденно ответил он, как будто виконты всегда так поступают туманным утром, если им удается нанять такую замечательную экономку, как у него.
– Только и всего? – съязвила она, и Люк подумал, не просчитался ли он, решив разозлить ее настолько, чтобы она стала собой, а не миссис Уитен.
– Нет, не только, – ответил он, сурово нахмурившись. – После десяти лет лжи и притворства, – Люк услышал, как Хлоя выдохнула, словно хотела уничтожить его своим дыханием, – я больше не желаю делать вид, что для меня ничего не значат годы, которые мы потеряли, потому что я был слишком глуп, чтобы забыть о любовных интрижках своей претенциозной жены и разглядеть под маской ваше истинное лицо, Хлоя Тиссели.
– Вы не должны так называть меня, – торопливо возразила она, бросив испуганный взгляд на статую в центре сада, как будто та могла услышать ее настоящее имя.
– Здесь никого нет, а вокруг нас стены высотой восемь футов. Неужели вы стыдитесь меня, миледи?
– Вовсе нет, милорд, – возразила Хлоя так быстро, что ему пришлось скрывать довольную ухмылку.